Читать книгу Пропавшее кольцо императора. Хождение в Великие Булгары - Роман Булгар - Страница 5

Укрываясь в тени от полуденного зноя, любимая сестра эмира прилегла под полотняным навесом и прикрыла глаза. Утром на нее неожиданно нахлынули далекие и не всегда самые приятные воспоминания. Медленное течение их прервало появление ее озорной и жизнерадостной дочери. Необычайно похожа Айша на нее. Но много в дочери и от отца девочки. От отца Айши…

И на чем же она остановилась, так некстати прерванная? Кажется, на том, что она обещала зайти к ученому улему на следующий же день.

Вспомнила она, именно на том самом месте. Они договорились, что мулла расскажет ей про их соседей, про русичей…

…Однако ни на следующий день, ни на второй, ни на третий Суюм в домике ученого муллы так и не появилась. Другие события неожиданно захватили, не спрашивая ее согласия, стремительно понесли по бурным волнам неизведанной судьбы, не оставляя времени для долгих раздумий и принятия единственно правильного и верного решения.

В то хмурое утро все буквально валилось из рук, словно душа ее, все ее внутреннее естество заранее предчувствовали, что вот-вот должно было нечто случиться, произойти с нею и, возможно, важное.

Может быть, судьба, наоборот, предупреждала ее, а она в тот момент ничего не сообразила и не вняла поданным свыше знакам…

Совершенно не понимая причины собственного так встревоженного и возбужденного состояния, она накричала на свою служанку-рабыню, неловко подавшую ей охотничий наряд.

– Прочь! – гневно обрушилась Суюм на некстати подвернувшегося под ее горячую руку начальника ее личной стражи и, невзирая на все его предостережения, отправилась на конную прогулку одна.

Даже на всякий случай не взяла женщина с собой толкового ловчего, намериваясь далеко от крепостного вала к лесу не отъезжать.

Рассчитывала она все время оставаться на виду у стражников, и, случись что неладное, они всегда могли бы прийти к ней на помощь.

– Хоп! – надев на левую руку толстую кожаную перчатку и посадив на нее любимого сокола, Суюм, красуясь собой, поскакала в поле.

Долго кружила она в двухстах-трехстах саженях, и никто не смел приблизиться к своей разгневанной неизвестно на что и на кого хозяйке.

Но вскоре Суюм столь увлеклась соколиной охотой, что не заметила, как она стала удаляться от городских ворот, скрывшихся за холмами.

Двигаясь за хищной птицей, кружащей высоко в небе и выбирающей подходящую себе добычу, охотница близко подступила к лесной чаще, что местами своими неровными краями подбиралась к самому городу.

Высоко поднявшись в небо, сокол пропал. Внимание Суюм привлек крупный глухарь. Огромная птица сидела на разлапистом дереве шагах в пятидесяти от нее и дразнила своей кажущейся доступностью.

– Ого! – в женских глазах вспыхнул и разгорелся охотничий азарт, и Суюм проворно соскочила на землю и вооружилась небольшим луком.

Дикий урман совершенно ее не страшил. С самого детства женщина привыкла к лесу. Частенько еще до замужества брат брал ее с собой на охоту. И Суюм храбро скакала среди многочисленных охотников.

Часто видела она, как при приближении шумных загонщиков, ломая кустарники, бросались от них наутек стада пугливых оленей и лосей, а из болотистых зарослей и непроходимых чащоб отчетливо доносилось злобное хрюканье потревоженных ими диких свиней. Но их не трогали.

На подернутых зеленой ряской лесных речках не раз показывали ей на огромные поселения бобров. Озера и болота кишели дикими гусями, утками, лебедями и прочей пернатой дичью…

При приближении Суюм птица неторопливо расправила огромные крылья. Она с шумом поднялась, пролетев десятка четыре-пять сажень, опустилась на другое дерево, неторопливо сложила крылья.

Старый глухарь словно игрался с нею, открыто насмехался, и в ней помимо давно проснувшегося охотничьего азарта закипела злость.

Пригнувшись, Суюм крадучись шагнула вперед. Осторожная птица, не подпуская человека на прицельный выстрел, взмахнула крыльями и снова перелетела чуточку дальше. И так повторялось раз за разом…

– От меня не уйдешь! – игра только раззадоривала охотницу, и она шла следом, все дальше углубляясь в урман.

Наконец, воспользовавшись тем, что в одном месте крутые берега лесного ручья, неведомо как, но размытые дождями, нагромоздились целой цепью огромных земляных глыб и уступов, Суюм изловчилась, незаметно подобралась к глухарю, зазевавшемуся и упустившему из вида преследовательницу. Приподняв лук, натянув тетиву, тщательно прицелившись, охотница пустила в него маленькую стрелу.

– Попала! – радость охватила женщину.

Но большая и сильная птица, пронзенная стрелой, не сразу камнем свалилась на землю, а все же попыталась взлететь, взмахнула несколько раз своими размашистыми крыльями и рухнула поодаль на рыжевшую вершину невысокого и плоского глиняного утеса.

– Ох! – протяжный вздох глубочайшего разочарования вырвался из женской груди, когда Суюм подбежала ближе и обнаружила, что крутые стены возвышающегося, как гора, утеса почти отвесны.

В растерянности она даже оглянулась. Стоило ей столько мучиться, чтобы уйти потом с пустыми руками.

– Нет! Доберусь! – охотница упрямо встряхнула головой, бросила на землю свой ставший бесполезным лук.

