Читать книгу Atom Dust: Что ждет нас на следующий день? - Роберт Андреевич Оболенский - Страница 1

Часто я спрашиваю себя: Что есть фантазия, как не скрытая под плотной завесой неизвестности реальность? Та, что открывает себя лишь в тот момент, когда мы сталкиваемся с ней лицом к лицу.

Нельсон Биглз, основатель компании Ред Кэп.

09:42 АМ

Глубоко вздохнув, Алан Грейсон попытался отстраниться от качки в вагоне, от запаха чужих тел – от всего того, что мешало сосредоточиться на бегущем перед глазами видеоряде. Три повторения дыхательных методик – неспешный вдох, степенный выдох. Он тянется к браслету, легко касается дисплея и переводит линзы в широкоформатный режим. Пред ним волчком кружит загрузка, легкая рябь, слышен похожий на всплеск звук.

Экран вмиг гаснет, и Алан видит голубое небо. Так ясно, словно птица в полете, словно сам он там и парит в лучах начала дня. Пролетает над парком, слышит из-за горизонта голос. Он не узнает его – это Леонард Коэн. Но какие его годы! Птица снижается, лавируя в потоке, уходит к озеру, летит к большому дому. И нет уж зрителя и птицы, сознания сплелись в единый ряд. Теперь весь он, это тот дом и бархатисто хриплый голос, что шепча, вызывает чувства – будоражит, и холодом проходит вдоль спины:

«Это был один из тех домов, что так легко, увидев, позабыть: светлый фасад, темная кровля. У гаража машина, белый забор и гордо реет звездно-полосатый флаг. Лужайка перед домом аккуратно прибрана, а вдоль бегущей к крыльцу дорожки, цветут розы, – рассказчик замолкает на мгновенье, а камера спускается с небес и замирает у входной двери. – Казалось бы, идиллия, мечта, – тяжко вздыхая, шепчет Коэн, – Но, встав поближе, замерев, вы различите царящие там споры, те, что так часто разрушают брак».

Резкая смена кадра переносит Грейсона на кухню, где крупный, грузный мужчина за сорок, смотрит пустым взглядом в тарелку с остатками размазанного по ней желтка. Он собран, недвижим, и лишь скула предательски трясется, а рука сжимает пустой стакан. Вдруг что-то в нем меняется, морщины со лба сходят, а на губах – полуулыбка.

«Ты долго шел к этому, Фрэнк. Очень долго, – растягивая последние слова, повторяет он себе в несчетный раз за день. Скрещивает приборы на тарелки, сцепляет пальцы на груди и откидывается на спинку стула, что, словно по команде жалобно скрипит. – Еще немного, и ты прожмешь этого сученка из министерства, – сжав зубы, он цедит каждый слог в уме, – Контракт будет твой, Фрэнки, ведь ты им сердце этими руками вырвешь, но свое возьмешь, а там…»

Он мечтательно закатывает глаза, жадно облизывает губы, представляя себе лодку из каталога «Фишинг Дайджест», ровную гладь озера Тахо и тот внушительных размеров дом, что он приметил еще пару лет назад. Прикрыв глаза, он чуть ли не мурчит от предвкушения. Так счастлив, что и не слышит гомона со второго этажа их дома в пригороде Сакраменто. Но вот в дело вступают барабаны, и истошный, срывающийся на крик, голос жены возвращает его из мира грез. Нещадно бьет об реальность, как ту жирную рыбу, которую он в мыслях только что удил. И теперь в голове у Фрэнка, лишь одно: «Ну, твою мать, что опять-то стряслось?»

– Филипп, немедленно открой дверь! – в ответ детский крик, – Не вынуждай меня открывать её силой, иначе…

Цепляясь за поручень, как за спасательный круг, Фрэнк медленно поднимается по лестнице. Внутри него все клокочет, воспоминания из прошлого – жена ведет себя так же, как когда-то его мать.

