Читать книгу Таежное смятение чувств. Дорога - Роман Булгар - Страница 6

Опускался вечер. Темнело. Старый мерин остановился и дальше ни шагу не сделал, уперся, обозначил конец дневного перехода. Бригадир спрыгнул с повозки, потянулся в спине, размял затекшие ноги, огляделся по всем сторонам, посмотрел на притихших в ожидании его слов попутчиков, взмахнул указующей всем рукой.

– Ну, вот, почитай, и доехали! – изрек он. – Тута нынче мы заночуем, а с рассветом тронемся далее, к обеду доберемся.

– Слава Богу, Алексей Иванович! – обрадовалась Зинаида. – Скорее бы! Бока все свои отлежали!

– Слыхал я, как вы дорогой радели! – буркнул Бурун. – Аж взмок весь от вашего бесстыдства и свального греха…

Зинку слова бригадира бросили в горячий жар, лицо ее разом вспыхнуло, запылало багровым огнем.

– Не прячь глаза, Зинаида! – поглядел на нее Алексей Иванович и показательно хмыкнул. – Ни к чему смущением красить свои щеки. Дело житейское промеж вас случилось, ничего в нем плохого не вижу. Порядки таковы в нашей округе, и вы к ним сообща приобщились. Дело сделано, чего уж тепереча жалиться…

Вечерние сумерки сгущались, просветы в деревьях все темнели и темнели, ночная мгла ложилась на приблизившиеся к ним дальние сопки, появились первые звездочки. Пока они мастерили шалаш, устраивали лежаки для сна, поспел ужин. Попутчики расселись у костра и принялись поглощать еду.

Под перестук ложек бригадир поведал об их дальнейших действиях по прибытии в Озерный:

– Расскажу вам, Зинаида, про наш поселок. Озерный наш находится за полторы сотни километров, а то и того больше от районного леспромхоза. Население местное наше сплошь и рядом занято исключительно промыслом пушнины.

– Много жителей в поселке живет? – поинтересовалась Дашка и спряталась за спину Бориса.

Почесав пятерней затылок, Бурун разъяснил:

– В поселке с тридцаток бревенчатых изб. Живут в них и семейные люди, и холостые мужики. С пяток из них домины для бабского населения. Имеется торговая лавка. Столовая есть для рабочего люда. Само собой стоит контора. Школа ютится с нею рядом. Санчасть сбоку прилеплена. Баня общая стоит у озера. У семейного люда свои баньки выстроены.

– Жить можно… – подытожила Зина.

– Люди живут, не жалуются они особо, – оглядел всех бригадир с прищуром в левом глазу и согласно кивнул головой. – Всем мы обеспечены, но на всех мужиков не хватает баб, оттого и раздоры порой происходят. Люди приходят к нам и уходят…

– А чего у вас народ-то не держится? – глянул угрюмо Борька на бригадира. – Чем ему не угодили вы?

Глядя поверх Зимина, Бурун усмехнулся и пояснил:

– Условия труда шибко тяжелы, сезонный труд, люд долго у нас не задерживается. Сезон отрубят, и поминай, как и кого звали! Те, что находят себе пару по душе или по своему нутру, те обрастают хозяйством, детишками, укореняются. Имеется в поселке негласный и нерушимый закон для всех мужиков, чтоб семейных баб им не трогать, ладиться только к холостячкам, пользоваться исключительно незамужними бабами. Иначе скорый суд…

– Конкуренция среди баб! – блеснул Степка с шиком новым модным словечком. – Носом порой воротят…

Отец посмотрел строго на сына, качнул головой, продолжил:

– Правило имеется, что больше двух раз отказать мужику бабе никак. Силком упрямицу заставят. Лучше дать по обоюдному на то соглашению. Да и лишние деньги бабенке вовсе не помеха. Эдак по копеечке себе на приданное девка какая и соберет. Уедет от нас куда подальше в город, выйдет замуж, выйдет в люди, забудет напрочь про грех наш свальный и общественный блуд, заживет примерной для мужа женой, детишками обрастет…

Взяв паузу, бригадир надолго замолчал, давая время на то, чтобы его попутчики смогли все сами хорошенько обдумать. Трещали угольки, взлетали вверх искорки, таяли в ночи.

– С вами, – прищурился Бурун, – мы придумаем для вас историю. По прибытии скажу, что привез золовку с семьей. Якобы, скажем всем, муж твой в больничке на излечение слег, в силу войдет – приедет к нам и сам, объявится перед честным народом…

– Как скажете, Алексей Иванович! Вам оно всё виднее! – кивнула Зина согласно головой.

