Читать книгу Люди по эту сторону. Люди с того края. Дилогия - Расселл Д. Джонс - Страница 22

Пока Вайли дёргала траву и складывала её в мешок вместе с палой листвой, веточками и почерневшими скорлупками орехов, бабушка устанавливала поминальню – старый металлический котелок с дырявым дном и высокими закопчёнными стенками. Следовало подпереть поминальню камешками, чтобы она не качалась, и Ру осторожно встала на колени, предварительно подстелив захваченный из дома тряпичный коврик.

– Бабуля, давай я! – вскинулась Вайли, однако Ру нахмурилась и покачала головой.

Вздохнув, Вайли вернулась к уборке. Спорить было бессмысленно: бабуля точно знала, что сможет сама, а что уже нет. Впрочем, список «уже нет» понемногу, но расширялся.

Старейшина сильно сдала за последнее время, особенно после истории с Аланой. И это было не столько физическая немощь, сколько груз раздумий.

Все это видели, поэтому никто не удивился, когда Ру официально передала Птеше Вламд все обязанности, связанные с татуированием: от нанесения меток до проверки гостей деревни. Такое случалось редко – чтоб татуировками занималась не старейшина, а приглашённая мастресс. Но Птеша своими способностями уже покорила Ру Онгу, чего говорить об остальных участницах совета!

Вайли до сих пор не могла однозначно решить, хорошо это или плохо. Конечно, Птеша неимоверно крута, да и бабуле будет легче. Знаменитый сундучок для письменных принадлежностей остался при ней, и теперь Ру доставала его просто так, чтобы полюбоваться. И погрустить – это Вайли тоже понимала.

Однажды она не выдержала и извинилась перед бабушкой за свою каллиграфическую бездарность. Старейшина погладила юницу по пышным волосам, поцеловала в лоб и ничего не сказала.

А первого даура, в настоящее начало весны и первый День Поминовения Усопших, опять взяла с собой только внучку.

Раньше Вайли не задумывалась об этом, но в год своего шестнадцатилетия впервые забеспокоилась – что же произошло между мамой и бабушкой, если они никогда не поминают вместе? Мама ходила позднее, вместе с подругами, а бабушка неизменно брала с собой Вайли. Ей трёх лет не было, и она ещё не выговаривала звук «р», когда впервые пришла в Лес Памяти.

«Надо дождаться подходящей возможности – и спросить», – решила она. Понять бы, какая возможность годится!

Бабушка молчала, и Вайли не знала, с чего начать.

Как и в предыдущие годы, она прибирала землю вокруг дерева – на расстоянии в пять шагов, как наставляла Ру. Поначалу, вспоминала Вайли, они делали это вместе. Бабушка учила: «Убирай лист, убирай палочку, убирай скорлупу швумры, выдирай травку, а пёрышки не трогай. Они для леса».

Разноцветными попугаичьими перьями было усыпано всё вокруг. Попугаи гнездились в Лесу Памяти, потому что здесь были орехи швумры. И лишь крепкие попугаичьи клювы могли разгрызть скорлупу.

За лето серые плети оплетали едва ли не каждый ствол. Поднявшись к небу, швумра во все стороны раскидывала побеги, ловила листьями лучи солнца и цвела.

Орехи созревали перед сезоном дождей, в самое сухостойное время. А серая лента отмирала, её срывало ветром или позже смывало. Орехи падали вниз. А чтобы прорасти, им нужно было закалиться. Но пожаров давно не было: огню просто не позволяли разойтись. Швумра осталась только в Лесах Памяти.

«Может, заговорить о Емъеке?» – размышляла Вайли, крутя в пальцах алое пёрышко с чёрно-белым кончиком.

Год назад Емъека провожали именно в эти дни. Он помянул свою бабушку, которая была ему ближе мамы, и ушёл. Все думали, что он пропадёт надолго – изредка им будут передавать письма с берегов далёкого Закатного моря. Может, он исчезнет навсегда… А он свернул в Речную Бороду, да ещё подрядился охранять Инкрис!

