Читать книгу Таежное смятение чувств. Дорога - Роман Булгар - Страница 2

Извилистая дорога к Озерному причудливо петляла между невысокими грядами плоских сопок, разбросанных в полном беспорядке первозданного вселенского хаоса.

Допотопная телега натужно скрипела, то ползла в гору, то, подпрыгивая на ухабах, летела вниз, то мерно раскачивалась, плавно плывя по равнинной местности.

– Но! Пошел! – покрикивал возчик изредка на лошадку, в ответ раздавался натуженный храп старого мерина. – Шевелись, зараза, не спи! – шевелил возчик вожжами.

За первой телегой тянулись еще две повозки. Они шли следом, как привязанные, немного отставали на спусках, чтобы избежать возможного наезда на идущую впереди телегу, заранее и намеренно уйти от никому ненужного столкновения.

Унылый ландшафт не радовал путешественников, да они особо им и не любовались. Местный люд давно уже привык к торчащим по кругу сопкам. Ничего удивительного он в окружающей природе с рождения не замечал. Мир так был устроен задолго до их появления на свет, и люди принимали его таким, какой он есть, ничего иного они не видели и ни о чем другом не мечтали.

Удобно развалившись, ехали на скрипучих телегах самые простые рабочие, нанятые леспромхозом на предстоящий сезон. Рубщики леса, удачливые охотники, сведущие в расстановке силков и капканов, ушлые заготовители всякого сырья, подсобники, а также мастера на все руки – плотники и столяры.

На первой телеге путешествовал сам бригадир, Алексей Иванович Бурун. Выглядел он мужчиной преклонных лет с сильно старящей его густой бородой, со следами сильного раздражения на сумрачном лице, с низко опущенными вниз уголками губ.

Рядом с ним сидела женщина по имени Зинаида. Тихая и молчаливая баба, забитая жизнью. Ее обещали устроить на должность поварихи. Она давно отказалась от своей прежней профессии учительницы музыки. В тайге мало кто из местных жителей соглашался тратить время на никому ненужное, по их мнению, бренчанье и треньканье на всяких музыкальных инструментах. Играть на гармошке – куда еще ни шло, а вот на фортепиано – простите и извините…

К отрешенно смотревшей по сторонам женщине привычно жалась ее родная дочка Дашка. Девчушка сонно взирала на проплывающие мимо ее сознания сопки.

Ей до смерти надоело переезжать с места на место в бесполезных поисках лучшей жизни. Своим еще детским умишком девка хорошо понимала, что хорошо живется там, где их нет.

А там, где они появляются, повсюду всякий раз обнаруживается одна сплошная задница, ее самая дрянная и никчемная часть…

– Борька, не спи! – толкнула она ради забавы паренька, сидевшего у ее ног. – Не спи, ить свалишься!

– Иди ты, егоза! – поругивал ее незлобиво парнишка. – Ты смотри, сама не съешь стрекозу!

– А ты, я вижу, муху ить проглотил! – хихикнула девка. – Лицо у тебя все позеленело!

– Отстань, егоза! – отмахнулся от нее парень.

На лице у Борьки прописалось мучительное страдание. Накануне он вместе с дружком перебрал лишку. Хмельное не пошло впрок, просилось нынче обратно. Парнишка с большим трудом сдерживал в себе рвотные позывы, гнал их обратно.

Не менее Борьки страдал и его дружок Степка. Ребята сдружились еще в гостинице и неплохо посидели в кафешке, отмечая зародившуюся дружбу, дегустируя пенящееся пиво.

– Эх, пивка бы сейчас распить бутылочку! – прошептал соблазнительно Степка и покосился на отца. – Или чарочку самогонки жахнуть! – закатил он мечтательные глаза.

Сынок бригадира знал, что у отца имелась целая четверть первача. Дело было совсем за малым – как незаметно от бати наплескать чуток мутной жидкости в алюминиевую кружку.

В пути они находились лишь первый день, петляли по едва различимой на местности колее, местами разбитой, а где и местами сплошь заросшей травой.

