Читать книгу Обрученные судьбой. Книга первая. Великий развал - Роман Булгар - Страница 6

Грязно-желтая ящерица замерла. Двумя изумрудами поблескивали ее яркие глаза. Длинный хрящеватый хвост, найдя подрагивающую в зное тень, растворился посреди осыпающихся песчинок. Узкий язык, ловя слабый ветерок, медленно сновал из стороны в сторону. Кожные чешуйки рептилии раскрылись, насыщая тело микроскопичной влагой.

Тощий тушканчик застыл ушастым пограничным столбиком. Он с пригорка наблюдал за тем, как на открытой площадке копошились странные существа, рыли ямы, обкладывали окопы дерном.

– Шевелись, салага! – подтрунивал над молодым солдатом сержант с бронзовым загаром на лице. – Чем глубже твой окоп, тем в большей безопасности находится твой драгоценный зад…

Укрытые маскировочными сетями замерли самоходные 152-мм гаубицы 2С19 «Мста-С». Хищно выглядывали их выкрашенные изнутри в красный цвет щелевые дульные тормоза.

– Подай ключ на двадцать семь! – донеслось из люка. – Кончай, очкарик, носить компрессию ведрами…

Чумазые механики-водители обслуживали ходовую часть САУ на базе танка Т-80, осматривали двигатель марки В-84А, работающий на шести видах топлива. Они проверяли натяжение гусениц, оснащенных резинометаллическими шарнирами и обрезиненной беговой дорожкой.

– Зараза такая! Оптическая ось прицела потрескалась! – картинно сокрушался наводчик второго орудия, тоннами вешал лапшу на уши неопытному и неискушенному в их тонкостях заряжающему.

Расчеты ковырялись в башнях орудий 2А64, проверяли боезапас, механизмы заряжания, конвейеры для подачи боеприпасов с грунта.

– Эй, не спать! – старший лейтенант заглянул в открытый люк. – Солнце еще высоко! Неграм на плантации отдых не светит…

На небольшом удалении выделенные из составов огневых расчетов бойцы разгружали машину с боеприпасами.

– Осторожно, мать твою…

– Как долбанет, вмиг до Америки «рыбкой» долетишь…

Отдельно они выкладывали осколочно-фугасные снаряды ЗОФ45 с дальностью стрельбы на 24700 метров и активно-реактивные снаряды 3ОФ61 с радиусом поражения до двадцати девяти километров.

– Выложить возле орудий…

В походной палатке-шатре с красными крестами в белых кругах сестричка Настенька накладывала повязку на рану бойца.

Солдата из боевого охранения задело, когда ребята возвращались с передовых позиций. Санек подорвался на противопехотной мине в поле, где еще накануне все представлялось «стерильно» чистым…

– «Чехи» совсем нюх потеряли! – начальник штаба дивизиона возмущенно стукнул кулаком по откидному столику. – Скоро у нас по огневой позиции начнут шастать, как у себя дома! Хан вернется, головы всем открутит, скажет, что так и было оно от рождения…

Корчась от боли, боец расширившимися глазами взирал на свою туго перетянутую резиновым жгутом ногу, на раздробленный обрубок ступни, которая по воле злого рока осталась без пальцев.

– Потерпи, миленький! – чуть не плача, уговаривала его сестричка, доставая одноразовый шприц-тюбик. – Потерпи же, Санек! Все будет хорошо! Ты еще на свадьбе станцуешь! – натянуто улыбалась девушка.

Кровотечение из раны заметно замедлилось. Но темно-бурое пятно на повязке расплывалось, густо пропитывая ее тошнотворно пахнущей массой. Нечеловеческая боль отразилась в мелко подрагивающих глазах солдата. Санек все порывался сказать, но никак не решался. Он боялся умереть и никогда не познать, не увидеть великое таинство…

– Ты мне… покажи! – через силу разлепились его побелевшие и потрескавшиеся губы. – Никому не скажу! Помру, останется мне, что на том свете вспоминать…

– Типун те на язык! – всполошенно вскрикнула Настенька, а сама быстренько оглянулась на зашторенный вход.

