Читать книгу Игры, в которые играет разум. Работа с ментальными состояниями в психотерапии - Римма Ефимкина - Страница 5

Задумчивость относится к ментальным состояниям, и на это в первую очередь указывает его «местонахождение» – в голове. Слова заДУМчивость и ДУМать имеют общий корень, а думаем мы головой: задумчивость ← задумчивый ← задумать ← думать. Под задумчивостью понимают состояние размышления, погруженности в свои мысли. Человек, вместо того, чтобы действовать, пребывает в неопределенности, он думает.

«Пошла думать»

Про это небольшая история. У нас с дочерью Анной, кроме общей профессии психотерапевтов, есть и общее хобби – сборка украшений. Продавая услуги или товар, мы часто слышим от потенциальных клиенток и покупательниц: «пошла думать», после чего они, как правило, исчезают. Мы пришли к выводу, что эта фраза означает «не куплю», то есть завуалированный отказ. Почему мы так решили? Есть мнение, что принятие решений о покупке происходит на «зверином» уровне. Большинство действий, которые контролирует рептильный мозг, выполняются бессознательным образом и не требуют активного участия сознательного мышления. Так, например, лауреат Нобелевской премии по экономике 2002 года Дэниэл Канеман в книге «Думай медленно, решай быстро» (Thinking Fast and Slow) рассказывает о функциях ретикулярного (рептильного) мозга и доказывает, что поведением человека сильнее управляет первая система мышления, вызывая неосознанные реакции на ту или иную ситуацию. Иными словами, решение принимается мгновенно, а «пошла думать» – обычная прокрастинация (от лат. procrastinatio, «откладывание на завтра»). «Пошла думать» стало в нашем словаре шуточной идиомой, понятной нам обеим (жаль, что не самим покупателям).

Почему люди так делают? Впадая в задумчивость, они надеются, что это поможет принять верное решение. Но зачастую это невозможно хотя бы потому, что им не хватает информации. Для облегчения ситуации «задумчивости» в армии, например, есть правило: при недостатке информации любое решение считается верным.

А теперь обратимся к примерам. В романе Толстого «Война и мир» слово «задумчивость» встречается 5 раз, и контекст романа помогает нам понять, что стоит за этим распространенным явлением.

Задумчивость государя Александра I

Николай Ростов после провала Аустерлицкого сражения (20 ноября 1805 г.) застает обожаемого им императора Александра I в задумчивости:

«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4-й час вечера и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему, не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», – решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на все еще стоявшего в том же положении нерешительности государя» (Т. I. Ч. 3. Гл. XVIII).

Аустерлицкое сражение описано в романе «Война и мир» как бессмысленное и жестокое событие, которое было проиграно русской армией, по мнению Толстого, из-за тщеславия и гордыни союзников – правителей России и Австрии. Они были ослеплены предыдущими победами и хотели скорее расправиться с врагом, не обдумав все возможные перспективы развития битвы. Кутузов накануне предсказывал: «Я думаю, что сражение будет проиграно…», но его считают старым и выжившим из ума, а молодого царя Александра I прогрессивным, и предсказание Кутузова никто не воспринимает. Он пытался оттянуть начало битвы и выжидал, но император приказал наступать. Непосредственно перед боем между императором и главнокомандующим произошел такой диалог:

«– Что же вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.

– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед. […]

– Ведь мы не на Царицыном Лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь. […]

– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что-то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном Лугу, – выговорил он ясно и отчетливо» (Т. I. Ч. 3. Гл. XV).

И теперь, после разгрома своих войск, спровоцированного самим же государем, Александр I пребывает в задумчивости (Толстой добавляет – «в нерешительности» (см. гл. «Нерешительность»)). Однако думать следовало раньше, до сражения, поэтому задумчивость здесь означает не мыслительный процесс, а, скорее, такие эмоции, как сожаление, отчаяние, раскаяние.

Задумчивость Наполеона

Другой пример описывает состояние французского императора Наполеона во время Бородинского сражения:

«Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле» (Т. III. Ч. 2. Гл. XXXIV).

Его задумчивость вызвана тем, что сражение пошло не по плану:

«Противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. […] С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d’enfer (адский огонь), от которого тает французское войско» (Т. III. Ч. 2. Гл. XXXIV).