Емъека, как это бывает с первыми детьми, воспитывала бабушка – Вайли, напротив, была младшим ребёнком младшего ребёнка и росла в семейном доме вместе с кузенами. Но Ру часто приглашала её к себе, а лет в десять Вайли и вовсе к ней переехала.

Вроде бы ничего особенного, но теперь Вайли начала видеть в этом какую-то тайну. Наверное, потому что вокруг стало много всего неразгаданного.

Например, тайна вокруг Инкрис. К странному интересу безродных прибавилась история с Белой Горой. Почему-то она отреагировала именно на Инкрис. Или всё дело в Великой Стене? Но Гора не обязательно вознаграждала за рассказы о Стене, Вайли специально проверила – даже парень, который построил башню, как у Инкрис (точнее, Инкрис построила башню, как у него), не вознёсся, а тут…

Ещё можно вспомнить об Алане, но этой темы Вайли избегала сама. С Аланой все было до того сложно и печально, что сердце холодело, стоило подумать о ней.

Она перестала общаться со всеми подругами и друзьями – запретила навещать её и не отвечала, когда Вайли с ней здоровалась.

Сама ушла из школы и теперь занималась дома, хотя её приглашали, а учитель Тан лично наведывался к ней в гости, звал, уговаривал.

Месяца не прошло с её вылазки в Мёртвые Ямы, как она начала искать, где можно подработать. Правше без правой руки непросто, но на здоровье она не жаловалась. Её взяла бабушка Инкрис – качать педаль прядильного станка. Занятие несложное, но монотонное и требующее молодых суставов. Плата была скромной, если сравнить со штрафом в сто полных дней отработки, который Алана обещала выплатить. Хотя никто и не пытался поднять разговор о штрафе! Ру Онга, которая всё ещё возглавляла совет деревни, откровенно сказала Алане: «Ты уже выплатила все свои штрафы», – и взглядом указала на культю… Но это никак не повлияло на решимость юницы.

И она больше не была Аланой. Она упросила Ру, чтобы та, описывая случившееся в Мёртвых Ямах, поставила другое имя. Без фамилии. Она отказалась и от фамилии Шаддат. Стала просто Ёрикой.

Вайли узнала об этом на днях – бабушка специально поделилась. Дескать, «как будешь писать Инкрис, сообщи». А как о таком сообщать?! Как будто мало потери руки, так ещё имени надо лишиться!

– Ты не туда смотришь, – сказала вдруг бабушка. – Налево, вон тот эбеновый лавр, с обломанной веткой. Там она.

Там было дерево мамы Аланы – Ру по-своему истолковала блуждающий взгляд внучки.

Вайли не стала спорить, напротив, решила воспользоваться случаем.

– Интересно, она придёт? – как бы в пространство спросила она, подразумевая Алану-Ёрику.

– Может, и не придёт, – отозвалась старейшина со вздохом.

– Конечно, если у неё другое имя, если она не считает себя…

– Я тебе не сказала тогда, – перебила Ру. – Имя, которое она теперь носит – это её первое имя.

Вайли не пришлось притворяться удивлённой!

– Нехорошая это история, – вздохнула Ру, поднимаясь с колен.

Развернула коврик, чтобы хватило обеим, села поудобнее и немного помолчала, прежде чем вновь заговорить.

Куски этой истории уже доходили до Вайли, подчас в искажённом виде. Полную версию она слышала впервые.

– Ты, наверное, не помнишь её мать. Она не часто выходила. Лавия Шаддат с детства была слабой, и доктор не советовал ей браться за деторождение – не её это было. Была бы моя воля, я бы вообще запретила таким, как Лавия, рожать и тем более воспитывать! Да кто ж меня послушает… Можно им. И Лавия очень хотела, так бывает. Два раза пыталась. На третий получилось. Беременность была трудная, и когда родилась девочка, никто не рассчитывал, что малышка проживёт дольше месяца…

– Она болела? – участливо поинтересовалась Вайли, которой порядком надоело выслушивать, каким крепеньким младенцем была она сама.