– Жить будете у нас, как родичи наши близкие. Тебя в поварихи отдадим, а Дашку санитаркой пристроим в санчасть. Пацана твоего определили уже. Поладим в семье, мужика подыщем для тебя справного. Дашка заневестится, замуж ее отдадим!

Прикрыв пылающее личико, девчонка из-под пальцев глянула на Степку и перевела глаза на Борьку, не знала еще, кого из них двоих ей выбрать, стояла девка на распутье…

– А в чем кроется твоя собственная выгода, Алексей Иванович? – поинтересовалась Зина.

Знала она прекрасно, что обычно за просто так никто чужому человеку ни на полушку не сделает добра, чтобы оно потом большим злом на него самого не обернулось.

– Условие у меня есть одно! – прищурился Бурун. – Без оного согласия на то уговора промеж нас не сладится…

– Какое? – моргнула Зинаида.

– Дома у меня все бабы подо мной ходят, пользую их по первому моему слову! – прищурил бригадир левый глаз и качнул пальцем. – Никто про то и ни сном, и ни духом ведать не может!

– А если мы… – заикнулась Зинка.

– Принудить вас не могу, – пожал Бурун плечом. – Решайте сами. Не нравится, шагайте на постой в общагу, хвостом очередь из мужиков отрастет. Под одним, другим и третьим побываете, света белого ненавидеть начнете. Слезами изольетесь, но к себе назад не пущу. На кой мне вдругорядь колхозные подстилки нужны…

Зина и Дашка подавленно молчали. Перспектива пойти по чужим рукам их особо не прельщала. Раздолбают мужики их во все дырки, впору идти вешаться или топиться.

– Что решили, горемычные? – поскреб Бурун скулу.

– Мы решили, Алексей Иванович, к тебе притулиться!

– Верно вы решили, Зинаида! Да ты на поселковых баб еще с дочкой насмотришься! Считай, сплошь одни шалавы! Для молодой бабы еще куда ни шло путаться с мужичьем без всякого разбора, а бабе в годах уже трудненько принимать у себя разных охотников по нескольку раз за день…

Истово перекрестившись, Зина снова горячо заверила:

– Жить будем у вас, Алексей Иванович, твердо встанем под вашу руку! На все мы согласные! Говори нам свое слово…

– Раз согласны вы, мои бабочки, то закрепим мы наш договор нынче же ночкой… – крякнул довольно Бурун, тяжело поднялся, устало направился к шалашу, завалился с самого краю, прикрыл глаза, стал поджидать Зинаиду.

– Я пошла к нему, – поцеловала женщина дочку в лоб и последовала в шалаш за своим только что появившимся у нее хозяином. – Особо не усердствуй с этими жеребцами…

Забираясь в тесноватый шалаш, Зинаида опустилась на коленки, подползла к мужику. Алексей Иванович лежал, поджидая ее.

– Скажи-ка мне, Зина, как на духу, многому ли научили тебя твои мужья? – повис в темноте вопрос бригадира.

– Как и всех прочих баб, верно, тому и научили, – моргнула женщина озадаченно от неожиданности и самого бригадирова вопроса, вздохнула и неуверенно протянула. – Первый муж на спину норовил меня поскорее завалить и юбку задирал до пупа. А второй муж старался поставить меня на четвереньки, по нраву ему было со спины ко мне пристроиться. Все по-людски…

– Что, Зина, мужья твои и зад твой ни разу не баловали? – заиграла на мужских губах ироничная улыбка. – Ни один, ни второй мужик не сподобились осчастливить тебя…

На память Зинаиде пришли слова, услышанные ею от женки одной, муж которой месяцами пропадал в тайге. Баяла разбитная бабенка, что от лютой тоски по бабской ласке иные мужики находят утешение в окаянном плотском извращении.

– Садом и Гоморра! – возвела Зинка обалдевшие очи к темной вершине шалаша. – Не было промеж нас этакого греха! Они меня не принуждали, а я этакого непотребства предложить им сама не могла! Не по-людски оно…

– Не все эдак думают. Иным оно и по нраву приходится! – хмыкнул мужчина и хлопнул бабу по заду.

Женщина тяжело вздохнула, ибо деваться теперь ей было некуда, сунула добровольно шею в хомут, сказала:

– Твоя воля, Алексей Иванович! Понудишь меня, приму грех тяжкий на душу! Не скажу, что с великой охотой пойду на смертушку совести моей,  лишь по огромной нужде…

– И не грех оно вовсе, Зинаида! – рассмешил ее ответ мужика, едва не подавился он смешком. – Еще в Библии про оное сказано. Сказывали мне, что забава сия от Бога людям дана, от природы самой она издавна пошла.

– Ну, не знаю, что ответить вам, Алексей Иванович!

– Ладно, Зина, не к месту о том лясы полночной порой нам точить! Для начала мы с тобой по-людски познакомимся!