Дорога то ускользала, пропадала, то вновь вдруг она себя проявляла следами, продавленными колесами телег или даже заблудившихся в тайге грузовиков с продовольствием или с зимней одеждой для бригад по заготовке пушнины.

– Опять колея пропала! – ворчал сердито Бурун.

Изо всей разношерстной партии, следующей в поселок Озерный, он один мог определить нужное им направление движения.

– Стоять! – выкрикивал Алексей Иванович, останавливал мерина, и тот охотно выполнял команду, резко тормозил.

Отойдя подальше в сторону, бригадир внимательно всматривался в ускользающую в густую траву и каменистые выступы дорогу и периодически поглядывал на старенький компас.

– Борька, подсоби! – выбрал Степка подходящий момент и залез в отцовскую котомку.

Стеклянное горлышко вылезло из сидора. Парнишка в тот же миг вытащил самодельную пробку, щедро плеснул в подставленную дружком алюминиевую кружку.

– Быстрее! Он возвращается! – следила за их возней с интересом Дашка. – Поймают ить вас, пострелята!

– Не шуми, егоза! – пригрозил ей пальцем Борька.

Подошедший к ним Бурун окинул их безразличным ко всему взглядом. Ему было вовсе не до ребят. Он устроился на подстилке, взял в руки вожжи, пожевал сомневающимися губами.

– Третий раз тут езжу, а все до конца не уверен… – произнес он негромко, будто для самого себя. – Но! Пошел!

Воровато оглядываясь в сторону отца, Степка глотнул и закрыл глаза. По всему телу пошло тепло. Приложившись еще разок, он передал кружку напряженно на него глядевшему дружку.

– Хлебни чуток, враз полегчает! – щерился Степка.

На душе у пацанов стало веселее, и дорога покатилась намного быстрее, и время поскакало вскачь.

Вечернее солнце из последних сил цеплялось за дальние верхушки сопок. Трудовой день заканчивался, ему на смену спешила и торопилась сумеречная мгла.

– Баста! Привал! – выкрикнул Алексей Иванович. – Распрягайте лошадей! Ужинаем и готовим ночлег!

Рабочие и вместе с ними пацаны отправились рубить сосновые лапы для шалашей и собирать хворост для костра. По указке бригадира костер собирались поддерживать до самого утра. Хищное зверье в тайге промышляло в основном в ночную пору.

Огненные сполохи одновременно и отпугивали, и в то же самое время магически притягивали к себе всякую таежную живность. Дабы избежать большой таежной беды, следовало поддерживать огонь и дежурить у костра всю ночь.

– Первыми дежурят Зинаида и Степка! – распорядился Бурун. – Им на смену Котов и Лещик! Затем Шнур и Вано…

По совету бригадира Зинаида накидала кучу лапника поближе к костру, устроила неплохую лежанку.

– Ты вздремни, а я покараулю… – потрепала женщина парня по обветренной щеке. – Через часок поменяемся…

Вскоре из шалаша раздался могучий храп бригадира, изрядно приложившегося к заветной баклажке.

– Завел папаша трактор! – фыркнул Степка.

Спать ему совершенно не хотелось. После опрокинутой им чарки он всю оставшуюся до привала дорогу клевал носом и откровенно дремал, уткнувшись лицом в охапку соломы.

Первая ночь в пути выдалась теплой и безветренной. И хворост весело трещал в огне, игриво выбрасывал высоко над костром яркие снопы сверкающих в темноте искр.

– Темнотища! – присела Зина на лежанку возле растянувшегося во весь рост паренька, сосредоточенно глядела в пламя костра и прислушивалась к ночному лесу. – Страх один…

Воровато оглянувшись по сторонам, Степка придвинулся к бабе, его голова коснулась женского бедра. Прикидывающийся спящим парень ощущал тепло, исходящее от Зинаиды.

– Ой! – глянула женщина в недоумении на Степку.

Ей не показалось, она и в самом деле ощутила на своей ноге мальчишескую руку бригадировского сынка. А сам он усердно сопел во сне или упорно делал вид, что спит сном младенца.

