Читать книгу Таежное смятение чувств. Дорога - Роман Булгар - Страница 1

Кафе «Даурия» располагалось сразу за углом, всего в двух шагах от невзрачного на вид здания местной гостиницы, больше похожей на ночлежку, где находили приют бездомные и те, кого несчастливо угораздило попасть в несусветную глушь, каковой на деле являлся один из многих поселков, десятками разбросанных по тайге: рабочих, промысловых, рыбачьих…

Молодой парнишка, лет восемнадцати-девятнадцати, смотрел из окна на кафе, вспомнил о том, что его ждут, решительно двинулся он к двери и на ходу не терпящим возражений голосом обронил:

– Я в «Даурию»! К ужину не ждите! Там перехвачу…

– Не шлялся бы ты по кабакам! – кинула ему женщина вдогонку. – Денег на еду едва хватает! А ты водку лакаешь…

– Цыц! – огрызнулся пацан. – Я в семье за мужика, мне и решать, кому и куда шастать! За Дашкой присмотри, чтоб на улицу она и носа своего не казала! Враз ноги ей раздвинут…

Оставив тетку и ее дочку в облупленном номере грязной гостиницы, Боря, насвистывая себе под нос незамысловатый мотив, быстро спустился по скрипучей деревянной лестнице на первый этаж дешевой ночлежки для всякого нищего сброда.

– Мне одно место всего на одну ночь! – бубнил старичок в выцветшей ветровке, замызганной въевшейся навечно грязью.

– Мест нет! – ответили ему.

– Я приплачу…

Безразличный ко всему взгляд пацана лениво скользнул по толпившимся в вестибюле людишкам в незамысловатой и не первой свежести одежке.

– Всего на одну ночь! – клянчил дедок.

Возле стойки администратора кучно толпились желающие быстро заполучить место в поселковой ночлежке, в былые времена служившей обычным общежитием для рабочих.

Потом двухэтажный барак переделали под гостиницу. Большие комнаты поделили на маленькие закутки, назвали номерами.

Слышимость в тесных комнатушках оставалась преотличной. Когда простуженный жилец оглушительно чихал в одном крыле барака, то его прекрасно слышали и на другом краю.

Все удобства находились во дворе. Вода из кранов давно не шла. А горячей воды тут и отродясь никогда не видели.

Толкнув рукой дощатую дверку, Борька вышел, зажмурился от яркого солнца, бьющего прямо в глаза.

– Пошли, заждался я тебя! – пробурчал недовольно парень, поджидавший Борьку на улице. – Думал, что не придешь…

– Тетка всю плешь мне проела! – оправдывался Зимин. – Вещи ей заново упакуй! Переложи все и подвяжи!

– Бабы… они все такие! Прилипчивые до мужика, хуже банного листа! У меня дома тоже от них нет покоя…

В кафе намедни завезли бутылочное пиво. Невиданное для их глухих краев дело. Мужики тащили с собой сушеную рыбку, в помещении стоял густой запах пива и рыбы.

– Нам по бутылке! – заказал Степка.

Борька познакомился со Степаном всего как несколько часов тому назад. Отец Степки, Алексей Иванович Бурун, набирал в этих самых местах сезонных рабочих в промысловую бригаду.

Записались к Буруну и тетка Бориса, и ее дочка, и он сам. С утра они должны были выехать в сторону поселка Озерный.

– Ты отца-то своего помнишь? – донесся будто издалека голос Степки. – Или всю жизнь с теткой прожил?

– Не помню… – ответил угрюмо Борька, кисло поморщился, потер скулу, уперся взглядом в дальний угол.

Из всех детских воспоминаний у Бориса почти ничего не осталось. Одни обрывки. В одном из обрывков они жили на втором этаже старого двухэтажного общежития. Их насквозь промерзающая зимой угловая комната делилась шкафом на две клетушки.

Одна из комнатушек служила одновременно и прихожей, и кухней. Во второй они все спали. В огромном коридоре постоянно пахло перегоревшей едой и тушеной капустой. Входная дверь в общагу громко хлопала, и тогда жалобно дрожали стекла.

В мальчишеской памяти почти стерлось время, когда его родителей не стало, и мальчика, оставшегося сиротой, забрал к себе его старший брат Константин. Костя был намного старше Борьки, и он давно жил с женщиной по имени Зинаида.

С тех пор в жизни Борьки появились тетя Зина и Даша, дочка тетки от первого брака. А через год Костю или кто-то зарезал-убил, или его в тайге заломил медведь-шатун.