На первый взгляд, кажется, что задумчивость отражает мыслительный процесс: император анализирует причины неудачи в бою и не находит их:

«Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et énergique (прокламация короткая и энергическая), он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно» (Т. III. Ч. 2. Гл. XXXIV).

Однако любой мыслительный процесс бессмыслен во время битвы и никак не продвинет ее к победе. Поэтому за задумчивостью императора, скорее, стоят не мысли, а чувства возмущения, а потом и ужаса. Наполеон возмущен тем, что командиры просят подкрепления:

«Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!» (Т. III. Ч. 2. Гл. XXXIV).

А далее за возмущением следует ужас. Вот еще одна цитата из романа, в которой дважды упоминается слово «задумчивость»:

«Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось пред ним и вокруг него, и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным. За состоянием задумчивости Наполеона проглянуло чувство ужаса» (Т. III. Ч. 2. Гл. XXXIV).

Привыкший к победам Наполеон Бонопарт испытывает сильнейший стресс и тревогу, когда видит крах своих надежд и потерю половины войска. К слову сказать, в подобных случаях человеку свойственно впадать в чрезмерные размышления, причем мысль вертится по кругу, будучи не в силах обратиться к будущему, которое, как мы знаем из истории, ужасно: гибель французской армии, бесславие и позор главнокомандующего.

И теперь Толстой выносит приговор Наполеону и его приспешникам:

«Все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись» (Т. IV. Ч. 3. Гл. XVI).

Задумчивость здесь выступает психологическим защитным механизмом, оберегающим человека от невыносимых чувств.

Задумчивость Наташи Ростовой

В еще одном фрагменте романа мы видим в задумчивости Наташу Ростову. Москва сдана французам, жители спешно покидают столицу, включая семейство Ростовых; вся семья складывает вещи, готовясь к отъезду, кроме Наташи.

«И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых» (Т. III. Ч. 3. Гл. XIII).

Лев Толстой не пишет, о чем задумалась Наташа, это читатель должен понять из контекста. Эпизод относится к событиям 31-го августа 1812 года, за три дня до вступления Наполеона в Москву, когда москвичи, включая семейство Ростовых, срочно покидают столицу, бросая дома и состояния. Наташа, вместо того, чтобы готовиться к неопределенному будущему, погружается в прошлое; бальное платье напоминает ей о счастливом периоде влюбленности в Болконского и несчастном окончании их отношений, и ее задумчивость на эмоциональном уровне есть не что иное, как раскаяние, сожаление, печаль.

Поезд раненых, остановившийся у дома Ростовых именно в этот момент, – своего рода синхрония, используемая Толстым для того, чтобы позволить героям завершить незавершенное между ними. Позже выяснится, что в поезде находится смертельно раненый князь Андрей Болконский, и Наташе предстоит совершить ряд высоких человечных поступков, благодаря которым они смогут встретиться: Наташа получит прощение, а Андрей научится любви и милосердию и уйдет в мир иной с легкой душой.

Наташа в задумчивости, но не потому, что она может обдумывать будущее (оно непредсказуемо и не известно). За ее задумчивостью кроется страх неопределенности, которая вызывает тревожность у большинства людей, и задумчивость позволяет смягчить этот дискомфорт. Но еще эффективнее в таких случаях не задумываться, а начать действовать, и Наташа совершает первый из человечных поступков в цепи других: заворачивает обоз с ранеными в их дом, хитростью получив на это разрешение матери.

Задумчивость Пьера Безухова

Другой эпизод романа описывает задумчивость Пьера Безухова:

«Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он это знал – народной защите Москвы» (Т. III. Ч. 3. Гл. XXVII).

Эпизод относится ко 2 сентября 1812 года, когда французы «звездой всачиваются в Москву», а Пьер недавно вернулся с Бородинского сражения. Он переживает измененное состояние сознания (словами Толстого, «состояние, близкое к сумасшествию»): ужас военных действий, впечатление множества смертей (включая смерть шурина Анатоля Курагина и, как он думал на тот момент, друга князя Андрея Болконского) и когнитивный диссонанс от того, что увиденное не укладывается в его представления о человечестве. Не в силах распутать «сложную путаницу требований жизни», он уходит из дому и принимает решение лично убить Наполеона. Вместо этого Пьер попадает в плен к французам, где переживает трансформацию сознания.