– Не то чтобы болела… Плохо ела. Плакала круглые сутки. Почти не спала. За ней бабка ухаживала, молоко было у соседки, а Лавия как родила, так всё время лежала, кормить не могла – её саму с ложечки кормили. Ты ещё не родилась, и я их навещала каждый день, заглядывала, вдруг что надо. И вот как-то прихожу, а Лавия не спит, смотрит на меня своими огромными глазами – у неё только глаза на лице и остались… И говорит, что к ней приходила Алана Шаддат и обещала позаботиться о малышке. При условии, что девочку назовут в её честь. Я решила – бредит, мало ли какой сон в больную голову вползёт… Но она с тех пор ни о чём другом не говорила. Каждому зашедшему! И как встала на ноги, так пришла ко мне и потребовала дописать в хрониках, что у девочки меняется имя.

– Ведь помогло же! – не удержалась Вайли.

Ру пожала плечами и сказала назидательным тоном:

– После того не значит, что вследствие того. В больной голове ум не заведётся! Мёртвые не приходят к живым. Они растворяются в земле и прорастают к небу деревьями. Остаются живые, всё делают живые.

– Но помогло же… – упрямо прошептала Вайли.

– Потому что из Сухих Ветряков пришла кормилица с жирным молоком в грудях, – вздохнув, начала перечислять Ру, – потому что бабка умела выхаживать детей. Потому что пришёл доктор поопытнее и занимался только девочкой. Всё, чего Лавия добилась, это дурной славы и глупых басен, которые повторяют до сих пор.

Такую тему не следовало поднимать, и Вайли задала вопрос, ответ на который давно знала:

– А где дерево той первой Аланы Шаддат?

– Ты у меня уже спрашивала, – устало улыбнулась Ру. – Не знаю. Никто сейчас не знает. Я не застала тех, кто её поминал. А поминают только тех, кого помнишь, – и она повязала вокруг бурого ствола жёлто-сине-белую плетёную ленту, обозначая конец разговора.

Затем старейшина положила в поминальню несколько орешков швумры, а сверху – пучок чайных трав, засыпала сухими лепестками цветов и бумажными узорчатыми звёздочками, которые всегда вырезала для неё внучка. Чиркнула кремнем – и над котелком поднялся дымок, а потом заплясали языки пламени.

Вайли закрыла глаза и постаралась вспомнить дядю Дармина, второго сына Ру. К его дереву они приходили в первую очередь – потому что оно было ближе.

Дармин неудачно упал на строительстве дома и сильно поранил живот. Долго болел. Но воспоминания Вайли были связаны с тем, как он возвращался с охоты – и обязательно что-нибудь приносил ей: то блестящего жука, то красивый камешек, то необычное перо. А она бросалась к книгам, чтоб идентифицировать находку. И никогда не ошибалась!

Правда, лицо представить не получилось – лишь большие растатуированные руки и кожаные ремешки с ножнами на икрах, голос и смех, и ещё аромат травяной отбивки, которой охотники мазались, чтобы замаскироваться.

– Ну, прощай, Дармин, – Ру помешала палочкой в поминальне, чтобы всё прогорело. – Не скоро я с тобой листвой зашумлю.

Вайли отвернулась. Конечно, фраза была ритуальная, бабушка всегда так говорила – но ведь могла и иначе сказать!

Два орешка бабушка оставила у ствола и присыпала землёй. Оставшиеся Вайли зарыла под соседними деревьями. Орехи накалились, и она держала их в тряпице. Но всё равно пальцам было горячо.

– Теперь к Мдегу, – Ру попыталась подняться, и Вайли ловко подхватила её, помогла встать, подала палку.

К палке для ходьбы Ру ещё не привыкла – и сердито пробормотала что-то. Но уже не спорила.

К Мдегу, с которым Ру дружила много лет и который был отцом её старшего сына Услана, идти было далеко. Хватит, чтобы расспросить бабушку об их семейной тайне! Но не напрямик. Надо начать издалека.