У мальчика из родных никого не осталось. Зинаида не прогнала его, оставила жить у себя, воспитывала сироту, как собственного сына. Выходит, повезло ему, не сдали его в детдом…

Молодые люди осушили по второй бутылке. От выпивки их глаза потихоньку осоловели, и все стало казаться им иначе, чем часом ранее. Языки развязались, разговор стал острее.

– Глянь, Борька, какие буфера у буфетчицы! – уставился восхищенно Степка на мощный женский бюст.

– Знатные дойки баба вырастила! – подтвердил Зимин.

– Хотел бы их пощупать? – прищурился Степка хитро.

– Ну… – замялся с ответом Зимин.

Борьку сильно покоробила развязная прямота его нового дружка, несмотря на то, что ему, конечно же, хотелось собственными руками дотронуться до притягательной и манящей к себе женской груди, помять ее, прижаться к ней лицом.

– Может, у тебя, Борька, и бабы никогда не было? – жег его собутыльник своим полупрезрительным взглядом.

– Ну… – прищурился Зимин.

По правде говоря, Борис не любил вести разговоры на подобные темы. Он не считал нужным и возможным делиться с чужими людьми собственным отношением к этому вопросу.

– Может, ты и бабы голой никогда не видел? – издевался Степка открыто. – С кем я связался…

– Ну… – потер скулу Зимин.

По этому самому поводу у Борьки было что сказать дружку в ответ. Он хорошо помнил, как после смерти брата стали они все вместе ходить в баню и мыться. Тетка, Дашка и он.

Общественная баня располагалась в одном из бараков, точнее, ютилась она в вонючем подвале здания. Мужское отделение шло сразу за лестницей, женское находилось в конце коридора.

Нормальные люди, наверное, в эту баню не ходили. Без фонарика в ней невозможно было ничего увидеть. Лампочки в подвале никогда не горели. Или их специально разбивали, или никому до этого попросту не было дела.

Тетя Зина подсвечивала себе под ноги и спускалась туда первой, украдкой крестилась и ныряла в кромешную тьму.

– Идемте! – говорила она и тянула за собой детей. – Под ноги себе смотрите, рты не разевайте…

Дашка держалась за мамину руку, Борька топтался сзади, крепко хватался за девчоночью ручонку, страшно боялся он упасть и навечно потеряться в кромешной тьме.

Зловонные лужи на полу приходилось обходить гуськом вдоль плесневеющих стен. На головы сверху омерзительно капало с потолка, было жутко и крайне неприятно. Протухший запах плесени, дохлых крыс и помойных котов злюще щипал глаза и нос.

– Детки, потерпите, почти пришли… – успокаивала саму себя, бубнила тетка себе под нос.

Маленький мальчик щурился, он пытался задерживать дыхание и выдыхал, когда они достигали спасительной двери, полусгнившей, со скрипом и с трудом отворяющейся.

На ней давненько не было ручки, и из рваной сквозной дырки сочился к ним навстречу тусклый желтый свет.

– Пришли! – цепляла Зинаида брезгливо пальчиком дверь, дергала на себя изо всех сил. – Слава Богу!

Толкая Дашку перед собой, тетка с опаской входила в душевую, придерживала мальчишку за своей спиной. Борьку предварительно всего заматывали в банное полотенце, и оно спадало на глаза, скрывало его лицо. Пацан мог видеть лишь замызганный грязью пол, покрытый щербатой плиткой, почерневшие от времени деревянные настилы, разбитые тяжелой жизнью женские ноги и потоки струящейся по выбоинам мыльной воды.

«Нельзя поднимать голову, смотреть по сторонам!» – заводил он сам себя, от волнения дыхание у него спирало.

Пряча его от всех, тетка быстро заводила Борьку в одну из свободных ячеек, шумно выдыхала, забирала у него спадающее к ногам полотенце. Он по команде быстро раздевался, пряча глаза от всех и боязливо не поднимая их.

Рядом раздевались тетка и Даша. Мальчишеские руки упирались в женские ляжки, задевали теткины груди. Зинаида делала вид, что ничего особенного не происходит, прижималась к Борьке, прикрывала мальчонку своим телом.

– Шевелись! – шипела она и оглядывалась по сторонам.

Зинаида старательно прятала Борьку от женщин, чтобы они его не срисовали и не подняли злобный хай, чтобы он ничего не узрел из того, чего видеть мальцу было еще рановато.

– Мойтесь! – поступала команда, и пацан становился под горячую струю, бьющую откуда-то с потолка.