Заблудившаяся рука сорванца оказалась теплой, мягкой, и лежала она спокойно, не двигалась. И женщине подумалось, что пацан во сне неосознанно выпростал руку перед собой, и она вольготно устроилась на податливо мягкой женской ляжке.

Подумав, Зинаида не стала отодвигать его руку. Парень и сам уберет ее, когда перевернется, много раньше случится оно, чем он сам проснется. Никто и ничего не заметит.

Не стала она лукавить и перед самой собой. Ей и самой особо не хотелось убирать его руку. Случайное или нет, но это прикосновение напомнило ей о том, что она давно не ощущала подобной ласки на своем довольно молодом теле.

– Чай, не убудет от меня! – прошептала тихо Зина.

И Степкина рука осталась почивать на ее мягком бедре. Нечаянное прикосновение мальчишки навеяло полузабытые воспоминания, которые широко разбрелись по сторонам ее не очень богатой на яркие впечатления жизни.

– И что хорошего я в этой жизни повидала? – вопрошала горько женщина, обращаясь к темному небу.

Хорошего в ее жизни нашлось мало. Хуже всего было то, что ее жизнь медленно, но неотступно катилась под откос…

Родилась девочка в вполне благополучной семье. Все у них было. И большая квартира, и достаток. Мама Зиночки нигде не работала, целыми днями сидела дома, сама обучала дочку самым разным вещам, в том числе и игре на фортепиано.

А потом к ним в дом постучалась беда. Отца арестовали, а мать с маленькой девочкой выслали за Урал. Так Зиночка и оказалась в этих самых местах. Из тяжелого детства Зинаида практически ничего не помнила. Все пролетело в сероватой пелене нищенской безысходности вконец беспросветной жизни. Все слилось в горькой и нудной жизненной обыденности.

Зато ярко припоминалась первая брачная ночь после шумной свадьбы. Просватали ее за лесоруба. Не посмотрела мать на то, что Никодим не дурак был хорошенько выпить, имел ершистый характер, частенько лез в любую маломальскую драку.

– Значится, поженили! – валялся новоиспеченный муж на постели в исподнем белье и пялился на нее хорошо залитыми зенками. – Раздевайся, жена!

От Никодима исходил едкий запах сивухи со свадебного стола. Остатки пойла плескались на дне бутылки, дожидались своего часа, который непременно настанет, не заставит себя долго ждать.

– Раздевайся, кому сказано! – грохнул муж криком. – Не жди, что я сам сорву с тебя все твои тряпки!

Повинуясь грозному мужнему окрику, Зина начала медленно раздеваться. Девушка снимала с себя белье осторожно, чтобы ничего не порвать и не испортить. Зиночка аккуратно просовывала ладони под лямочки ночной рубашки, расстегивала лиф и вытягивала его через рукав. Отвернувшись, она стянула с себя трусы и вытянула их из-под рубашки, скомкала в кулаке, спрятала руку за спину, повернулась к жениху, краснея, как рак.

Лежа на брачной постели, Никодим, закинув обе руки за голову, крайне внимательно взирал на процесс целомудренного обнажения молодой жены.

– Посмотрим, на чем меня женили! – хохотнул громко мужик, пугая девушку до смерти.

Когда на Зинаиде не осталось ничего, кроме нательной рубашки, она робко встала со стула и подошла к кровати.

– Наконец-то! – похлопал Никодим жесткой рукой по месту рядом с собой, приглашая жену к себе под бочок.

Откинув уголок одеяла, девушка примостилась на самом краешке и подняла обе руки, чтобы распустить длинную косу, а сама украдкой посматривала на жениха, унимала в себе дрожь.

Коса тяжело легла на девичью спину, и Зиночка подрагивающими пальчиками принялась ее расплетать.

– Ложись уже, мочи нет тебя ожидать! – подхлестнул Зинаиду голос супруга. – Копаешься, глупая курица…

Засуетившись, девушка приподнялась с кровати, босыми ножками прошлепала по всей комнате и загасила керосиновую лампу. Вернулась на кровать, откинулась на подушку, сложив руки на высокой груди, и замерла в ожидании расписанного во всех цветах и красках болезненного ритуала неизбежного лишения девственности.