Задумчивость Пьера – адаптивный механизм мыслящего человека, привычно пытающегося найти эмоциональный баланс через ментальные механизмы. Когда человек сталкивается со сложными эмоциями, он может прибегнуть к нездоровым механизмам преодоления, таким как навязчивый анализ. Однако это дезадаптивная стратегия, и его шок с каждым следующим шагом будет только усугубляться. Разум Пьера бессилен осмыслить и интегрировать пожар Москвы, свидетельство казни невинного юноши, собственное пленение; эти события приводят Пьера в состояние временного помешательства. И только сострадание и поддержка простого мужика Платона Каратаева позволят Пьеру пережить посттравматическое стрессовое расстройство и восстановиться.

Работа с состоянием задумчивости в психотерапии

Подводя итоги главы, можем сделать вывод, что за словом «задумчивость» могут лежать самые разные чувства: от тревоги, сожаления, отчаяния, раскаяния, печали, страха, возмущения, ужаса – до шока посттравматического стрессового расстройства. Более точно распознать чувство возможно из контекста. Если в романе Толстого контекстом является повествование, то в работе с клиентом контекст возникает из терапевтической беседы. Для этого нужно, как и во всех других случаях, отыскать стимул, реакцией на который стала «задумчивость».

Примером может быть тот же текст романа Толстого, в котором описаны коррекционные взаимодействия людей, приводящие к исцелению. Так, самым трудным в терапевтическом смысле случаем из приведенных выше я считаю ПТСР Пьера Безухова. Лев Толстой, сам участвовавший в военных действиях, находит точные образы для описания состояния Пьера. Стимулом к его состоянию стала казнь молодого человека французскими солдатами:

«С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

Пьер, сам чудом избежав казни, испытывает шок:

«Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

Толстой пишет, что подобное состояние Пьер (а Пьер и есть в каком-то смысле Толстой, прототип главного героя романа) испытывал и прежде, но раньше эти сомнения имели источником собственную вину, а следовательно, спасение было в себе самом.

«Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

Как же ему удалось восстановить в душе высший порядок и Бога? Благодаря Платону Каратаеву. Пленный солдат проявил тактичное участие к незнакомому человеку и поддержал его сочувствием:

«– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.

– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно-певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так-то, милый мой. А живем тут, слава Богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

В психотерапевтическом смысле это работает так: сначала эмоциональная поддержка, потом когнитивная. Поскольку люди в первую очередь существа чувствующие, и лишь во вторую мыслящие, то поступать следует по аналогии с маленьким ребенком, упавшим и плачущим от боли: сначала берем на руки и жалеем, а лишь потом поучаем, что надо смотреть под ноги. Платон сочувствует и вопросом, и проявлением ласки, на что Пьер откликается задрожавшей челюстью и слезами. Это важный момент – подавленные эмоции начинают выходить наружу.

Затем Платон заботится «о теле» – приносит поесть печеной картошки с солью. И только потом, дав Пьеру выговориться, помаленьку-потихоньку восстанавливает разрушенный порядок в сознании последнего. Делает он это мягким, метафорическим способом – пословицами, поговорками, сказками, называя травматичные события не прямо, а вскользь (чтобы не нанести посттравму):

– Червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае.

– Не нашим умом, а Божьим судом.

– От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся.

– Рок головы ищет.

– Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь

– ничего нету.

В этих пословицах и поговорках народ зафиксировал экзистенциальные данности, имеющие двойственный характер: жизнь/смерть, благополучие/нужда, справедливость/несправедливость, радость/страдание. Принятие отрицательного полюса дает целостность, в которой нуждается Пьер.

В тот же вечер Пьеру заметно становится легче:

«Наружи слышались где-то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

Позже, в течение почти двух месяцев в плену, Пьер обучается у Платона тому, чему он не смог научиться ни у своего окружения, ни из книг – любви к жизни и к ближнему. Для Пьера он стал «вечным олицетворением духа простоты и правды», так как жил в согласии с Богом:

«Он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним» (Т. IV. Ч. 1. Гл. XII).

По сути, Платон проделал с Пьером огромную психотерапевтическую работу, приведя сознание последнего в высший порядок. Напомню этот порядок по Берту Хеллингеру, предполагающий иерархию значимых других для взрослого человека:

1. Бог.

2. Я сам.

3. Бизнес-партнер.

4. Партнер по жизни.

5. Родители.

6. Дети.

7. Окружающие.