Читать книгу Времена года - Рита Гетман - Страница 15

Теперь каждую ночь я жду сна о зеленом поле. Мне неинтересна природа или военные самолеты; я хочу вновь поговорить с тем молодым человеком, лицо которого расстреляли в упор.

Мне кажется, внутри каждого из нас есть комод, где хранятся воспоминания. В нижних ящиках его лежат те записанные на пленку памяти моменты нашей жизни, о которых мы по разным причинам предпочли забыть. Но вот ты входишь в старую комнату с обшарпанными стенами, куда однажды убрали этот предмет, и медленно подходишь к громоздкому деревянному комоду, не сводя взгляда с тех ящиков. Ты выдвигаешь их, внимательно изучая содержимое, потому что больше не в силах «забывать».

Я видел сон. И это был сон-воспоминание.

Признаться, я удивился, когда раскрыл глаза и увидел, что нахожусь не посреди зеленого поля, а в какой-то просторной полупустой комнате. Было утро, и яркие лучи ловко пробивали себе дорогу сквозь большие окна без занавесок. Странно: всегда можно отличить свет утреннего солнца от света солнца дневного или закатного.

Я поднялся с кровати и огляделся вокруг себя. Свежевыкрашенные синие стены, один письменный стол и три стула, обеденный стол, шкаф и двухэтажная кровать, на первом этаже которой я и задремал. Сбоку я заметил еще одну постель, на которой не было ничего, кроме осевшего матраца.

– Ну и обстановка, – вздохнул я. – Даже в нашем студенческом общежитии было лучше. А еще говорят, что армия самая привилегированная организация государства!

Я улыбнулся, тихо радуясь своей смелости: не побоялся вслух покритиковать армию.

В голове тут же всплыли слова министра образования, который по случаю вчерашнего выступления перед курсантами сам нацепил военный мундир:

– Уважаемые студенты! Мы осознаем, что вы будущая элита нашего государства, его опора, поскольку именно от вас зависит процветание, прогресс и успехи. Вы, будущие инженеры, ученые, конструкторы, после окончания высших учебных заведений пойдете на службу, непростую и ответственную. На ваши плечи ляжет тяжелый груз: сделать все, чтобы мы победили в этой долгой войне. Ваши знания, ваш ум – вот наше главное оружие. Государство создало все условия для развития науки, поощряя самых талантливых и способных молодых людей к получению достойного образования. Вы должны быть благодарны за предоставленные вам возможности, понимая: страны, входящие в коалицию противника, никогда бы не сумели создать такую мощную научно-образовательную структуру и никогда бы не позволили ученым быть выше военных. В конгломерате, напротив, создан мощнейший союз этих двух сил, и это залог нашего превосходства.

В таком случае кто-то из вас, быть может, малодушно воскликнет: «Какого черта тогда вы, проклятые солдафоны, отвлекаете нас от учебы? Зачем же нам нужно проходить эту военную подготовку, если наша задача совершенно в другом? Разве не лучше будет для нас полностью уйти в науку?!» Да, некоторые из вас улыбаются, покачивая головами: вы понимаете, сколь наивны подобные рассуждения. И мы тоже. Вы, уважаемые студенты наших технических университетов, не должны забывать о том, в какое время мы живем. Если вдруг начнется война на нашей территории, вы, как и военные, как и все остальные мужчины и женщины, будете мобилизованы в действующую армию. Только самые выдающиеся умы останутся на гражданской службе, которая по своей напряженности и ответственности, возможно, во много раз превосходит службу военную. Однако если бы вы в течение пяти лет обучения слушали только лекции да делали чертежи, то каково было бы вам, не имеющим за плечами никакой подготовки, на войне?

Поэтому в течение ровно одного года вы будете проходить щадящий курс армейской подготовки. Мы создали для вас особые условия. Вы не будете жить в казармах, для вас не будет существовать такой строжайшей военной дисциплины, как для тех ваших ровесников, которые связали свое будущее с армией. Однако вы все равно наденете на себя форму. Понимаете: к форме нужно привыкнуть.