– Чего у нас тут? – почувствовала Зинка, как ее рубашка поползла вверх по ногам, и влажная от липкого пота мужская рука по-хозяйски втиснулась между ее ног.

Конвульсивно вздрогнув, она попыталась сдвинуть ноги плотнее, руками инстинктивно оттягивала рубашку к ногам. И мужу эта игра скоро надоело. Не для этого он позволил себя оженить, чтобы в брачную ночь играться в бирюльки.

– Живо сними с себя эту тряпку! – приказал он хриплым голосом. – Кому сказано, глупая курица!

Смущенно хватая пальцами подол исподней рубахи, Зина стянула ее с себя и отбросила на стул к остальному ее белью.

– Какие титьки! – провел Никодим восхищенной рукой по ее тугим грудям. – А ты их прятала, глупая курица…

Навалившись на девушку, зажав ее лицо ладонями, муж грубо впихнул вонючий язык в девичий рот. Зиночка крепко зажмурилась, чтобы не видеть перекошенное похотью мужнее лицо. Накручивая жестким языком у нее во рту, мужик снова занялся ее плотными грудями с быстро отвердевшими сосками.

Высокая грудь Зины была точной копией материнской. У девушки выросли точно такие же торчащие крупные соски, что всегда сильно забавляло ее одноклассников. Они манили и притягивали к себе, и ей частенько приходилось отбиваться от слишком настойчивых и нагловатых поклонников.

На уроках к ней за парту подсаживались пацаны. Наглые сорванцы настойчиво лезли к ней под юбку, пытались силой раздвинуть девчачьи стройные ножки.

– Не лезь! – шипела она сквозь зубы.

Зинаида стойко сопротивлялась, но шума не поднимала, знала, что ее попросту поднимут на смех, что все девчонки в их классе время от времени проходили через эту процедуру.

– Ладно, щупай… – сдавалась она под конец и смирялась с неизбежным насилием. – Щупай, но только грудь!

Мальчишеская рука воровато проникала под кофточку и хваталась за упругие сиськи, мацала и мяла их, крутила и вертела торчащие соски. В трусиках у нее влажнело…

Прекратив мучить рот жены, муж целиком переключился на ее грудь. Его сильные пальцы расплющивали округлившиеся дойки молодой жены. Жадным ртом Никодим болотной пиявкой всасывал девичьи груди, до режущей боли сжимал отвердевшие соски упругих сисек желтоватыми и прокуренными до черноты зубами.

– Ах! – вскрикивала Зинка болезненно.

Инстинктивно она отталкивала голову супруга, потом девушка перестала сопротивляться неизбежному процессу, в ней накопились отчаяние и тупая усталость. Она желала лишь одного – чтобы ее мучения поскорее закончились.

Когда Никодим жесткими руками раздвинул ее коленки, навалился на нее сверху, ворвался в нее, разрушил преграду, Зинаида резко вскрикнула от пронзившей ее боли, дернулась под тяжеленным телом здоровенного мужа, хватила открытым ртом спасительный глоточек воздуха, беззвучно вытянулась на постели, зажала в кулачках смятую простынь.

– Ы-ы-ы! – вырывалась боль из ее нутра.

Тянущая боль внутри сменила острую и режущую, унесла с собой последние мысли. На глаза опустилась пелена полной пустоты и равнодушия ко всему происходящему.

– Посмотри на меня! – приказал муж, и она повиновалась.

Потухший взгляд ее всегда живых глаз тупо уставился на озверелый силуэт мужнего лица. Ее расслабленные ноги существовали и жили сами по себе, потеряли живую упругость, безвольно подчинялись не знающим пощады ударам сильного животного тела. Их то и дело подбрасывало вверх от каждого нового толчка…

– Ы-ы-ы! – подвывала она, а мужик смотрел на нее, кривил губы в непонятной для нее ухмылке.

– Холодная ты! – отвалился муж в сторону, отпихнул Никодим жену от себя. – Как рыба в полынье…

В памяти у Зинаиды крепко остались боль, кровь на простыне, стыд и желание поскорее со всем покончить. Со временем многие неприятные чувства притупились, уступили место легкому возбуждению от прикосновений грубых рук Никодима.