Торопливые девичьи пальчики со следами былого маникюра на коротко остриженных ногтях со стыдливой неловкостью расстегнули непослушные пуговки, широко распахнули ворот.

– Смотри! – отчаянно выдохнула девушка. – Ты еще поживешь! Не смей думать о смерти! Я еще приеду к тебе на свадьбу!

Шершавыми подушечками огрубевших на войне пальцев солдат опасливо дотронулся до нежной плоти, коснулся сморщенного соска. По его обветренной щеке одиночно покатилась благодарная слеза.

– Терпи, Санек! Терпи!

– Я терплю…

Подавшись вперед, девушка вслепую нашла сильно искусанные губы бойца, целомудренно прижалась к ним…

Подкатила «санитарка». Глядя на страдальческое выражение лица раненого солдатика, Настенька привела себя в порядок и приоткрыла полог палатки. Бойца уложили на носилки.

– Все будет хорошо… – сестричка махнула рукой на прощание.

В ней жила уверенность, что в госпитале врачи проведут операцию, спасут то, что осталось от безобразно изуродованной ступни.

Саньку еще невероятно повезло. Лишь краешком носка армейского сапога наступил он, а не навалился пяткой, всей ее тяжестью, на мину. Успел солдатик ногу свою чуток приподнять, пока не сработал под ним взрыватель. Оттого и вся мощность заряда пропала почти вхолостую, растворившись в мягкой пустоте воздушного пространства.

Возле ПУОД – пункта управления огнем дивизиона толпились бойцы с миноискателями и щупами. Начальник штаба приказал выслать группу на разминирование местности и всех проинструктировал:

– Обнюхать мне каждую подозрительную кочку. Ощупать каждый сантиметр. Вперед, дети подземелья!

Отправив бойцов, капитан зашел в медпункт. Настенька сидела на кровати и плакала, уткнувшись лицом в подушку.

– Это война, Настенька! Ничего тут не поделаешь, – офицер мягко дотронулся до девичьего плечика.

– Он звал меня замуж! – сквозь слезы произнесла сестричка.

В серо-голубых глазах капитана промелькнуло нечто, жутко схожее с муками скрываемой ревности. Он, помолчав, отрывисто спросил:

– А ты?

– А я ему ответила, что я люблю нашего майора! – девичьи очи широко распахнулись. – Я люблю его, люблю!

Резко поднявшись, начальник штаба шагнул к выходу. У порога он остановился, повернул к сестричке голову:

– Хан наш женат. У тебя нет ни единого шанса. Он до дрожи в пальцах любит свою красавицу жену. И даже не мечтай…

Почувствовавшая себя так, будто ее окатили ушатом холодной воды, Настенька вскочила, вытянула к нему протестующие руки:

– Юра! Ты все врешь! Ты нарочно мне про якобы его жену сказал! Потому что ты сам любишь меня! Это же нечестно! Нечестно…

Поймав ее надломленные ладошки, капитан дотронулся до них теплыми губами, пожал кажущимися безразличными плечами:

– Ты можешь мне не верить. В его личном деле есть запись. Они женаты почти пятнадцать лет…

Скучным голосом он добавил, что сам не верил в то, что подобное возможно. Но командир их дивизиона, по сути своей, уникальный человек. Таких, как их майор, на свете мало. Они, как реликты.

– Это неправда! Признайся…

– Правда…

Притянув к себе безвольное девичье тело, капитан прижал Настю к своей груди. Не зная, что сказать, офицер молчал. Он не любил кидаться пустыми словами. По воле судьбы они все оказались на войне…

Многочисленные отряды боевиков зажали и теснили федералов с трех сторон. Надежда на то, что придет помощь, таяла и угасала.

Шел второй час ожесточенного боя. Одна волна атакующих боевиков сменялась другой. Комбата тяжело ранило осколком мины. Все боевые машины давно были подбиты, выведены из строя.

В одной из них чудом оказалась исправной, еще работала рация. В эфир методично улетали доклады о том, что кольцо сжимается все туже и туже. Помощь обещали, но она не шла.

