Читать книгу Бесконечность - Рейчел Уорд - Страница 3

Еще не рассвело, а Адам уже тормошит меня. Он навис надо мной в темноте, даже лица толком не видно. В палатке холодно, и морозный воздух щиплет щеки.

– Сара, – шепчет он. – Пора вставать. Нам надо идти.

Я натягиваю спальный мешок до самых ушей и поворачиваюсь к нему спиной.

– Сара, – шипит он. – Вставай. Будем собираться.

Набрав полные легкие воздуха, я выдыхаю его – медленно, медленно, медленно. Я боюсь того, что собираюсь сделать, но все равно открываю рот и произношу:

– Я никуда не пойду.

– Что?

– Не пойду.

– Пойдешь. Сейчас соберем вещи и в путь.

Еложу туда-сюда, только бы не встречаться с ним взглядом. Сердце глухо стучит.

– Я не хочу никуда идти. Давай останемся здесь до конца зимы. Люди тут хорошие. Есть врач, есть еда. Пожалуйста, Адам.

– Сара…

– Нет. А теперь дай мне поспать.

Какой там сон. Кровь стучит в ушах, я неподвижно лежу и слушаю молчание Адама. Правильно ли я поступила? Да, говорят мои опухающие лодыжки. Да, говорят мои покрытые волдырями руки. Да, подтверждает тихое детское сопение, нам всем надо отдохнуть. Пора завязать с кочевой жизнью и просто побыть семьей. Я, Адам, Марти, Люк, Мия – и будущий малыш.

Занятная получается семейка. В матери мальчишкам я не гожусь по возрасту и навсегда останусь их сестрой, но я – их единственная родственница, так что получается, именно я больше всего подхожу на роль их матери. Если я – «мать», стало быть, Адам – «отец»? Так будет, когда родится наш малыш. Впрочем, Мия уже сейчас называет его папой. Когда она в первый раз сказала: «Па-па-па-па», он изменился в лице. Как будто солнце взошло. Помню, мы устали как собаки и сидели у обочины дороги, еще даже палатку не поставили. Было поздно, но Мия не спала.

– Ты слышала, что она сказала? Ты слышала, Сара?

– Папа, – повторила Мия и протянула к нему ручки.

Он подхватил ее и пустился в пляс, забыв обо всем на свете. Этот случай напомнил мне о том, почему я любила его.

«Люблю его, – напоминаю я себе. – Люблю, а не любила. Я люблю Адама Доусона».

Если повторять это чаще, думать об этом чаще, то, возможно, я вновь поверю сама себе.

Но это трудно, если знаешь, что, глядя тебе в глаза, он видит твою смерть.

Я закрываю глаза и пытаюсь выкинуть все это из головы, отключиться и забыться сном, но в мозгу мелькает калейдоскоп людей, мест, слов и чисел.

Вечно эти числа.

Странно: Мия просыпается последней. Она выползает из палатки, когда Марти и Люк уже отправились в лес на поиски чего-нибудь съедобного. Глазки у нее красные, безжизненные, щечки пылают.

– Ми плохо, – шепчет она.

Бросаюсь к ней и щупаю лобик. Горячий-горячий. Нос заложен, она прерывисто дышит ртом. Запах изо рта кисловатый.

– Адам, у нее жар!

– Черт!

Высокая температура у Мии – наш страшный сон.

В ночь землетрясения, когда бушевал пожар, у нее случился своего рода припадок. Никогда не забуду, как она дергалась на руках у Адама, когда мы выбрались из горящего дома. Именно тогда ее число изменилось. Ей было суждено умереть в тот день, но Адам вынес ее, и вместо Мии в пожаре погибла Вэл, его бабушка. Они обменялись числами. Обменялись судьбами. Я не знаю, как это произошло.

Повторится ли это теперь, если ее температура поднимется слишком высоко?

– Дэниэл, – говорит Адам. – Я приведу Дэниэла.

Дэниэл приходит всего через несколько минут, которые показались мне часами.

– Сейчас посмотрим, – обещает он, заползая в палатку. Вытаскивает из рюкзака стетоскоп, слушает ее сердечко. – Неплохо, – говорит он. Затем измеряет ей температуру. – Почти сорок. Надо дать ей парацетамол.

– У вас есть?

Наши запасы закончились еще несколько месяцев назад.

Из кармана рюкзака Дэниэл достает полный пузырек лекарства. Я смотрю на пузырек, затем на Дэниэла. Откуда такое сокровище? Мы осматриваем все пустые дома и магазины, которые встречаются на пути, и иногда нам удается найти пакетик-другой лекарства. Но полный пузырек…

– У меня неплохая… аптечка, – смущенно бормочет он.

– Как? Откуда?

Он улыбается:

– У правительства есть загашник. Надо только знать, как к нему подобраться.

– И вы знаете?

– Скажем так, у меня есть кое-какие связи.

– В правительстве?

Он опять улыбается, но больше ничего не рассказывает.

– Похоже на вирус, – говорит он. – Поите ее чаще, а я буду каждые четыре часа давать ей парацетамол. – И вылезает из палатки.

Внутрь заглядывает Адам.

– У него есть лекарства, Адам, – говорю. – У него есть все необходимое.

– Знаю.

– Мы остановились в хорошем месте.

– Не то чтобы нам было из чего выбирать, – вздыхает он.

Я знаю, что это решение далось ему нелегко.

– Спасибо, – говорю.

– Только не обвиняй меня, если…

– «Если» что?

– Не знаю. Если все пойдет наперекосяк. Я чувствую себя… – он изо всех сил пытается подобрать слова, – как легкая мишень.

– Все будет хорошо. – Я очень хочу верить в то, что говорю.

– Надеюсь, – с сомнением в голосе отвечает он. – Надо разжечь костер.

Поворачиваюсь к Мии. Ей вроде бы уже лучше.

Ее доверчивые глаза неотрывно глядят в мои, и ее число заполняет мою голову. Я не вижу чисел, как Адам, но я знаю ее число.

Адам мне сказал. 2022054. Осталось двадцать пять лет. Это лучше, чем число, с которым она родилась, но в то же время – как мало! От одной мысли об этом у меня все внутренности сводит. Моя дочь не может умереть в двадцать семь лет; несправедливо умирать такой молодой.

«Ей надо найти другое число, более счастливое число».

Могу ли я отдать ей свое, как это сделала Вэл? Если да, то как? Как она сделала это? Если бы это помогло, я отдала бы ей свое число не раздумывая. За Мию я отдала бы жизнь.

Волосенки у нее взмокли от пота, потемнели и закурчавились, но по-прежнему остаются светлыми. Окружают ее голову точно ореол. Что такое двадцать пять лет? Да ничего. Пройдут, не успеешь и глазом моргнуть.

Беру ее на руки. По щекам текут слезы.

Мия поднимает липкую ручку к моему лицу:

– Мама плачет. Мама грустная?

Я не хочу ее расстраивать, но и перестать плакать тоже не могу.

Лучше бы мне не знать. Этот дар, это проклятие принес в нашу жизнь Адам. Он ни в чем не виноват, но сейчас, в этот самый миг, я ненавижу его за это. Ненавижу.

Знать такие вещи противоестественно.

Они разъедают человека изнутри.