– Сегодня, ну почему именно сегодня, твою мать, – бормочет он под нос, преодолевая последнюю ступень, видит барабанящую в дверь детской жену, ловит себя на мысли, что с возрастом она изменилась, и вновь задается вопросом: "Ну почему черлидерши с возрастом манерами и телом все более походят на футболистов – долбаных парней из защиты? – он смотрит на нее и вновь шепчет: – Что с тобой стало, добавь кепку, да усы, и ты будешь вылитый Энди Рид [1].

[1] Эндрю Уолтер Рид – в прошлом известный тренер по американскому футболу, трижды приводил команду «Канзас Сити» к взятию Суперкубка. Член зала славы НФЛ. Иными словами, его достижения так же велики, как и его талия размера четыре икс эль.

– Последний раз повторяю, Филлип! Сделай музыку тиши, открывай дверь и натягивай на себя эту чертову форму, а то две недели без сетевых сервисов тебе обеспеченны, – кричит она и, словно в подтверждение угрозам, топает ногой.

От этой картины у Фрэнка по спине холод, он вызывает проекцию календаря на умном браслете и, делая вид, что печатает, подходит к ней с невозмутимым видом.

– Какие-то проблемы, дорогая? – он монолит, невозмутим, как Сфинкс из долины Нила.

– А сам не видишь? – она безуспешно дернула ручку двери несколько раз к ряду. Убрала выбившуюся прядь со лба, взглянула на мужа исподлобья и добавила: – Не хочет надевать школьную форму, это все ты его разбаловал.

– Ага, – спокойно отвечает Фрэнк, а внутри него клокочет жерло вулкана: «Как же ты затрахала меня, тупая ты сука! Сплошные истерики, жалобы, когда-нибудь я сброшу тебя вместе с твоим сраным Кадиллаком Куп Девиль прямо в самый глубокий каньон, да хоть в тот же Великий и, поверь, это будет великий день!»

– Фрэнк, Фрэнк!? – щелкает она пальцами у его носа, – Ты все еще тут? А то мне показалось, ты куда-то улетел!

– Значит, форму одевать не хочет, ладно, – вздыхает отец семейства, и вальяжно стучит в сыновью дверь, – Эй, чемпион, это твой большой папочка, – ухмыляется Фрэнк, смотрит на жену, что топчет пол, как бык копытом землю, и упирает загорелые руки в бока. «Да, если так и дальше пойдет, то после рождения второго она тебя и прирежет», – мысленно комментирует он стойку жены, оттого убирает маску вальяжности подальше. В лице становится серьезным, касанием сбрасывает проекцию календаря с браслета прочь и твердой рукой стучит в дверь, – Что у вас тут стряслось, чемпион, рассказывай?

– Мама обещала, что я могу одеть джинсы в школу.

– Ну, так в чем проблема?

– Теперь она заставляет одеть форму.

– Ага, – качает головой Фрэнк, говорит – Минуту, чемпион, сейчас разберемся. – Поворачивается к жене и спрашивает, – Барби, куколка, это правда?

– Фрэнк, – говорит она и зигзагом проводит пальцами у губ.

– Что? – с недоумением спрашивает он и видит, как она жестом просит его отойти от двери.

Они отходят, он наклоняется, она шепчет:

– Я забыла.

– О чем? – шепчет в ответ Фрэнк.

– О дне этом чертовом.

– Каком, на хер, дне?

– Ну, об этом, – косит она глазами в сторону, словно дает какой-то тайный знак.

– Скажи уж прямо,– вулкан внутри уже дымит: вот-вот начнется извержение.

– Праздник, – подмигивает она и, видя недоумение, добавляет, – День Нового Союза, Фрэнк.

– Вот твою мать.

– Именно, твою, – тычет жена ему пальцем в грудь.