– Вот все говорят, что мёртвые ничего не могут, – начала Вайли, стараясь идти как можно медленнее, чтобы не обгонять Ру, – это правда. Когда человек умирает, его закапывают, сажают росток, потом мы приходим к дереву вспомнить о человеке – и всё. Но могут же быть какие-то другие причины, о которых пока неизвестно! На свете столько всего необъяснимого, что пока изучают! Даже самые умные учёные не всё знают! Мир может быть совсем другой!

Под конец она почти кричала и размахивала руками – пожалуй, не лучшее поведение в Лесу Памяти. Ру ничего ей не сказала: дождалась, пока Вайли притихнет.

Шёл первый Поминальный День, раннее утро, и пока что они были единственные – большинство навещает покойных позднее и приходит ближе к вечеру. Ещё никто не убирался, и под ногами шуршала листва, уже просохшая после сезона дождей. Сквозь неё проглядывали травинки. Стволы пустовали в ожидании лент и бус. И только яркие попугаичьи пёрышки украшали землю.

Дармин умер через шесть лет после Мдега, но закопали их далеко друг от друга. Лес Памяти обновлялся постепенно: совсем старые деревья шли под выкорчёвку, и освободившиеся места не простаивали без дела. Красный кленовник Дармина рос как раз на таком участке, а Мдега подхоронили с края.

Его Вайли помнила совсем смутно: представляла лишь длинную жидкую бороду, белую, как хлопок. Маленькая Вайли никогда раньше не видела, чтоб у людей волосы росли на лице! И ей до того захотелось подержаться за бороду, что она не утерпела – и попросила об этом. Старик благодушно разрешил… А через месяц умер. И стал первым, кого она начала навещать.

– Я понимаю, о чём ты, – наконец, сказала Ру, на каждом шагу опираясь на палку. – Безродные. Жукокрылы. Мячелёты. О них нет ни слова в хрониках.

– И первая запись в Журнале Инкрис, – шёпотом добавила Вайли. – Получается, они прилетели со звёзд…

– Какая разница, откуда они прибыли, – сурово перебила старейшина, – со звёзд ли, из-за Стены, с другого края мира – всё равно. Они теперь здесь. Откуда бы они ни были.

– Но это же важно, – неуверенно возразила юница, – или нет? Они ведь опасные, да? И Холрен с Гийей правильно придумали с караульными башнями…

– Холрен с Гийей – молодые опекуны, – усмехнулась Ру. – Мужчины-опекуны всегда хотят сделать больше, чем могут. Хорошо, что они сейчас караулят – хоть Касси от них отдохнёт!

Ру сама нуждалась в отдыхе. Она остановилась, и Вайли тут же постелила коврик. Бабушка посмотрела на него угрюмо, но присела и оперлась спиной о чей-то ствол.

– Если тебе тяжело об этом говорить, лучше не надо, – смущённо пробормотала Вайли, присаживаясь рядом.

– А думать не тяжело? – пожаловалась Ру. – Хочется уйти, зная, что всё у вас хорошо. А какое тут хорошо… Опасные, ты говоришь? Всё может стать опасным, если не уметь с этим обращаться. Ты мне лучше скажи: если странник придёт в деревню и солжёт о себе, что это значит?

Вайли задумалась, чуя подвох.

– Если он соврёт, значит, он сделал что-то плохое. В другой деревне или вообще. И не рассказывает об этом, потому что боится наказания.

– Хорошо. А ещё?

Юница нахмурилась.

– Не знаю! – сдалась она.

– Значит, он считает себя умнее тех, к кому пришёл, – назидательно объяснила старейшина, – но правда о нём, рано или поздно, откроется. И что тогда станет с этим странником? Потом?

– Никто не будет ему доверять, – уверенно ответила Вайли.

Ру опять помолчала, то ли подбирая слова, то ли просто отдыхая. Внучка не торопила её – просто сидела рядом, слушая нестройный попугаичий хор и наслаждаясь весенним теплом, которое, не успеешь моргнуть, сменится густой летней жарой.