Лейки, распыляющей воду, не было. Ее давно украл один плохой дядя. Этот дядя украл и лампочку, и дверную ручку, и водяной кран. Он не смог только украсть целиком весь подвал.

– Быстро, быстро! – становилась тетка сама под струю, подставляла под нее шею, груди, руки.

Водяные брызги летели на пацана сверху, под ними он и мылся, принимал душ. Дашка суетливо толкалась рядом с ним.

Борька старался на нее не смотреть, отворачивал глаза в сторону. Но его руки постоянно наталкивались на девчоночье тельце.

Стараясь уйти подальше от тела Дашки, Борька жался в темном уголочке, упирался носом в холодную стенку.

– Мойтесь, мойтесь! – поторапливал теткин голос. – Живо трите себя мочалками, соскребайте с себя грязь…

Босые ступни Бори прилипали к противно склизким квадратным плиткам, покрытым зеленоватой тиной. Темнеющий, вечно засоренный слив пугал зарослями волосатых водорослей, тесно вьющихся вокруг ржавой чугунной решетки.

Мальчику становилось холодно, и он старательно грелся, прижимаясь к теткиному бедру, тыкаясь щекой в мягкий теткин живот. В мальчишеские глаза упрямо впечатывался черный треугольник жестких и кучерявых волос, из которого, как ему казалось, исходило живое теткино тепло.

– Хорошенько себя везде три! – указывала женщина, и он старательно водил по себе мочалкой. – Пальчики на ногах не забывайте! Тритесь! Тритесь! Ноги трем, ступни трем!

Пока он и Дашка, согнувшись, ожесточенно терли босые ступни, тетка сама наспех намыливалась. И пацан снизу-вверх видел, как роскошное женское тело покрывалось густой пеной, которая потом радужно сползала под водяной струей.

Темная пена собиралась возле их ног, сбивалась в одну грязную кучу возле темнеющего, покрытого решеткой слива.

– Моем головы и уши! – руководила тетка помывкой.

Проклятый шампунь лез в глаза, мальчик невнятно себе под нос бубнил, и в уши лез уговаривающий его шепот:

– Терпи, Борька! Стой смирно!

Пацан выпрямлял голову, тщательно зажмуривался. Но все равно краем глаза он часто улавливал покачивающиеся в тусклом свете женские тела, хаотично выплывающие откуда-то из тусклого и раскачивающегося полумрака.

Худые и тощие, жирные и с заплывшими складками, с маленькими титьками и обвислыми грудями до самого пупка, с небольшими пупырышками посреди темнеющих ореолов и огромными сосками, практически безволосые и с черными и волосатыми треугольниками под необъятными и дряблыми животами.

Огромные бабы с щербатым целлюлитом на бедрах и на колышущихся при движении ягодицах прикрывались от него шайками и полотенцами, гневно покрикивали на его тетку:

– Ты куда привела пострелёнка? Тут бабы моются! А ты за собой мужичка к нам притащила!

– Он еще несмышленыш! Мал он еще! Не убудет от вас! – вздрагивала Зинаида и затравленно огрызалась в ответ.

А мальчонка никак не мог понять, взять в толк, отчего эти чужие тетки столь остервенело кричат на его тетю Зину, отчего хотят они выгнать его из душевой, что с ним самим не так. Он стыдился себя и боялся злых и сварливых женщин.

– Уходим! Уходим! – накрывала его тетка полотенцем, и они быстренько покидали душевую, пропадали в темноте вонючего подвала. – Ух! Вот и помылись…

Когда тетка устроилась на работу в другом поселке, они поселились на съемной квартире. Тогда новое жилье мальцу показалось огромным, но потом он понял, что это была однокомнатная квартира, где одну комнату перегородкой поделили на две.

Там была ванна, небольшая, но самая настоящая. Раз в неделю мальчик залезал в чугунное корыто с теплой водой, а тетка садилась рядом и поливала ему на голову.

– Три уши, три! – приговаривала весело Зинаида.

Она искренне радовалась тому, что тут не приходилось прятаться от озлобленных на тяжелую жизнь баб, что можно было спокойно и без суеты отмыть бедного пацана до хрустящей чистоты.

Сидя в ванне, мальчик откровенно скучал по наготе ее сохранившего красоту тела, по густо покрытому кучерявыми волосами треугольнику, таившему в себе притягательное и животворящее тепло, по мягко колыхающимся холмам с их остро торчащими и твердо напрягшимися сосками…