Расстегнув кофточку, Зинаида подняла юбку, опустилась спиной на жесткий тряпичный тюфяк, привычным движением раздвинула в стороны ноги, прошептала в темноту:

– Воля твоя, Алексей Иванович! Зачинай знакомство…

Оставшиеся у костра ребята времени зря не теряли.

– Дашка, пошли! – подал Степка девушке руку.

Насупившись, Борька проводил их угрюмым взглядом. Зимину не хотелось уступать первенство, но он хорошо понимал, что в их новой семье бригадира Буруна не ему отныне принадлежит право выбора, придется ему все терпеть, молчать и сносить.

– Скидывай кофтенку! – облапил Степка по-хозяйски послушную во всем девушку, знал, что отказа ему не будет.

Прячась от отблесков костра, Дашка присела за телегу и принялась расстегивать пуговки. Обнажившись, деваха юркой змейкой скользнула на телегу, устроилась на соломе.

К ней тут же подступил Степка, закинул просторную юбку ей на живот, навалился всем телом, впился в губы.

– Ноги раздвинь… – велел сынок бригадира.

Понуждаемая парнем, Дашка раскинула ноги и, обхватив руками крепкую спину Степки, сама толкнулась ему навстречу, утробно охнула, едва не задохнулась от чувственного всплеска…

Когда все закончилось, девка прятала смущенные глаза от Бориса, понимала, что наносит ему душевные раны и ничего не могла с этим поделать, не могла она отказаться от того, что предлагал ей и к чему принуждал ее Степка.

– Твоя очередь стеречь костер! – согнал Борька Степку с телеги, и Дашка поняла, что случится в следующую минуту.

– Мамка ить просила вас не частить! – предприняла девушка слабую попытку, чтобы избежать еще одного контакта.

– Мамка твоя сама сейчас, небось, на третий круг пошла! – огрызнулся Борис. – Быстрее начнем, раньше заснем…

Закончив свое дело, парень отвалился в сторону, заснул, довольно похрапывая, а к Дашке сон все не шел, обходил ее третьей стороной, ехидно надсмехался над нею.

До самого утра Дашка почти и не сомкнула глаз, все думала о том, как за один день она превратилась из юной и наивной девушки в конченую потаскуху. За один день она приняла двух мужиков, и еще счастье ей выпало, что сам бригадир не подступился к ней со своей огромной оглоблей. Вот тогда бы ей, горемычной, и несдобровать, порвали бы ей все нутро…

Поутру все мужики проснулись бодрыми и в хорошем настроении, собрали лагерь, погрузили весь скарб на телеги и отправились к поселку, до которого осталось совсем немного пути, лишь малая часть от всей долгой к нему дороги…

Но лишь только к концу второй половины дня, когда и солнце, окрашенное в багровый цвет, устало путешествовать по небосводу, тяжело цеплялось огненной короной за высокие макушки вековых сосен на дальних сопках, повозки, наконец, прибыли к месту своего назначения, добрались до Озерного…

Усталые лошадки едва перебирали копытами по неровной и каменистой дороге, измученные вконец палящим зноем уже уходящего дня, тяжестью телег, людей и поклажи, плелись, понуро свесив головы. Бедная животина хотела поскорее попасть на родной двор, уткнуться мордой в ведро с прозрачной водой из глубокого колодца, оказаться в прохладном сарае с яслями, доверху наполненными душистым сеном, с торбой овса на шее.

Наемные работники, трясущиеся в телегах, оживились, оглядывая дальнее поселение охотников, их рубленые дома-домишки барачного типа, изгороди огородов, оказавшийся у самой обочины дороги колодец-журавль, редкие палисадники у некоторых изб, где угадывались заботливые хозяйские руки.

У самых ворот, где остановилась повозка Буруна, стояла дородная баба, расставив твердо крепкие ноги, скрестив свои крупные руки под тяжело свисающей грудью, сузив филином глаза.

– Заждались мы вас, Алексей Иванович! – всматривалась она в лица работников. – Который раз ужин мы для вас разогреваем! Баньку для вас жарким жаром протопили! А вас все нет и нету! Уж и не знали мы, чё да как за вас подумать…

– Открывай ворота, Клавдия! – рыкнул зычно бригадир вместо приветствия. – Хватит болтать! Сперва дай люду в дом войти, лясы свои потом будешь точить! На досуге…

– Ласково просим вас всех до нашего дома! – заторопилась баба, будто подстегнутая хлестким ударом кожаной плеткой, поспешно отворила тяжеленные тесины высоких створов ворот, поклонилась степенно в пояс. – Гостям мы завсегда рады! Особливо, ежели добрые люди пожаловали к нам на порог…

Заведя под уздцы уставшую животину во двор, проводив взглядом прикрывающиеся ворота, мужик громко распорядился:

– Сорванцы, распрягайте мерина! Скотину напоить и на ночлег определить! Бабы, тащите поклажу в избу. Опосля и решим, что делать с нею дальше! Живо все за работу!