Фрэнк морщится от укола ногтем, жерло вулкана засыпает, а он вспоминает тот самый злополучный день. Он сидел в своем кабинете, второй бокал после обеда – в тот день он отхватил сочный строительный подряд, а по всем каналам шло выступление президента Томаса Дилана. Бессменный лидер нации вещал с трибуны, тряс кулаком и говорил:

«30 сентября 2083 года, пусть все нации Земли запомнят это дату, – это очередной виток в истории величайшей страны, наше наследие и подарок миру. День, когда Америка вернула себе былое величие и взяла под крыло полмира!» – с бородкой и пепельным помпадуром, президент более походил на звезду Нового-Голливуда из Атлантик-Сити. То был, уже десятый повтор президентской речи за день, и Фрэнку казалось, он знает ее наизусть. Тогда он сплюнул в гортензию возле окна и велел цифровой помощнице переключить канал на что-нибудь поинтересней. Но тупая манда Найс вновь включила новости, где уже ведущий с четвертого канала распинался о важности этого сраного дня: «Президент Дилан уже говорил об этом в своем обращении, но я подчеркиваю этот факт еще раз. Американская нация должна отныне понимать День Нового Союза, – это великий день, что по своей значимости приравнен к празднованию 4 июля – Дню независимости США».

«Да, умеют же они подлизать», – сказал в тот день Фрэнк и, переключив на футбол, нацедил себе еще на два пальца. К трем он уже сильно поднабрался, вызвал такси и по дороге к дому заехал в какой-то левацкий бар, где возле туалета, за круглым столом сидела кучка безусых студентов. Они в голос рассуждали о том, что преобразование США в КССГ – это конец всему. Что занимающий уж третий срок президент, это нарушение всех устоев, а День Нового Союза не что иное, как плевок на всех американцев. И что уравнивание статуса двух дат – это предательство, очередной плевок на лики предков и всё то светлое, что завещали нам отцы-основатели. Фрэнк заказал двойную порцию Старины Тома. Пытался смотреть первую игру футбольной лиги, но невольно – краем уха слушал эти тирада юнцов из молодежной организации «Союз единства», качал головой, играл желваками и, сжав бокал, повторял под нос только одно: «Сучата мелкие, были бы вы тут году в 78-ом, когда генерал Мейлорд Кросби, как нож сквозь масло, прошел победным маршем по западному побережью. Вот тогда бы вы мне рассказали о плевках и позоре».

В гражданскую войну, капитан Фрэнк Катл воевал за Запад. Он не был профессиональным военным. Закончил только курсы офицеров и сразу отправился на фронт. Оттрубил с 75-го по 78-й, не отрываясь на госпиталя и прочие тылы, всю войну, как от звонка до звонка. Он смог пережить победу Востока, уцелел он и в Третьей Мировой – все благодаря одному важному качеству – он всегда умел брать свое. Но сейчас ему было стыдно за все те годы: он сидел в замшелом баре, слушал пустые речи сопляков и чувствовал, что, сожми он бокал еще чуть сильнее, как тот треснет, а на стойку упадет свежая кровь. В тот миг он сказал себе: «Угомонись, дружище, тише». Но один из студентов вздернул к потолку бокал со светлым Бадди, и отчетливо крикнул на весь зал, что их поколения не допустит этой диктатуры власти, которую по глупости допустили их отцы.

На этом тосте бокал треснул, а Фрэнк унес с собой два уха, глаз и десяток девственно белых зубов. Дело в последующем замяли, владельцем бара оказался ветеран. Фрэнк помнил тот день в мельчайших подробностях, как потом выбросил в окно трофеи, замотал скотчем кулаки, а Барбаре сказал, что не увидел выступ на стройплощадке, споткнулся да упал.

С того момента уж пять лет прошло, но до сих пор он слышит свой тогдашний голос. Как рычал: «Ах вы тщедушные ублюдки! Да где вы, суки, были, когда сравняли Голливуд с землей? Да вы хоть чуяли тот смрад сожженных тел, что бил мне в нос, когда окончилась резня в Сан-Бернардино!?» В тот день могучий Фрэнк проснулся и вновь играл людьми в пинг-понг. Да, капитал Катл всегда умел брать свое.