Вас расселят в общежитиях, которые ничем не отличаются от привычных для вас студенческих общежитий. Кроме того, к каждому этажу общежития будет приставлен военный комендант, который станет вашим наставником и посредником. Пожалуйста, не прекословьте своим комендантам. Несмотря на щадящие условия, любые нарушения дисциплины будут караться отчислением из университета. Надеюсь, для вас этот год станет…

–…сущим адом, – сказал я сам себе.

И вот толпа студентов-второкурсников, руководимая военными, расселилась по многоэтажным коробкам – они, в самом деле, внешне были похожи на наши общежития. Типовая застройка, все по строгому генплану.

Неподалеку от военно-студенческого городка располагался тренировочный плац с точно такими же препятствиями, что проходят и «настоящие» военные. Значит, нам выдадут оружие и научат убивать? Каждый в этой стране должен уметь убивать. А когда пройдет полгода, нас прикрепят к военным заводам. Наука не должна слишком отдаляться от практических нужд.

Сегодня был выходной день. Последний выходной в этом году. Я ждал своих соседей. Кто-то после летних каникул, которые все обычно проводили в родных городах, прибывал на день позже, то есть сегодня. Но и для них наверняка потом выдадут торжественную речь. Сколько этих громких слов мы еще услышим!

Я испытывал неимоверную скуку. Мои вещи еще не прибыли: все мы в обязательном порядке сдавали свои чемоданы на проверку, которая проводилась в течение суток. Форму, что лежала в целлофановом пакете, я пока даже примерять на себя не хотел. Успею. Кажется, через полчаса (но во сне – гораздо быстрее) в комнату постучали и тут же, не дожидаясь моего ответа, распахнули дверь.

Я так и подскочил на кровати, ударившись со всей силы макушкой о железную перекладину.

– Морган, осторожнее. Ты как всегда в своем репертуаре, – чуть улыбнувшись, заметил вошедший в комнату.

– Я просто слишком высокий для этих кроватей, – заворчал я, потирая ушибленное место. – Рад, что ты, Джонс, будешь моим соседом.

Я подошел к нему и пожал руку.

– В общем-то, я тоже рад тебе, Морган. Лучше, когда в такой переплет попадаешь с кем-то знакомым, – серьезно произнес он.

Джонс был моим сокурсником. Так вышло, что мы на лекциях сидели рядом. Я всегда записывал слова лекторов медленно и вечно переспрашивал, отвлекая всех в аудитории своими вопросами. Однажды Джонс не выдержал, громко обозвал меня «умственно отсталым тушканчиком» и ударил своей тетрадью по голове.

– Я не виноват, что так медленно соображаю! – обиженно сказал я ему.

Он тяжело вздохнул, покачал головой, проворчал что-то вроде «кого только сюда не берут», однако вдруг произнес:

– Морган, в следующий раз спрашивай у меня, если не успел записать. Не отвлекай профессора.

Я пожал плечами. Однако теперь стал то и дело заглядывать в конспекты Джонса, которого нисколько не тяготило помогать мне.

Потом мы все чаще начали разговаривать: сначала исключительно на учебные темы, затем перешли к чему-то более отвлеченному. Стали вместе ходить в библиотеку, иногда отправлялись вдвоем на прогулку. Джонс был одним из лучших студентов на потоке. Он получал повышенную государственную стипендию, был любимцем преподавателей и сокурсников. Он помогал каждому, кто обращался к нему за помощью по учебе: всегда терпеливо объяснял и не успокаивался, пока незадачливый сокурсник не поймет материал; кстати, Джонс не давал списывать. Он только растолковывал решение, предлагал несколько формул, объяснял доступными словами теорию, и заставлял решать заданные вещи самостоятельно. Он подавал огромные надежды. Конечно, многое может измениться за несколько лет, но все мы были уверены: Джонс точно войдет в состав министерства науки и возглавит какую-нибудь стратегически важную исследовательскую группу. Дело было не только в его умственных способностях, но и в личностных качествах: серьезный и хваткий, деловитый, хладнокровный, ответственный, дипломатичный. Разве не таким должен быть глава научного отдела?

Помогал Джонс по учебе и мне. Не понимаю, каким побудительным мотивом он руководствовался: зачем было тратить по три-четыре часа своего личного времени, объясняя мне тот или иной вопрос? Но я не осмеливался спросить. Решил: Джонс знает, что делает. И потом, я боялся, что он, если я вдруг подниму эту тему, пошлет меня к черту. Ведь он был единственным моим другом. А одиночества тогда я страшился.