– Ну! Целуй меня! – принуждал ее мужчина, и она безропотно скользила губами по мужскому телу.

Горячая страсть никогда не захватывала Зинаиду. Ни до физической близости с мужем, ни во время близости. О том, что происходило, она никогда с удовольствием не вспоминала и всегда пребывала в уверенности, что у нее вполне заурядная и естественная реакция, свойственная всем замужним бабам.

– Порченая ты! – кричал на нее Никодим. – Не баба! – вскакивал муж с постели и прикладывался к бутылке.

Разнузданные пьянки и дикие загулы мужика однажды закончились закономерным исходом. В одной из пьяных драк Никодим поскользнулся и крайне неудачно упал на железный прут, торчащий из земли. Огромного горя Зинаида не изведала. И даже, напротив, она испытала немалое облегчение.

– На все воля Господа нашего! – сходила женщина в местную церквушку и поставила свечку за упокой души раба Божьего Никодима. – Отмучился раб Божий…

На руках у Зинаиды осталась трехлетняя дочь Дашка. И ей пришлось несладко. Помыкалась она по чужим углам, пока на ее пути снова не повстречался Зимин. Года четыре назад Константин нашел дорогу к ее постели. Она и сама не поняла, как ему удалось на раз-два быстро уложить ее на спину и раздвинуть ей ноги.

Видно, все дело крылось в его магнетическом взгляде. Он столь пристально смотрел на нее, что она чувствовала себя безвольной букашкой, теряла весь разум. Зимин щелкнул пальцами, и она пошла за ним, бездумно отдалась ему при живом еще муже…

Увидев снова ее, переговорив с нею, Константин велел Зинаиде собрать все манатки и перебираться к нему…

– Сегодня гуляем! – играл Зимин в карты, частенько он выигрывал, устраивал разудалые кутежи.

Относительно богатая жизнь захватила Зину, закрутила и завертела. Деньги уходили сквозь пальцы. Их было настолько много, что их практически никогда не хватало. Костя часто приносил на квартиру выигранные им украшения и вещи. Потом все это добро уходило на оплату бесчисленных долгов.

– Зина! – кричал Зимин с порога. – Где брошка, что я намедни тебе подарил? Гони вещицу обратно!

– Снова проигрался? – вздыхала Зинаида и шла к комоду, вынимала шкатулку, доставала украшение, передавала Костику.

– Я подарю тебе другую! – обещал сожитель и исчезал, возвращался через день или через два, приносил выигрыш или снова требовал вернуть ему ту или иную ценную вещицу.

Но самое ужасное заключалось в том, что общительный и веселый на людях, Зимин дома внезапно превращался в сущего тирана. Он не терпел, когда она начинала ему возражать, менялся в лице, вскипал мгновенно бешеным гневом, топал ногами, кричал…

Не сразу бедная женщина распознала в нем эту самую черту и вовремя не сбежала от него. Потом Зинка привыкла к роскоши, к бешеным деньгам, к веселой жизни, когда можно было целыми днями сидеть дома и ничего не делать.

– Собирайся! – влетал Зимин в квартиру, кружил ее по комнате. – Едем в кабак! Гуляем всю ночь!

– А с кем останется Дашка? – взирала она с прищуром.

– Я соседке уже приплатил…

Однажды Зимин вернулся домой не один.

– Это мой родной брат Борька… – показал он пальцем на четырехлетнего малыша. – Пацан этот будет жить с нами!

– А-а-а… – застыла Зина с открытым ртом.

– Я все сказал!..

С этого дня в ее жизни появился еще один ребенок. Со временем она привыкла к Борьке, относилась к нему, как к своему собственному сыну, хотя тот упорно называл ее тетей.

– Оставь, Зин, пока детей, пошли в комнату! – распирала буквально Костика кипучая жизненная энергия.

Ее сожитель не пропускал ни малейшего удобного случая и запросто задирал женскую юбку ей на спину. Его никогда не смущало и присутствие детей. Зина с удивительной для нее самой покорностью шла на удовлетворение его страсти…