И, скорее всего, подмога вовремя к ним не подоспеет. Их осталось всего четверо, и следующую атаку боевиков им ни за что не отбить.

– Комбат, – майор подполз и наклонился к подполковнику, – скоро всему конец. Я принял решение выйти на связь с моим дивизионом и подать команду на открытие огня по нашей позиции.

Отодвинувшись, Рэм вынул рабочую карту, принялся определять точные координаты точки их местонахождения.

– Майор, твою мать… – подполковник говорил с большим трудом, – ты что, хочешь вызвать огонь на себя? С катушек, майор, съехал? Ты хорошо подумал, прежде чем принять решение?

– Другого выхода, комбат, – жестко сжимались пересохшие губы, – у нас нет. Я не думаю, что плен окажется намного лучше.

Держа голову прямо, Рэм выдержал взгляд подполковника, не отвел в сторону свои черные глаза, наполненные тоскующей болью. Лучше им всем принять смерть, чем выносить измывательства изуверов.

– На моей же станции, майор, – подполковник попытался оттянуть неизбежное, – нет волны твоих артиллеристов.

– Не проблема, комбат. Дело всего двух минут…

Усмехнувшись, Рэм пополз к командирской БМДешке и залез в полуобгоревшую машину. Настроив радиостанцию в подбитой БМД на частоту своего дивизиона, майор нажал на тангенту:

– «Дон», «Дон», я, «Урал»…

Из установленного на ПУОД динамика громкоговорящей связи вырвалась команда. Капитан скачками помчался к машине управления, ловко запрыгнул на свое кресло, торопливо протянул руку к телефонной трубке. Пока он устраивался и суетился, эфир снова затрещал:

– «Дон», я, «Урал». Прием…

– Голос Хана, – начштаба удивленно моргнул. – Откуда? Он же у нас выехал с колонной…

Расчет машины замер, напряжение достигло предела.

– «Урал», я, «Дон»! – скороговоркой произнес капитан, как будто очнувшись от летаргического сна.

В ответ они услышали ровный голос командира дивизиона, словно тот стоял вблизи от них, всего в двух-трех шагах:

– Понял… слышу вас хорошо… «Дон», стой! Цель одиннадцатая, пехота, триста на двести, икс…, игрек…, высота…, внакладку, огневой налет десять минут, расход 144. Готовность доложить. Я, «Урал».

Вычислитель наклонился над прибором, нанес точку на карту.

– Ущелье Шайтана рядом с высотой 1147, – испуганно моргнул он, докладывая. – Дорога между ними…

Начштаба схватился за карту, напряженно всмотрелся в нее, будто хотел в ней, как в зеркале, увидеть то, что происходило там, на дороге.

– Их зажали в тиски… Хан вызывает огонь на себя…

Направленные локатором девичьи ушки все мигом просекли.

– Юрка! – сестричка ворвалась в салон машины управления огнем дивизиона. – Ты не посмеешь туда стрелять! Там наш майор! Ты убьешь его! Юра!!! Я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Никогда!!!

– Кто? Кто пустил ее? – капитан растерянно оглянулся. – Это война, Настенька! На войне приказы не обсуждают, а их выполняют! Уберите ее! К черту! К дьяволу! Куда угодно! Уберите ее!!!

Старший радиотелефонист, пряча глаза, под руки вывел девушку. Дверца тут же захлопнулась, отделив расчет от всего мира. Шла боевая работа, и ничто не в силах было помешать выполнению поставленной им боевой задачи.

– Дальность до цели свыше двадцати четырех километров, – сухо доложил вычислитель, – близка к предельно максимальной.

– «Дон», стой! – капитан вошел в связь с батареями дивизиона. – Цель одиннадцатая! Пехота! Триста на двести! Активно-реактивными снарядами, заряжание с грунта…

Секунду-другую Рэм смотрел перед собой ничего не видящими и отрешенными, безжизненно потухшими глазами.

– Майор, а они успеют? – подполковник зашевелился, услышав, как пошла команда. – Смотри, поднялись. Начинается…

– Успеют, – комдив сосредоточенно кивнул головой.