– Ты куда опять улетел, Фрэнк? – говорит жена и вновь тычет его ногтем в грудь.

«Да чтоб тебя, так и проткнуть же можешь», – мысленно вторит Фрэнк, приходя в себя. А вслух говорит:

– Сейчас все сделаю. Не помнишь, где у нас инструменты?

– Нашел, кого спросить – твои же инструменты, – фыркает Барбара и крестит руки на груди, – Может, в гараже?

– Логично, – Фрэнк легко стучит в дверь детской и слышит, как сын отшатывается от двери, – Шпионишь за нами, чемпион?

– Я проверял колонки, пап.

– Ну, так можешь не проверять, делай потише. Твоя мама хочет тебе кое-что сказать?

Он видит, как жена разводит руками, жестом показывает ей, мол, надо парня уболтать, а сам он мигом в гараж и вот-вот вернется.

– Пап? – спрашивает ребенок, но большой папочка уже на полпути к цели.

– Папа отошел, это мама, – она подбирает слова, пытается звучать как можно мягче.

– Мам, я уже выбрал джинсы.

– Ты у меня молодец, открывай, и обсудим, какие лучше, – хмурясь, отвечает мать. Старается сдержать поток возмущения, то и дело смотрит на золотые часы, доставшиеся ей от матери. Да спешно перебирает звенья на браслете.

– И никакой формы, честно?

– Конечно, Филл, открывай и поговорим.

– А куда папа ушел? – и в голосе ребенка звучит сомнение, ведь подобное случалось далеко не в первый раз.

«Она на взводе, Фрэнк. Восьмой месяц уже пошел, чего ты от нее хочешь? Сам посиди дома недельку-другую без дела, да с пузом, как у бегемота, и посмотрим, как запоешь», – успокаивал он себя, попутно прикидывая, чем отворить дверь, да как не опоздать на встречу.

– Мам-мам?

– Что?

– Куда папа ушел?

– Он готовится к встрече, открывай дверь, я устала, – отбивая ритм по полу и кусая губы, сдержанно сказала мать. Тряхнула рукой и посмотрела на циферблат – прошло целых две минуты. А доносящаяся из детской песня подошла к концу и вновь началась сначала.

Пальцы музыканта плавно перебирали струны: заиграло вступление, а терпение матери уже готово было лопнуть. И стоило в дело войти барабанам, как она занесла кулак, готовая постучать в дверь со всей той силой, что порождала злость.

Фрэнк был уже в гараже, когда колонки ожили, и отзвук рваных ритмов заполнил дом. «Вот молодец, успокоила», – подумал он, оглядывая завалы из увлечений жены.

– Ну почему именно сегодня? – спрашивал он себя, пробираясь к шкафу с инструментами сквозь нагромождение вещей. – Все эти тряпки, коробки, а швейную машинку надо было ещё в начале лета выбросить, – он освободил подход к шкафу наполовину, когда услышал звук шагов на лестнице. Тяжело вздохнув, покосился на стоящий в другом углу оружейный сейф, вспомнил весь свой комплект, и представил, как достает наследие былых времен – старый русский СКС. Как сует ствол в рот и красит потолок в багряные тона.

– Фрэнк.

– Что?

– Фрэнк!

– Да что тебе от меня надо?! – хочет взорваться он, но сдержанно говорит: – Да, дорогая.

– Достал инструменты?

– Еще минуту, – вулкан в груди готов взорваться.

– Ты можешь побыстрее, мы уже опаздываем.

– Да что ты говоришь?! – с наигранным удивлением отвечает он, а в ответ ему, лишь удаляющийся звук шагов.

Рывком, отбросив в сторону очередную коробку с пряжами, он открывает дверцу шкафа. Рыщет по полкам, вытряхивает, все прямо на пол и, только хлопнув дверцей, видит на шкафу заветный красный кейс.