Впрочем, Джонс открыл во мне «способность».

– Морган, ты не тупой, я ошибся. Ты просто действительно очень медленно соображаешь. Скажем, так: у меня уйдет минут десять на то, чтоб решить задачу. У тебя – час. Тут есть и определенное преимущество: например, поскольку мои мысли летают, я могу сделать кучу ошибок по невнимательности. Я их, конечно, замечаю, но потом. А ты все проверишь на двадцать раз, пока не придешь к окончательному решению. Ты довольно вдумчивый и внимательный. Может, ты не очень хорошо справляешься с ходом решения, но проверять чужую работу на наличие ошибок у тебя должно выходить отлично. Ты ведь иногда делаешь мне пометки на полях: тут неверно посчитал, тут упустил действие, и все полетело к чертям. Поэтому, Морган, я прошу тебя о помощи: проверяй мои решения и решения тех, кто обращается ко мне за помощью. Думаю, для тебя подобное занятие тоже будет полезным.

Так мы и работали. Благодаря Джонсу я подтянулся в учебе: конечно, до него и некоторых других мне было далеко, но все же я теперь не выглядел таким уж безнадежным, особенно в своих собственных глазах.

Я страдал только от одного: мне хотелось подружиться с Джонсом по-настоящему, узнать больше о нем или обсуждать с ним какие-то личные вещи. Я хотел, чтоб мы как-нибудь вместе сходили в бар после учебы. Один я боялся: ведь алкоголь у нас официально запрещен, и достать бутылку чего-то крепкого можно было только за большие деньги. А если узнает руководство университета, то проблем не оберешься – могут и отчислить. Или я хотел поговорить с ним, например, о девчонках. Они обычно крутились вокруг технических университетов, включая наш. Искали будущих мужей – надежных и хорошо зарабатывающих. Сами они редко поступали сюда. Некоторые женщины могли построить научную карьеру, но до высоких позиций в иерархии нашего общества, как правило, не добирались. Государство не поощряло женских амбиций. Ведь кто-то должен остаться в тылу, когда все мужчины уйдут на фронт.

Я хотел бегать с ним за сигаретами, как остальные студенты, или пожаловаться на родственника, который в очередной раз зажал мне денег и перевел на счет мизерную сумму. Словом, я хотел, чтоб Джонс из моего репетитора превратился в моего товарища. Но с его стороны не было никакой ответной реакции.

Он жил в другом общежитии, через дорогу. Я все надеялся, когда он пригласит меня в гости, но так и не получил приглашения. Сам я звал его в свою комнату пару раз, чтоб угостить обедом.

Пожалуй, за целый год Джонс только однажды проявил подобие дружеского расположения. Я никому не сообщал о дне своего рождения, потому не ждал поздравлений и уж тем более подарков. Однако после занятий Джонс позвал меня в библиотеку и вручил коробку.

– Я знаю, что в твоих краях это в ходу. Наверняка ты их любишь тоже. С днем рождения, Колин. Будь здоров, – Джонс подарил мне коробку с засахаренными грушами. А я их обожал и не ел с тех самых пор, как уехал из дома на учебу.

– Спасибо, – произнес я. Откуда он узнал, что сегодня у меня праздник? Я был тронут и чуть не прослезился от волнения.

Джонс быстро взглянул на меня и холодно произнес: «Ты так эмоционален. Это порой раздражает». Тем самым свел на нет всю мою радость. А я был счастлив оттого, что он первый раз назвал меня по имени.

Я знал, что у него был какой-то друг, его сосед по комнате. Джонс пару раз называл его имя. Сосед, хоть и был на два года старше, тоже учился на первом курсе. Почему так вышло, Джонс мне не объяснил. Еще я знал, что этот его сосед входит в тройку лучших студентов университета.

– Он гений, – коротко заметил Джонс. Я услышал в его голосе нотку восхищения.

Когда нам в мае объявили, что весь следующий учебный год мы будем проходить военную подготовку в специальном лагере, продолжая при этом посещать занятия, тут же оговорились: студенты, чьи способности во много раз превосходят средние показатели, будут от этой повинности освобождены.