Достав из нагрудного кармана кожаный бумажник, он вытянул из него фотографию. Увидев на снимке женщину, комбат захрипел:

– Майор, твоя жена? Красотка. Как ты от эдакой шикарной бабы на энту бойню утек? Она знает, что ты здесь?

– Нет, – Рэм до боли прикусил нижнюю губу.

Своим решением поехать на войну он сильно все запутал. Не все так легко и просто объяснить. Да и большого смысла в том не имелось.

– Нет? И что твоя баба вякнет, когда прознает? – подполковник перевернул фото и прочитал надпись:

«Помни всегда обо мне. Твоя Звездочка».

– Вы что, сохли друг по другу?

– Мы и сейчас любим… – с затаенным чувством произнес майор.

Мгновенная боль перекосила все его лицо, и Рэм, поморщившись, забрал снимок, принялся торопливо набрасывать прощальные слова:

«Прости меня, Звездочка, за то, что я тебя оставляю. Но иначе я поступить не мог. Твой…».

– Майор, ты боишься смерти?

Не раздумывая, Рэм коротко ответил:

– Нет.

– Почему? – глухо прохрипел подполковник.

Серый глаз комбата, испытывая, прищурился. Почему одни боятся прихода старухи с косой, а другие – нет? Отчего все так происходит?

– За нею одна пустота, – Рэм отрешенно качнул головой. – Там ничего нет. Поэтому и бояться нечего. Больно осознавать то, что здесь остаются те, кому нас будет очень не хватать. Именно им, а не нам станет плохо. Но нам того никогда не узнать. Блажен тот, кто не ведает.

Последние минуты затишья. Память майора толчками выталкивала наверх все самые важные, запомнившиеся моменты из его, по сути, еще недолгой жизни. И почти везде рядом с ним шагала Она. Все самое лучшее в его жизни связалось с Нею. Что же станется с Нею, когда Она обо всем узнает? К сожалению, ему этого знать, увы, не дано…

Рэм закинул голову назад. Высокое, чистое, голубое небо. Горный воздух всегда особо прозрачен. Красивое небо, но оно чужое. Все в этих горах чужое. И война идет совершенно непонятная, не его, чужая.

«Что-то ты заблудился, майор», – укорил он сам себя.

Что движет им? Во имя чего все это? Честь, совесть, долг?

Но где же, хотелось бы ему знать, сторожко прятались эти понятия у деятеля, за семь лет своего правления успевшего столкнуть великую страну в глубочайшую пропасть? Шаг за шагом целенаправленно и, по сути, преступно Генсек шел на любые уступки американцам, разоружал страну, разваливал и уничтожал самую боеспособную часть армии.

А чем, пусть честно ответят, руководствовались в своей жизни три удельных князька, всецело захотевших повластвовать самостоятельно, безо всякой вороватой и пугливой оглядки на верховного правителя?

Жаждали путчисты иметь под своей рукой собственные самолеты со своими гербами и штандартами. Вожделели они, чтоб встречали их повсюду как глав суверенных государств, немного и немало…

Незаконно, грубо поправ суверенную волю собственного народа, однозначно пожелавшего жить в Союзе, пусть и сильно обновленном, но жить всем вместе, одной и единой семьей, эти деятели безжалостно, разрезая по живому, развалили великую страну.

Выходит, что не в почете у них понятия: Честь, Совесть, Долг…

Остается любовь к Родине. Любовь к Родине. А где его Родина? В Казахстане? Там он родился и пошел в первый класс. Но его сейчас ничто не связывает с той далекой и совсем чужой страной.

Или, может быть, на Украине. Там, где он стал тем, кто он есть. Там осталась и Она. Но он и на Украине чужой. Там он клятый москаль. В том мире с его взглядами на жизнь – там ему места нет.

Может, его настоящая Родина все же в России. В России он учился и вырос. Тут все его исторические корни. В России жили и живут его и Ее родители, брат Марат… «С чего начинается Родина…»

А еще частичка его души рвется в Белоруссию. Стремится она туда, где живут близкие и даже родные ему люди. В самом Минске живет женщина, которая ему сильно дорога. У Рины растет девочка с такими же глазами, как и у него. Там забавно ходит мальчик, очень на него похожий, и смотрит на всех своими удивленными глазенками. Но и в тот мир он не вписывается. У Рины совсем другая семья.