– Слава Богу, приехали! – появилась на крылечке еще довольно молодая женщина с цветастой косынкой на голове, с закатанными рукавами легкой ситцевой кофтенки.

Не мешкая, Наталья ухватилась за увесистый чемодан, что примостился с краю телеги, согнувшись в пояснице на правый бок, потащила-поволокла тяжеленную поклажу в избу.

– Дочка, не отставай от меня! – принялись Зинаида и Дашка по ее примеру за работу, суетясь и стараясь.

Общими усилиями узлы и баулы перебрались в дом, свалили их в угол общим гуртом. Когда все собрались вместе, хозяин дома довел до домочадцев сложившуюся ситуацию:

– Значится так! У нас в доме гости! Для всех приходятся они нам близкой родней! Запомнить всем и не путать слова. Зинаида – мне золовка! Дашка – ее дочь! Борька – племяш! Люди они все хорошие, жить будут при нас!

– Запомнили… – поморщилась недовольно Наталья. – Чай, не без памяти у тебя мы столько лет прожили…

В двух-трех предложениях Бурун напомнил, кто и кем, и куда принят на работу. Приезжие закивали головами. Они старательно делали вид, что ими все хозяйские уроки сполна усвоены.

– Борька со Степкой пойдут в заготовители! – повторил Бурун еще раз. – Приняли их в бригаду. Жена моя, Наталья, и она для всех после меня в доме моем самая главная! Порядок посему один! Мое слово для всех закон! По нашей вере старинной жить будем, как завещал наш старец Макар, одной общей и дружной семьей. Все расклады только в семье! На людях мы сродственники и чтим их людские законы и порядки. А дома мы у себя вольны сами себе искать и утешения, и любого полюбовника…

– Уяснили, Алексей Степанович! – ответила Зинаида за всех своих родственников, покосилась на Наталию, но та даже и бровью не повела, будто ее или все это не касалось, или она была всем довольна, не видела в том для себя никакого урона.

Решено было сперва-наперво отмыться в баньке от дорожной грязи, а опосля уже и вечерять.

– Клавдия, определи гостей с ночлегом и мыться! – приказал Бурун. – Степка, проверь баньку, чтоб перед людьми сраму не иметь!

Получив указ, бабы пошли определяться с местами для сна и отдыха. Зинаиду и Дашку определили в малую гостевую комнатенку, где выходило им тесновато, но Наталья обещала, что вскорости мужики ее расширят, добавят мебели.

– Борьку поместим в комнату Степки! – распорядилась хозяйка дома. – А Степку отправим в комнату к Клавдии. На время, пока не закончат мужики с пристройкой…

Стараниями Степки в баньке все ожидало их прихода, и члены сильно обросшей за день семьи направились огородом в недавно только отстроенную довольно просторную баню с разложенным по порядку чистым и исправным бельем.

– Проходите, гости дорогие! – пригласила Наталья с гордостью в голосе всех войти внутрь.

В предбаннике смастерили лавки для отдыха, на них-то можно было и раздеться, и отдохнуть после жара парилки.

– Места на всех хватит! – похвастался Степка.

Засветили керосиновую лампу и принялись неспешно раздеваться. По давно укоренившейся еще с детства привычке Борька искоса наблюдал за неторопливо обнажающимися женскими телами. Его сильно поразила статная фигура тетки Степана, с мощной грудью, тяжело свисающей на подтянутый живот, ниже которого густо кустился кучерявый треугольник темных волос, местами посеребренных, тронутых легкой сединой.

– Как тебе моя тетка? – зашептал ему на ухо Степка. – Баба в самом соку! А мамка моя ничем сеструхи не хуже!

Будучи намного моложе, Наталья напоминала старшую сестру, только выглядела она лучше лет на пятнадцать-двадцать. Те же самые густые волосы, свободно распущенные по статной спине, молодой и подтянутый живот, несмотря на рождение сына Степки. И грудь у жены бригадира нисколько не подкачала супротив сестринской, выглядела довольно крупной и красивой.

– Ты на титьки у мамки моей глянь! – бесстыдничал бригадиров сынок. – Отсосал я их в детстве малость, но они еще ничего!

Кружки Натальиных сосков бледно-розового цвета с темно-коричневыми шишечками посередине контрастировали с темными кружками сосков ее старшей сестры.

На этом-то различия между сестрами и кончались, не считая приличной возрастной разницы и оттенка волос.