Мы спорили и заключали пари: кого освободят, а кто станет «рекрутом»? Я был уверен: Джонс и, быть может, его сосед-гений точно сумеют избежать этой военной лотереи. Помню, как я высказал свое предположение Джонсу. И впервые увидел его вспылившим.

– Морган, ты идиот? Ты в курсе, что на эту подготовку можно было записаться добровольно? И я подал заявку еще в прошлом семестре, а тут оказалось, что парламент принял новый закон, по которому все студенты обязаны проходить её.

Я остолбенел.

– Но зачем?

– Зачем? А ты разве не понимаешь? Если у тебя есть военные корочки, проще потом сделать карьеру. Не забывай, кто правит этой страной, – в его словах была желчь.

– И тот твой приятель… – не знаю, почему я захотел спросить.

– Да. Он мне эту идею и подбросил, – Джонс посмотрел на меня с нескрываемым презрением. – Его фамилия – Антерлинд.

– Как-как?! – переспросил я.

– Антерлинд. Запомни или запиши, – у Джонса только что пар из ноздрей не шел от гнева.

– Прости, – зачем-то извинился я.

– Все в порядке. Ты тоже меня прости, – он улыбнулся и протянул мне руку.

Мы благополучно сдали летние экзамены, а после уехали на каникулы. Я хотел бы сказать Джонсу, что буду скучать по нему, но вряд ли бы ему понравилось это признание. Я дал ему свой почтовый адрес, и он нехотя вручил мне свой. Я написал ему два или три письма. Он ответил только на одно. И то его послание было предельно лаконичным: «Морган, заведи себе девушку, пожалуйста».

В общем, я даже и не надеялся, что снова увижу Джонса в ближайший год. Может, мы бы пересеклись потом где-нибудь на плацу или в общей столовой, но вряд ли имели бы возможность сидеть вместе в библиотеке, как прежде. А тут он будет жить со мной в одной комнате!

– Переплет, говоришь? Но разве ты сам не хотел пройти эту военную подготовку? – чуть иронично заметил я.

Джонс и бровью не повел.

– Да, хотел и по-прежнему хочу, но только ради корочек, не по идейным мотивам. И вообще, за два месяца можно кардинально поменять свои взгляды на жизнь, не думаешь?

– Откуда мне знать, какие там взгляды были у тебя прежде, – я пожал плечами. – Ты как-то не утруждал себя откровениями.

– Не рекомендую и тебе, Морган, особо распространяться о своем мировоззрении, в наше-то неспокойное время. Тем более в этих стенах, – он обвел взглядом комнату. – Рассадник плесени. Хотят, чтоб мы все туберкулезом заболели, что ли?

– Не знаю, – я пожал плечами.

Джонс спросил меня о том, что было вчера, и я пересказал ему речь министра образования.

– Комендант? Надо с ним подружиться. И тогда у нашей комнаты появятся поблажки: разрешат просыпаться чуть позже или закроют глаза на то, что мы халтурим на занятиях. А может, комендант начнет доставать нам нормальную еду!

– Серьезно? Не ожидал от человека вроде тебя подобных рассуждений. А как же твоя ответственность, Джонс?

– При чём тут она? Я просто хочу сэкономить силы для того, что представляется мне важным. А разбирать и собирать винтовку – нет уж, увольте. Однако под систему надо подстроиться, если хочешь выжить. И найти общий язык с представителем этой системы. Ты не узнавал, к слову, кто наш комендант?

– Ну, прочел его фамилию – там висит объявление, в начале коридора. Имя и чин. Все.

– И?

– Не помню я!

– Болван, – вздохнул Джонс, ловко извлекая из кармана пиджака пачку сигарет. – Как думаешь, здесь разрешено курить?

Я удивился, но виду не подал: не знал, что Джонс курит.

Мы поговорили о еще какой-то ерунде и убили этим следующий час.

– Поскорей бы уже обед. Есть хочу, – произнес Джонс, и внезапно на этих его словах кто-то вломился в комнату без стука.

– Здрасте, товарищи! – звонко выпалил этот кто-то, и тут же началась непонятная мне суматоха: вот Джонс вскакивает со стула и чуть ли не бросается на вошедшего парня, а тот начинает радостно хохотать и треплет Джонса по голове.