Смешно. И одновременно ему почему-то хочется плакать.

Он – сын одной большой и великой страны, страны, которой более нет. Выходит, и Родины у него также нет? Что же осталось у него?

Видно, у него остается лишь одно. Долг перед пацанами, что лежат вокруг него без признаков жизни. Кто-то их всех предал, кто-то их сдал. У высоты их ждали. Вне всякого сомнения, ждали именно их.

Врагам позарез понадобились документы, те самые, что вез с собой комбат. В руки боевиков могут попасть такие сведения, которым просто нет цены. Поэтому их колонна и угодила в коварную западню.

И хитрый капкан устроил человек из своих. Продажные правители. Продажные люди. Продажная война. Но ничего, и он дорого продаст им свою жизнь. Не один десяток наемников отправится вместе с ним на тот свет. Там они, должно быть, еще и поговорят.

Другой вопрос, имел ли он право на этот шаг. С десяток раненых, которые еще дышат, ожидает неминуемая участь. Своим решением он уравнял их с мертвецами. Но они, по большому счету, давно не жильцы на этом свете. Их всех поджидает мученическая смерть от рук изуверов и нелюдей. Из двух зол он выбрал, на его взгляд, не самое худшее.

Еще несколько томительных минут, и потом разом все закончится. Всепоглощающая любовь к Женщине, и невозможность жить рядом с Нею. Душевные страдания и тщетные метания в поисках утраченного смысла жизни. Там, куда они все попадут, ничего нет. Его истерзанная душа, наконец-то, вырвется на свободу, растворится в Вечности.

Неторопливо повернувшись налево, майор пристально посмотрел на лейтенанта, лежавшего в неглубокой нише. Юноша. Года не прошло, как нацепил тот на погоны офицерские звездочки.

– Ах, Егорушка-Егорушка! – широкая ладонь Рэма коснулась посеревшего лица лейтенанта. – Не смогли мы тебя уберечь…

Лейтенант Стольников умирал. Дрожащая тень приближающейся смерти накрыла Егора своим прозрачным покровом. Парень трудно дышал, хрипел. Возле уголков его губ пузырилась розоватая пена.

С потоком свистящего воздуха тяжелые бурые сгустки вырывались из его горла. Они вылетали все реже и реже…

– Эх, Егорушка! Прости ты нас… – майор рукавом смахнул слезу.

Рэм приказал комбата и всех раненых обложить бронежилетами. Бойцы поняли, накрыли своего командира, еще дышащих товарищей и ушли искать какое-нибудь подходящее укрытие и для себя. Цепь из разноязычных боевиков все сжималась, подходила все ближе и ближе. Стали доноситься отдельные отчетливые выкрики.

Майор прищурился. Не надо торопиться. Стоит ему еще выждать. Когда оставалось метров сто, Рэм поднес к себе трубку:

– «Дон», я, «Урал», цель одиннадцатая… огонь!

Вот и все. В запасе у него имелось чуть меньше минуты, чтобы успеть спрятаться под ближайшим выступом скалы.

Его дивизион, как хорошо отлаженный механизм, сработал четко и не подвел своего командира. Через сорок секунд началось…

Будто по единой команде разом взревели и застучали мощные V-образные 12-цилиндровые высокоскоростные четырехтактные дизеля жидкостного охлаждения мощностью 840 лошадиных сил. Сизые дымки поднялись над пятнами маскировочных сетей…

Залп одной батареи, второй, третьей. Кровавое месиво. И никуда от возмездия не убежать и нигде не спрятаться. Где разорвется очередной снаряд, одному лишь Богу известно, да разве что нормальному закону распределения случайной величины, тому, что командир дивизиона в свое время когда-то учил и знал о таковом вовсе не понаслышке….