В тот же миг, осилив лестницу, мать бежит к детской, в боку колит от нагрузки, она хватает ртом воздух и с силой барабанит кулаком в дверь.

– Филлип Фрэнсис Катл, немедленно открывай дверь!

– Если я открою, будет, как всегда, – испуганно отвечает ребенок.

– Мы просто поговорим.

– И ты разрешишь одеть джинсы?

– Надеть, – поправляет она и чуть тише говорит: – Сынок, есть правила, хотим мы того или нет, но ты обязан…

Резкий удар в дверь заставляет мать отпрянуть, колонки выкручиваются на полную, и сквозь гомон ударных и гитарных рифов мать слышит лишь одно:

– Я ненавижу вас, лучше бы меня вы не рожали! – давясь обидой, кричит сын.

Мать хочет ответить, но тот, второй дерется ножкой. Да так рьяно, что ее скручивает пополам. Жадно хватая воздух, Барбара, опираясь о стену, медленно сползает на пол. Сжимает кулаки до белых пятен на костяшках, и плачет, не в силах совладать с собой. А дом трясет от рвущихся из колонок звуков, натужно хрипит усилитель, стены вибрируют, и все внутри приходит в резонанс. Звенят бокалы, стекла, сложенные в моющую машинку приборы. И даже остановившийся у почтового ящика посыльный из «Дон Ку Траффик», слышит, как из-за белой ограды ревет воинственный припев, популярной треш-метал группы «Металлбист»:

[2] Отрывок из песни «No regret». Треш-метал группа «MetallBeast», основанная в 2082 году. Звучание этих зверей – это не то, что вы хотели бы услышать, попивая лимонад на заднем дворе. Жестко, остро и на все сто асоциально.

Состав:

Дин Босвик – ведущий вокал; ритм гитара

Лэнс Дукет – сологитара; бэк-вокал

Брайан Марзини – ударные; перкуссия

Керт Де Гаэтоно – бас-гитара

Тем временем в гараже…

– Иди ко мне, малыш, – говорит Фрэнк, убирая под мышку красный кейс. Слышит вновь гомон со второго этажа, закатывает глаза и устало умоляет: – Ну, сука, что у них опять не так-то? – восклицает он и со всей силы бьет кулаком в шкаф, когда перед глазами замаячило оповещение:

«Входящий вызов».

– Чёрт те что, – бурчит он себе под нос, сетуя на неподходящую ситуацию, – Найс, что за номер? – обращается он к цифровой помощнице.

– Входящий вызов с неизвестного номера, не удается определить, – ответил приятный женский голос, – Желаете ответить или отклонить вызов?

– Как же все, мать его, не вовремя.

– Не понимаю команды. Желаете ответить или отклонить вызов?

– Отвечу, – мрачно говорит Фрэнк и вновь поминает чью-то мать, наскочив коленом на острый угол коробки с пряжей.

– Привет, Фрэнк, это Билл.

– Билл?

– Билл Пэкстон, подрядчик.

– А, Билл, привет, – с улыбкой отзывается Фрэнк, а сам думает: «Вот только скажи, что ты уже подъехал и размозжу твою башку этим драным кейсом».

– Фрэнк, ты уже на объекте? – в голосе чувствуется волнение.

– Практически, подъезжаю, – соврал Фрэнк, не моргнув глазом, – А ты?

– Чёрт! Нет, я застрял на четыреста пятом под Санта-Моникой.

– Хреново, – а сам выдохнул с облегчением.

– Да, такие вот дела, перенесем?

Шум помех заглушил слова Билла.

– Что!?

– Я говорю, сможешь ли ты…

– Сожалею, но звонок сорвался, – констатировала Найс.

«Ну и чёрт с ним», – подумал Фрэнк, а вслух скомандовал: – Повторить набор.

– Сожалею, но клиент, которому вы пытаетесь дозвониться, недоступен.