– Наши бабы многим другим еще фору дадут! – ввернул Степка словечко, услышанное им от мужиков в кабаке. – Фигуристые бабы! С одного взгляда на них забирает…

Скосив глаз, Борька окинул взглядом хозяйских баб. Сильные ноги удерживали крупные и довольно для их возраста крепкие, не расплывшиеся студнем зады, стройные спины.

Но больше всего из всех женских достоинств Степкиной мамки и его тетки Зимину понравился русый цвет волос Натальи. Он подчеркивал оттенок грусти в ее подернутых истосковавшейся нежностью глазах. Женские глаза завораживали и не отпускали.

– Да, мамка моя всем хороша! – хмыкнул сын хозяина, заметив Борькин пристальный взгляд, и Зимин согласно кивнул.

Всем была женщина хороша и не могла не понравиться Борьке, который оказался не в силах отвести от нее взгляд, потерял весь свой природный стыд, вернее, остатки его.

Местные бабы, скорее всего, сразу заприметили бы, они обратили бы внимание на пристальные взгляды приезжего парнишки, если бы не были сильно заняты разглядыванием и детальной оценкой внешности двух нечаянных соперниц.

А вот гостьи смущенно мялись, неторопливо стягивая с себя грубые и толстые чулки, нижнее белье, искоса смотрели по сторонам, на пацанов, которые пялились на женские прелести, а затем, прижав к животам шайки с мочалками, шмыгнули торопливо в парилку, чтобы заранее занять места на полках, удобные для обзора намечающегося процесса совместного мытья, созерцания разнообразной красоты женских тел.

– Идут, идут! – раскрыл Степка пошире в нетерпении страшно любознательные глаза. – Чисто русалки в раю…

Открыв дверь, в парилку вошли четыре феи самой разной комплекции и разного возраста с шайками и прочим банным скарбом. Бабы негромко переговаривались, устраивались.

Последним вошел Алексей Иванович, выпрямился во весь рост, нисколько не смущаясь наготы, давая всем понять, что он тут хозяин и всему голова, что все тут ходят под его властью. Довольно крякнув, Бурун огляделся, вышел, занес из предбанника широкую скамью и установил ее на свободном пятачке.

– Хорошо напарили! – похвалил он своих баб и от всех своих щедрот плеснул из ковшика на свистяще зашипевшие камни.

Густой, как утренний туман, жгучий пар согнал парнишек вниз на нижние полки парилки, заставил пригнуть головы к полу.

– С кого начнем? – пробасил густо хозяин. – Давай, Клавдия, по старшинству! Падай, баба, на скамью, пропарим твои косточки на славу! Соскучилась по венику, поди…

Послушная воле зятя, Клава пересела на скамью, живо распласталась на животе по всей длине своего мощного тела.

– Сорванцы, Степка и Борька, веники в руки и за дело! – скомандовал бригадир и дал отмашку для начала процесса парения и помывки. – Отстегайте бабу на пару!

Остальные бабы разлили воду по шайкам, принялись намыливать мочалки. По давней привычке Зинаида попыталась сама мыть дочь, но та отказалась, не захотела выглядеть в глазах всех присутствующих сопливой и несмышленой малолеткой.

– Мама! – прошипела Дашка. – Я ить сама! Сама! Чего ты меня перед людями в краску вгоняешь!

С небывалым усердием Борька охаживал веником спину Клавдии, явственно улавливал возбужденные писки сквозь удовлетворенные стоны весьма довольной всем бабы.

Повернув голову к парню, она с непонятным для себя вожделением разглядывала его пропорционально сложенную фигуру.

– Не слишком шибко лупцуй, милок, не молодуху, чай, ты паришь! – постанывала Клавдия томно, едва сдерживала себя, чтобы не вскочить и не наброситься на юного банщика.

Борька и рад был стараться, еще пуще махал веником. А вот Степка без особого пыла похлопывал по ногам и ягодицам тетки, сильно не лупцевал, жалел ее, как свою самую первую бабу.

Всегда держал парень в памяти холодную ночь, когда лежал на топчане, вконец замерз, тетка, увидев его скорчившееся тело возле остывающей печи, позвала его к себе в постель.

– Шмыгай быстро ко мне, пострел! – кинула она в ночи. – Вдвоем, знамо, теплее! Кому говорю…

Прикорнув у теплого живота тетки, которая и вовсе ему никогда не казалась сильно старой при ее столь для ее лет гладком лице без всяких морщин, огромной и мягкой груди под исподней рубашкой, Степка успокоился и расслабился.

Он разомлел в уютном тепле женского тела, почувствовал, как по холодным ступням поднимается живительная волна, доходит, согревая, до колен и идет все выше и выше.