– Дэвид! Просто охренеть! – мой сокурсник чуть ли не висит на этом парне. – Нет, надо же так! Я и не рассчитывал, что мы окажемся тут вместе!

– Ага, я тоже, Эндрю. Все думал по дороге: какие кретины мне попадутся? Знаешь, всегда ведь представляешь будущих соседей кретинами. Ну, я-то с ними бы справился, а они со мной, наверное, с ума б сошли! А тут ты. Круто!

Дэвид мягко отстранил от себя Эндрю (которого я не решался называть по имени), как-то странно взглянул на меня, но ничего не сказал, а только пнул свою громоздкую сумку в сторону стола.

– Ты что, не сдал вещи на проверку? – Эндрю все еще улыбался.

– А надо было? Мне никто не сказал! – Дэвид развел руками и состроил гримасу, чем рассмешил Джонса еще больше. – Ладно, надо будет – сами придут. А у меня там ничего такого и нет. Мой лабораторный дневник, чертежи, книжки и порнуха. Не слишком интересно?

Вдруг взгляд Дэвида упал на меня. Он усмехнулся, секунду рассматривал меня с любопытством, и спросил у Эндрю:

– А это что за мямля? Ты с ним уже познакомился?

– Это Морган. Мой сокурсник, я рассказывал тебе о нем.

– А, этот. Который был твоим калькулятором?

Я насупился. Вот значит как!

– Морган, это Дэвид Антерлинд, мы с ним жили раньше в одной комнате, – Эндрю счел своим долгом познакомить нас.

– Мы и сейчас живем в одной комнате! – прыснул Дэвид.

Я нехотя встал с кровати и поздоровался с Дэвидом за руку. Тот пожал мою ладонь нарочито сильно и все с той же усмешкой заметил:

– Знаю: моя фамилия вызывает у людей страдания и желудочные спазмы. Так что называй меня по имени, не мучайся. Тебя-то как звать?

– Колин, – представился я.

– Постараюсь запомнить. Не обижайся, если назову тебя по-другому. Плохо запоминаю имена, – Дэвид пожал плечами.

Они с Эндрю стали говорить о чем-то своем, будто не замечая моего присутствия. Я тихо сидел на своей кровати и вслушивался в их слова. Болтовня двух закадычных приятелей, у которых за лето накопилось друг для друга столько новостей, что непременно нужно выложить все за час, иначе оба лопнут от нетерпения.

Они улыбались, не переставая. Дэвид смешил Эндрю, а тот чуть ли не сгибался пополам – так ему было весело слушать истории своего друга.

Я думал, что буду ненавидеть Дэвида. Он ведь явно был таким, каким я никогда не стану. Что ж: я обречен всегда быть третьим лишним или пятым колесом (что даже хуже), и на фоне их дружбы буду чувствовать свое одиночество в десять раз острее.

– Ай! – завопил я. Я и не заметил, как Дэвид уселся рядом со мной: он не нашел ничего лучше, как оттянуть кожу моей щеки.

– Ты похож на прокисшую дыню. Или кислую капусту. Знаешь, она по запаху напоминает дерьмо. От тебя сейчас им тоже воняет. Если будешь все время ходить с такой рожей, нарвешься на неприятности. Я, конечно, не говорю, что ты должен постоянно давить улыбку, но, пожалуйста, не надо делать вид, будто на твоих хрупких плечах лежат все страдания мира. Ну, о чем ты задумался, Колин? Что тебя печалит? Не хочешь вставать каждый день в шесть утра и заниматься гимнастикой? – я даже не понял, издевается он надо мной или нет. Эндрю усмехался, но беззлобно.

– Я думал, что ненавижу тебя, – выпалил я.

Дэвид принялся хохотать.

– Мы с тобой знакомы всего-то час, если не меньше! Колин, невежливо так сразу заявлять людям, что они тебе несимпатичны. Согласно правилам этикета, ты должен был признаться мне в этом через год. А, черт с тобой. Мне от твоей ненависти ни жарко ни холодно, – Дэвид вскочил и кинулся к Эндрю со словами «пойдем искать еду!»

Они ушли, а я так и сидел, опустив голову на колени.