– Они лгут, притворяются, выведывают, – сказала старейшина, – потому что хотят, чтоб у них было преимущество перед нами. В этом сила вранья. Но сила эта временная. За неё платят доверием. Теряют его – навсегда. Даже если человек докажет, что ему можно доверять, это новое доверие никогда не будет таким, как изначальное. Поэтому говорить правду и поступать правильно выгодно, даже если прямо сейчас всё выглядит иначе… Я не знаю, откуда взялись безродные. Возможно, и не узнаю. Но я представляю, какие они. Они не понимают простых правил, на которых стоит мир. Этим правилам учат маленьких детей. А взрослых учить поздно.

– Как Лишних? – шёпотом спросила Вайли.

Внезапно в лесу стало очень тихо, замолчали попугаи, улёгся весенний ветерок, и казалось, деревья прислушиваются к словам Ру.

– Не может весь народ быть Лишним, – ответила старейшина, нахмурив брови. – Лишние потому там называются, что им нет места среди остальных людей. И потому что остальные люди не хотят принимать их. Вам в школе рассказывали, как с ними поступают? Если Лишний убил кого-то или изнасиловал, то после того, как его поймают, его поят лекарством, от которого он становится слабым. И ждут. Если безумие, которым им владело, проходит, то он осознаёт, что наделал. И начинает просить тех, кто его кормит. Когда он просит в третий раз, ему оставляют сильный яд со снотворным.

Ру помолчала, подняла с земли жёлтое пёрышко, повертела в пальцах, отбросила. Пёрышко спланировала на землю у её ног.

– А если безумие постоянное, за ним ухаживают, сколько надо. Бывает, что десятки лет, – закончила она.

– Они пока никого не убили, – напомнила Вайли, – только Алану, то есть Ёрику спасли…

– Спасли её! – фыркнула Ру. – А потом отняли руку. Но я бы не стала полностью доверять её описанию. Что там было, как там было… Она уже врала. Могла соврать опять.

Вайли промолчала. Она не могла даже мысленно назвать Алану-Ёрику «солгавшей» и «той, кому больше нельзя доверять». Страшно было применить известное правило к юнице, с которой она училась в одном круге и просиживала вечерами в книжном дворе. Получалось, что Алана-Ёрика тоже в чём-то Лишняя!

– Самый последний Лишний, если он не совсем безумец, знает, как правильно, – продолжила Ру, и её голос стал тише, словно она вела сама с собой привычный разговор. – А если никто не знает? Или правила другие – что можно лгать, что нельзя доверять, что не нужно придерживаться обязательств? Как объяснить человеку, который всю жизнь провёл с такой правдой, что можно иначе, что все здесь устроено иначе? Как вам ужиться с ними?..

Её голос затих, и сама она поникла, как старое дерево, к которому уже давно никто не приходит.

Тогда Вайли присела перед ней на корточки, взяла её маленькие морщинистые ладони в свои, теперь уже равные по размеру, и сказала проникновенно – как в детстве, когда она пересказывала законы мироздания, вычитанные из книг:

– Бабулечка! Ты же не можешь всё сама решить для всех! Так не бывает! Ты решишь свой кусочек. Кто-то решит свой. И так получится общее решение! Всегда же получалось!

Ру улыбнулась ей – и стала собой прежней, как будто не было трудных вопросов без ответа и вселенских загадок.

– Вот поэтому я и хожу с тобой! С тобой интересно, не то что с мамой твоей! Она всё о кузне своей да о железках – толком и не поговоришь. Ну, пошли, Мдег нас уже заждался.

Сверху привычно орали попугаи – они дрались за последние орехи и роняли вниз разноцветные пёрышки. Которые кружили в воздухе, как лепестки цветов, и разноцветной мозаикой покрывали землю между стволами деревьев в Лесу Памяти.

Как в детстве, Вайли старалась не наступать на попугаичьи перья. Просто так. На всякий случай.