– Суй свои ледышки ко мне, пострел! – ощутила Клава прохладные руки родного племяша, отправила их к себе под грудь. – Спи! – чмокнула парня в холодную щеку, обняла его женщина и затихла, погрузилась в сладкую дрему.

Отогревшись в душном тепле теткиного тела, парнишка пошевелил пальцами под сиськами Клавдии и, не получив ожидаемого им укоряющего ворчания, неторопливо двинулся в увлекательное путешествие по всему женскому телу.

Суровая ткань теткиной ночной рубашки особо не дозволяла ему дотронуться до гладкой кожи, но даже внешнее оглаживание таинственных женских местечек волновало парня. Сердце у него стучало набатом и отдавалось каждым ударом в ушах. Он боялся, что его задремавшая нянька проснется, осознав, чем занимается ее любимчик, разом выгонит сорванца на холодную постель. Да и поутру она поведает обо всем его родителям.

– Все не угомонишься ты, пострел! – приподняла тетка широкий подол ночной рубахи, затянула материю до самых подмышек, предоставила племяшу полную свободу. – Вырос мой любимчик, к живой бабе его потянуло…

Осознав, что Клавдия вовсе и не против, Степка принялся водить руками по теткиному телу, сжимать ладонями шары необъятной женской груди, ощупывать мощные ляжки…

Другим ярчайшим моментом в жизни Степки стал визит отца в комнату тетки, где парень, порядком возбужденный, валялся, объятый тесным кольцом теткиных рук.

– Попользовал ты тетку, пострел? – грохнуло отцовским рокотом, и парнишка всем телом вжался в матрас, ожидая сильнейшей отцовской затрещины. – Ступай к мамке! А я тут тебя подменю с моей сродственницей! Брысь отсюда, пострел…

– Ты это чего удумал, Алексей Иванович? – дошло до Клавдии мгновенно, и она вмиг встрепенулась. – По что жену свою обижаешь и меня в стыдный конфуз вводишь? Мальчишку на грех с матерью толкаешь! Не по-людски это дело!

– В нашей семье оное за грех давно не считается! От деда нашего еще пошло! – нахмурил брови Бурун. – И батя мой радел с ближними, и мамка моя была у меня первой бабой!

– Не гоже ты удумал, Алексей Иванович! – пятилась от мужика сестра его жены, стыдливо прикрывалась простынкой.

– Гоже, не гоже, не тебе, Клавдия, наши устои судить! – ухватил мужик за край материи, потянул ее на себя. – Пущай наш малец сперва с домашними бабами отведает сладость! Да и тебе с сестрой для здоровья польза прибудет. Чай, всё на мужиков ты заглядываешься, по сторонам ищешь себе забаву! А тут мы все свои, родные и близкие! Сдвинься чуток, прилягу рядком…

Потоптавшись в дверях, Степка отправился прямиком в родительскую спаленку, дабы справлять отцов наказ. Ожидая его появления, Наталья сидела на краешке кровати. Распущенные волосы старательно утаивали выражение ее расстроенного лица.

– Батя меня к тебе прислал! – присел сынок рядом и опустил ладонь на открытое бедро матери.

В душе он ожидал недовольно протестующую реакцию родительницы, но женщина не шелохнулась, лишь отвернула в сторону смущенное донельзя и полыхающее жаром лицо.

– Грех это, сына… – молвила тихо Наталья.

– Мам, это не я! Батя мне строго велел! Прогнал меня к тебе! Сам он с теткой улегся! – оправдывался пацан, а по всему женскому лицу перекатывались угрюмые тени.

– Воля отцова для нас всех закон! – вздохнула мать тяжело. – В роду у них так оно заведено! Пущай и мы тому закону тоже поклонимся. Полюбовником мне станешь!

Облегченно выдохнув, Степка, всецело взбодренный вынужденным согласием матери, хозяйским тоном повелел:

– Скидывай, баба, рубаху и ложись!

– Может, сперва в рубахе опробуем, как муж с женой в семье возлежат? – смутилась женщина сильно.

– Нет, давай, скидывай! – моргнул озадаченно Степка и крутанул головой. – Давай мы по-людски! То мужику твоему и нет в том надобности, чтоб глянуть на тебя всю, а ты мне, баба, надоесть еще не успела! Сеструха твоя и то скидывает исподнее!

– Хочешь того, сам снимай! – возмутилась женщина. – А я сама не могу. Погоди, пообвыкну, может, тогда и сама…

Глянув глазами по сторонам, парнишка потянул мать за руку, помог ей подняться, встать на ноги, для начала облапил ее, прижался носом к ее груди. Высокая и статная, Наталия возвышалась на цельную голову, смотрела на него сверху-вниз.