Накрывшись бронежилетом, майор вжимался в каменную стенку, хорошо понимая, что все его потуги – одно лишь слабое утешение. Но это был единственный шанс уцелеть от своих же разрывов. Если вокруг него свистит, то, значит, снаряд пока мимо, мимо него летит…

Его мозг, скорее, машинально успел запечатлеть, что очередной свист оборвался на половине ноты. Вот оно и летит по его душу.

Ослепительно яркая вспышка, и за ней мгновенно последовала кромешная тьма. Звук разрыва даже не успел достичь и достучаться до его сознания. Оно отключилось чуть раньше, едва он произнес:

Прости меня, родная,

Прости, любовь моя…

Огневой налет длился десять минут. Потом все стихло. Капитан достал из-под сиденья помятую солдатскую фляжку, не глядя, плеснул себе в алюминиевую кружку.

– Я выполнял приказ… – потерянным голосом произнес он.

Трясущейся рукой начштаба поднес походную посудину ко рту, залпом опрокинул в себя обжигающую жидкость, закашлялся.

– Вы! – девушка прорвалась к ПУОД. – Вы убили его! Вы…

В воздухе послышался рокот. Одна за другой три винтокрылые машины сели на относительно ровной площадке.

– Как раненого с поля забрать, их не докричишься, – проворчал старший офицер второй батареи. – А тут они как тут! Налетели, и полдня не прошло. Без зова сами по себе явились…

– Как черти с того света заявились…

– Сейчас начнется Вальпургиева ночь…

Еще не осела пыль, как на пункте управления огнем дивизиона заштормило, будто их всех накрыло шквалистым ураганом-торнадо.

– Кто, кто тебе дал команду стрелять? – генерал Буров тряс за грудки начальника штаба дивизиона. – Всех под трибунал отдам! Все ответите! Приказ по Группе: огня сегодня не открывать!

Недобрые и враждебно колючие глаза высокого начальства цепко ощупывали стоящих перед ним младших офицеров, искали виноватого и крайнего. Бывало, что и тот и другой находились в одном лице. Но чаще всего виноват был один, а крайним упорно делали совсем другого.

– Команду мне подал командир дивизиона, – упрямо набычившись, доложил капитан, готовый до самого победного конца отстаивать свою правоту. – Запись стрельбы велась…

– Кто командир дивизиона? – шагнув вперед, въедливо затребовал генерал. – Фамилия!

– Майор Валишев, – с кислой миной на лице подсказал Бурову сопровождавший его полковник из штаба Группировки войск.

Высокое начальство, припоминая, прищурило глаз:

– Знакомая фамилия.

– Тот самый майор, – недобро усмехнулся полковник из ФСБ, – которого дважды представляли к ордену Красной Звезды и потом оба раза с треском отставляли назад…

По одному ему ведомой причине Пестиков не уточнил, что именно он оба раза оказал тому самое непосредственное содействие. По ряду веских причин, о которых, кроме него самого, никто не знал.

Недолго думая, Буров приказал:

– Ко мне его! Доставить живым или мертвым!

– Комдив, – начштаба едко усмехнулся, – с колонной у Шайтанова ущелья. – Слетайте, заберите. Живого или мертвого. Если там что-то еще осталось. Дивизион вел огонь по дороге…

– Вы за все ответите…

Круто развернувшись, Пестиков направился к вертолету. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченного недовольства.

– Борис, что там? – гортанно спросил его сидевший в салоне Ми-8 мужчина в темных очках с аккуратно подстриженной черной бородой, прикрывающей длинный шрам от ножевого пореза.

Не отвечая, полковник потянулся к лежащей на сиденье фляжке и отвинтил пробку. Глубоко вдохнув, Пестиков отпил большой глоток. Его поставили в неудобное положение. Он заверил, что все находится под контролем. Люди ему поверили…

– Слушай, а, – в голосе кавказца зазвучало нетерпение, – зачем они стрелял? Куда они стрелял, а?

По тому, как Пестиков упорно молчал, эмиссар непризнанного Чеченского правительства Омар Тахоев понял, что ситуация вышла из-под их контроля. Возникли непредвиденные обстоятельства. И это ему крайне не понравилось.