– Ладно, – тяжело вздохнув, Фрэнк поправляет галстук и, четко проговаривая каждый слог, говорит: – Найс, набери мне Джил Пэкстон.

– Сожалею, но клиент, которому вы пытаетесь дозвониться, недоступен.

– Ничего не понимаю, – нахмурился Фрэнк, – Да что сегодня за день-то такой?

– Тридцатое сентября 2088 год, четверг, погода ясная…

– Ты, сука издеваешься надо мной, что ли?! – всплеснув руками, он заносит, чёртов красный кейс над головой, но в последний миг сдерживается. Его трясет от злости, он уже всерьёз смотрит на оружейный шкаф, но штатный ответ приводит его в чувство.

– На такие запросы, я вообще не отвечаю, – сдержанно отвечает Найс с укором.

– Думай о Тахо, приятель. Просто думай о чёртовом Тахо.

– Проложить маршрут до озера Тахо?

– Иди ты на хер, – устало отвечает он.

Не дожидаясь очередного тупого ответа, смахивает струящийся по лбу пот и отключает функцию цифровой помощницы. Чуть приходит в себя, слышит текст набившей оскомину песни. Дин Босквик надрывно хрипит, красочно распевая историю о срубленных головах, траншеях и газовых атаках мировой войны прошлого века. Сам не помня себя, Фрэнк цитирует ложащийся в ритм отрывок: «Тела лежат, вокруг огонь, а дым клубиться тут столбом». В одночасье он понимает, как всё неважно, как ему повезло – с женой, с детьми, с карьерой и этим домом. Чёрт, да многие о таком достатке только мечтают! Он бежит к лестнице, перескакивая через две-три ступени за шаг, так словно ему вновь девятнадцать, и он звезда футбольной команды. Видит жену, она вся в слезах, но для него она вновь та задорная девчонка с этими косичками, да в короткой юбке. Увидев его, Барбара, прячет лицо в ладонях, чтобы не выдать глаза и разводы от поплывшей туши. Она что-то говорит, но губы плотно сжаты и слов не разобрать. В ответ он тихо шикает и нежно целует ее в лоб, говорит: «Не беспокойся, Барби, – и добавляет, – Я тебя люблю». Подходит к детской со словами: «Давай мириться, чемпион!» – готовится постучать в дверь детской. Но стоит руке коснуться полотна, как музыка в мгновение стихает.

– Филл? – неуверенно спрашивает отец.

– Пап, это не я! – испуганно отвечает сын.

Ветер за окном резко сменяется, ветви деревьев хлещут по окну, а по земле пробегает дрожь.

– Пап, это, правда не я. – твердит ребенок.

– Не переживай, сын…

Успевает сказать он, когда яркая вспышка озаряет дверной проем и окна, а в нос бьет резкий запах гари. Фрэнк, что есть сил, кричит, но голос меркнет под напором громоподобного рева. Занавеска в детской вспыхивают, стены покрываются черными пятнами, дымят и заходятся огнем. А мальчик кидается к двери.

– Пап! – успевает крикнуть сын, когда волосы вспыхивают, кожа шипит от жара, покрываясь коркой и сметающая все на своем пути ударная волна, срывает крышу с родового гнезда Катлов.

На секунду картинка замерла – схлопнулась, и вокруг всё до каления становится бело. Звезды играют в глазах ослепленного ядерным взрывом зрителя, и массивный черный гриб затмевает собой всю ширину кадра. Мгновение…

Свет уступает место тьме, а зритель испытывает пугающий, почти эсхатологический восторг. Бегут секунды, глаза Алана Грейсона привыкают к мраку, и он видит, как белые буквы отчетливо маячат по центру экрана:

Проговаривает текст, приятный женский голос цифровой помощницы. А браслет на руке вибрирует, оповещая владельца о новом сообщении. Найс уточняет: «Мистер Грейсон, вы достигаете места назначения».