– Ишь, вымахала в рост! – проворчал ласково Степка. – Выше бати по избе гоголем ходишь, как он тебя замуж взял, недомерок сам. Дорасту до тебя с годами или нет… – вздохнул пацан.

Стянув лямки ночной рубахи с женских плеч, спустил он исподнее по крупным бедрам, скинул все на пол. Рубаха оберегом осела неровным кольцом возле обнаженных женских ног.

Обойдя вокруг женщины, Степка внимательно всю ее осмотрел и оценил. Сеструхи во многом походили друг на друга, но мамкина грудь и ее бедра все-таки уступали теткиным. Но…

– Ты у меня баба молодая, вся в соку! – прижался сынок щекой к тяжелым и начинающим свисать женским сиськам, провел ладонями по крупной спине, спустился к обширным ягодицам, неспешно обхватил руками крепкие бедра.

Потянув женщину на давно распахнутую постель, парень сел между раздвинутых ног матери, дотронулся до розовых валиков, стыдливо прячущихся между густой поросли каштановых, еще не побитых сединой волосиков.

– Потекла баба! – почувствовал влагу Степка и понял по теткиным советам, что мать готова принять его.

Не торопясь, он прилег рядом и, развернувшись, лег на зажмурившую глаза женщину, упираясь локтями перед собой. Наталью била крупная дрожь, в уголках глаз копились слезы, они тонкой дорожкой сползали на подушку. Порывистое ее дыхание прерывалось судорожным всхлипыванием. Руками женщина обнимала плечи бесстыжего сына, проводила до самых бесстыдно обнаженных ягодиц, будто спохватывалась и поспешно отдергивала руки от тела вовсе и нечаянного любовника.

– Наталья, направь его сама! – шепнул горячо в ее ухо сынок, назвав мать по имени, что должно было облегчить их общение, стереть прежнюю кровно родственную привязанность.

В ответ он от матери получил благодарный поцелуй. С дрожью в теле она прильнула к его груди. Парнишка активно задвигался. Наталья, раскинув руки, тихонечко вскрикивала. Из соседней комнаты доносился довольный теткин скулеж, из чего выходило, что Клавка особо и не противилась, сразу отдалась зятю…

Распаренную Клавдию на скамье заменила Наталья. Она с природной стыдливостью перед чужаком Борькой плотно свела ноги, за что была строго отчитана мужем-тираном:

– Чего прятать свое богатство, коли все равно рано или поздно его показывать! Хлещите ее крепче, сорванцы, чтоб ее до самых костей пробрало, чтоб сама мужика захотела…

Борьке льстила стыдливая робость хозяйки дома перед ним, незнакомым ей парнем. Ему остро захотелось ощутить на время власть над холодно строгой красавицей Натальей, и он все жестче похлестывал веничком по жене бригадира, представляя ее покорной домашней наложницей, вспоминая прочитанное им про гаремы турецких султанов и монгольских ханов.

При каждом удачном шлепке веника о спину, кулачки Натальи невольно сжимались, а глаза ее болезненно щурились, словно при вспышке яркого света. Хорошо еще для нее вышло то, что банная экзекуция длилась не особенно долго, ибо своей очереди покорно ожидали еще две смущенные бабенки.

– Следующая! – повелел бригадир.

Поднявшись с полки, Зина с видимым глазу нежеланием улеглась на широкую парильную скамью. Она сдвинула вместе отяжелевшие ноги, отбросив природный стыд, выставила на показ ядреные ягодицы, прикрыла глаза, расслабилась…

– Хлещите ее крепче, хлещите! – подзуживал Бурун молодых банщиков. – Чтоб знала, куда попала! В хороший дом ее позвали! Чтоб тело и помысли ее стали чисты!

Хлесткие удары вениками приводили бедную женщину в состояние трепета и ужасного страха за юную Дашку, чья очередь была на подходе. Жгучая боль жгла бабе плечи и задницу, и помимо ее воли из гортани вырывались томные стоны, порой переходящие в умоляющие вопли и в протяжный визг.

– Ну, будя вам, сорванцы, баб полосовать! – прохрипел из угла хозяин дома. – Будя вам бедных баб истязать! Разошлись охальники на дармовщину, края совсем потеряли…

Со жгучими следами на спине, боках и ягодицах Зинка, матерно ругаясь, сползла со скамьи, отошла к дочке.

– Дашку я сам попарю, – поднялся Бурун со скамьи. – Оно сидит девка ни жива, ни мертва, личиком вся посерела…

– Пожалей ты девчонку, Алексей Иванович! – запричитала Зинаида, услышав его слова. – Я сама ее попарю! По что дитю этак мучиться! Не доросло дитя до банной порки!