– Ты ж говорил, да, – яростно зашипел чеченец, брызжа кипящей слюной, – колонна идет маленький, голой рукой можно брать…

– Омар, я все сделал, как и обещал… – полковник поморщился.

По указанию Пестикова прошла команда. Спешно собрали колонну. Он предусмотрел, он принял все меры для того, чтобы сопровождение, разведка маршрута и все обеспечение безопасности при прохождении опасного участка скомкались, выполнились не в должной мере.

– Мы платить большие деньги, а ты… – черные глаза, с которых эмиссар снял темные очки, вмиг превратились в два бурильных станка, дырявящих полковника ФСБ насквозь.

Омар презирал хамелеона в погонах, готового за деньги предавать свою Родину. Люди, подобные Пестикову, служили не родной стране, а своему Хозяину. За хорошую мзду они, пользуясь своим положением, торговали государственными тайнами, человеческими жизнями…

– Молись своему русскому Богу, полковник, чтобы наши люди успели забрать документы…

Вернулись назад посланные на разведку бойцы с миноискателями и щупами. Со всей осторожностью они выкладывали находки. Возле САУ копошились орудийные расчеты. Они накручивали банники на штанги и приступали к чистке, к «пробивке» стволов соляркой, пока круто не «прикипела», не въелась пороховая гарь в структуру легированного металла. Жизнь продолжалась, она ни на секунду не останавливалась.

В походной палатке-шатре навзрыд рыдала Настенька. Она любила майора. Горе ее казалось безутешным. Существование без командира дивизиона представлялось ей совершенно бессмысленным…

Отстранив начштаба дивизиона от командования, генерал Буров забрал капитана с собой. Железные «стрекозы» оторвались от земли. Через пять минут они зависли над Ущельем Шайтана.

Откинув голову назад, Пестиков прикрыл глаза. Снова на его пути встал Валишев. Кажется, в первый раз они схлестнулись уже в далеком от них восемьдесят шестом году…

И именно после той самой памятной встречи все в его жизни пошло наперекосяк. Будто черная кошка дорогу ему перебежала…

Не прошло и двух месяцев, как торосами нагромоздились крупные неприятности на работе. Жена бросила его. Ушла Клара Карловна к его непосредственному начальнику. Дрянь такая, мразь неблагодарная…

Любимая им до беспамятства женщина покинула его и забрала с собой сына Володьку, оказавшегося вовсе и не его родным чадом…

Его не понизили в звании и в должности, а отправили работать на периферию. И лишь случившийся вскоре Великий Развал позволил ему вынырнуть, как поплавку, вновь оказаться в обойме. Он затесался среди тех, кто с видимой охотой и живым увлечением удил рыбку в мутной водице творящегося всюду беззакония и царящего кругом беспредела.

Постепенно затянулись рваные душевные раны. Все свои чувства, накопленные годами и ни на кого не растраченные, Борис направил на повстречавшуюся ему несколько месяцев назад чудную сестричку из армейского госпиталя. Инга до боли напоминала ему жену Клару…

Задумчивая складка пролегла через весь девичий лоб. Красиво очерченные губки то сжимались, то чуть приоткрывались.

На кукольном личике русоволосой красавицы отпечаталась легкая тень неопределенности и жгучего желания постичь тайну того самого, что ожидало ее в будущем, весьма близком и достаточно отдаленном.

– Ну, вышла я замуж… – протянула Инга. – И что дальше?

Вовсе непраздный вопрос прочно завис в воздухе. Лишь одно для нее виделось однозначным и не подлежащим сомнению: Пестикова она, увы, не любила и ждала ребенка вовсе не от него…

Противно зажужжал зуммер полевого телефона. Нехотя протянув руку, Инга со страдальческим выражением на своем ангельски красивом личике, подняла трубку, поднесла к уху.

– Полковник у себя?

– Нет, он встречается с каким-то важным чеченцем. Тахоев Омар, если мне не изменяет память…

На том конце провода замолчали. Инга пожала плечами. Отныне ей придется всю жизнь прожить с человеком, которого она не знала и не могла понять, хотя и не считала себя по жизни полной дурочкой. Порой ей явственно казалось, что Борис ведет двойную игру…