– Не дело говоришь, мать, никакого худа нашей Дашке не станет! – усмехнулся загадочно бригадир, отмахнулся от Зинаиды не терпящей возражений рукой. – Все я по уму сотворю! Парить должно умеючи! Дашку мы сорванцам не доверим…

С хорошо видимым и заметным со стороны страхом в глазах девушка на полусогнутых ножках, семеня, приблизилась к месту порки банными вениками и вытянулась на скамье в ожидании града ударов по спине, по бокам и по заднице.

Еще ни разу в жизни она не мылась в одной бане с мужиками, и никто ее никогда и нигде не парил…

Бородатый мужик тяжелыми шагами подошел к скамье и грузно опустился на ее край, уронил широкую ладонь на вздрогнувшую от чужого прикосновения Дашкину спину, и та невольно оглянулась назад, приподняла голову и пристально всмотрелась в лицо нависшего над нею пугающе угрюмого банщика.

– Расслабься малость, девка, ишь вся ты напряглась, как стальной канат! Расслабься, и полегчает… – продолжал Бурун поглаживать вздрагивающую и настороженную поясницу Дашки.

Даша отпустила себя, расслабилась, банщик взялся за дело, легонько прошелестел одними листочками веничка по икрам, поднялся по ногам выше, прошелся по напрягшимся на миг и снова опустившимся ягодицам, остановился на пояснице.

– Вот и хорошо, чуточку расслабилась девка! – крякнул мужик удовлетворенно. – Лежала девка бревно бревном…

Макнув веник в горячей воде и окропив каплями тело, распластавшееся на скамье, банщик прибавил частоту руке, и тут Дашка с легким постаныванием заерзала по скамье, глаза ее от получаемого удовольствия прикрылись, а рот, напротив, слегка приоткрылся. Все ее тело приятно порозовело, спина, плечи покрылись красным следом от упругих прутьев березового веника.

– Вертайся, девка, живо на спину! – повелел ей банщик, и девушка стремглав исполнила команду, юрко развернулась, улеглась на спину и скоренько вытянула руки вдоль туловища.

Властная рука хозяина старательно огладила все девичьи изгибы, ничего не пропустила. От движения широкой ладони внутри Дашки невольно росло и поднималось жаркое желание, она пыталась всемерно скрыть свое нарастающее возбуждение, но коленки ее предательски разошлись, широко раскрывая обильно влажную щель между расслабленно распахнувшимися ногами.

– А девка-то у нас поплыла! – прошептала Клавдия.

Взрослые женщины с ревнивой завистливостью смотрели на то, как пожилой и в годах мужик умело обхаживает девицу, ловко готовит ее к возможному спариванию.

– Ох! – задышала Дашка порывисто, судорожно засучила ногами, готовая отдаться по самому первому требованию.

Бородатый мужик прятал в кулачище довольную улыбку. Он запросто мог бы позабавиться с Дашкой, но не желал травмировать ее еще не совсем окрепшую душу. Всему свое время. Он еще возьмет свое и всласть оторвется с юной красавицей…

Семейное мытье продолжилось. Хозяин жестко прошелся по телам двух сорванцов, словно мстя тем за то, что они нещадно секли его взрослых наложниц. Пацаны кряхтели и терпели под ударами веника, по одному отвалились в сторону.

Самого бригадира парила Клавдия. Она хлестко отбарабанила тело хозяина с полным знанием банного дела. Бурун от удовольствия громко крякал, в знак благодарности встал со скамьи, прижал парившую его бабу к себе и впился в нее долгим поцелуем.

– Не зевай, Борька! – толкнул Степка дружка в бок.

Сынок бригадира обнял мать дружка, жадно припал к ее послушным, но шибко еще боязливым устам, опустил властную ладонь на ее расплывшиеся на лавке пышные ягодицы. Баба приоткрыла рот, и Степка самозабвенно шуровал языком, старался всунуть его поглубже. Зинаида ему покорно отвечала.

Глядя на них, Борька усадил рядом с собой Наталью и вложил ищущую ладонь в широко разведенные женские ляжки, с удовольствием обсасывал напрягшийся сосок пышной груди.

На них на всех из своего уголка исподлобья поглядывала ошарашенная от всего увиденного ею Дашка. Этакого откровенно бесстыжего разврата она еще в жизни своей не видала, даже во сне не могла себе такого полного бесстыдства представить…

Время прошло, незаметно пролетело, и парилка стала заметно и прямо на их глазах остывать.

– Помылись мы, будя! – остановил хозяин взмахом руки торжество семейного непотребства. – Собирайтесь до дома…

Услыхав его команду, домочадцы по быстренькому облили друг дружку водой из заранее приготовленных шаек и, весело переговариваясь, принялись облачаться в чистые одежды…