Вытащила она из ножен тонкий кинжал и, втыкая его в расщелины, ловко и быстро взобралась наверх и с торжествующим криком подняла свою добычу, с трудом удерживая тушку на вытянутых руках.

Глухарь был огромен, великолепен и весил не меньше пуда!

– Вот оное добыча! Все добычам добыча! – воскликнула она.

Держа в руках невиданный трофей, Суюм повеселела. На душе у нее вмиг стало легко. Терзавшее ее внутреннее чувство тревоги отошло в сторону, и она напрочь позабыла про него. А вот зря…

Едва лишь женщина, собираясь спуститься с утеса тем же путем, что и поднялась на него, подошла к его краю и посмотрела вниз, как всю ее веселость мигом сдуло, а на душе отчаянно заскребли дикие кошки.

– У, шайтан! – выдохнула Суюм, увидев, что у подножия, как раз там, где она столь опрометчиво кинула на землю свое верное оружие, покачиваясь на двух лапах, вытягивая вверх косматую и со свалявшейся шерстью морду, стоял заматеревший огромный бурый медведь.

То ли это ей с испуга померещилось, то ли уж и всамделишно хозяин урмана насмешливо подмигнул ей, мол, попалась, больше не будет без его спроса шастать в его владениях, трогать и обижать его подданных.

Оглянувшись по сторонам, Суюм поняла, что угодила в незавидное положение. Несмотря на самый разгар лета и на то, что зверь в эту пору неголоден, косолапый мишка, очевидно, проникся к ее особе вовсе не бескорыстным интересом и уходить никуда не собирался.

Может, медведя привлекла возможность легкой добычи, что крепко держала в своей руке незадачливая охотница, не догадавшаяся сбросить добытую птицу вниз под лапы топтыгину и таким образом постараться избавиться от его нежелательного присутствия.

Сердито сопя, мишка топтался, медленно обходя весь утес по кругу, высматривая место, откуда полегче было бы взобраться наверх.

То опускался топтыгин на все свои четыре лапы, то в одном месте, прогибаясь в спине, вытягивался во весь свой огромный рост и пытался достать передними лапами до кромки утеса. Он, урча, цеплялся когтями за края, оставлял на них глубокие царапины.

– О, Аллах! – перепуганная не на шутку, Суюм с ужасом увидела, что страшные порыжевшие когти дикого зверя не достают до площадки, на которой она умещалась, всего аршин-полтора.

Беспомощно заморгав, охотница огорченно вздохнула. А у нее-то не оказалось ничего подходящего. Лук ее бесполезно валялся внизу. Если бы под ее руками имелась хотя бы простая жердь, чтобы, тыкая зверю в морду, мешать ему, спихивать вниз, когда он начнет взбираться наверх.

На плоской вершине, от края до края имевшей в поперечнике шагов шесть-семь, на ее беду, не было ничего, кроме комьев ссохшейся глины.

Глядя медведю в глаза, женщина подумала о том, что глупый зверь, может, уйдет прочь, если он перестанет ее видеть, отошла от края и села посреди своего небольшого укрытия. В ее голове мелькнула запоздалая мысль о том, что напрасно она уехала в поле без своей охраны.

Зачем она не послушалась начальника стражи? Сейчас сидела бы на коне и весело посматривала на то, как разделывают на куски властелина леса. И всему виной ее несусветное упрямство и заносчивость…

Потеряв из вида свою пока еще недоступную ему жертву, мишка-то сильно разъярился и взревел. Случилось совершенно обратное тому, чего добивалась Суюм. Медведь не убрался восвояси, а сейчас же полез наверх. Показались его лапы, уже цепляющиеся за самые края ее весьма ненадежного убежища. И ужас волной прокатился по всему уступу.

Подброшенная вверх подкатившим страхом, охотница мгновенно вскочила. Она повела растерянными и напуганными глазами по кругу, нагнулась, нащупала руками самый тяжелый кусок глины и, высоко подняв его обеими руками над головой, изо всех сил швырнула ком в мохнатую голову, вскоре показавшуюся вслед за огромными когтями.

– Получай! Кит! Уходи!

Тяжеленный глиняный комок, натолкнувшись в полете на твердую преграду, разлетелся на мелкие кусочки. Но и мишка с громким воем от вспыхнувшей боли и от проснувшейся ярости кубарем скатился вниз.

– Ы-ы-ы!..

Растревоженные лесные обитатели веером разбегались и разлетались от места схватки от греха подальше. Никому из них в тот самый миг не хотелось попасться на глаза разъяренному до предела хозяину урмана.

– Ы-ы-ы!..

Суетливо скакали во все стороны серые зайцы. Наперегонки с ними, озираясь, бежала лисица, по давней привычке заметая следы пушистым огненно-рыжим хвостом. Поднялись вверх, закружили над верхушками деревьев и тревожно закричали сойки. Им вторили галки и вороны. Ах! Беда! Беда! В их лес пришла беда! Спасайтесь, кто может! Спасайтесь!

Продышавшись, медведь протер лапами запорошенные земляными крошками глазища, снова полез наверх, пригнул голову и не обращал внимания на посыпавшийся на него сверху град глиняных комьев.

Вскоре и их не осталось. Недолго думая, Суюм швырнула добытого ею глухаря, надеясь откупиться птичьей тушкой от лесного бродяги:

– Забирай, шайтан! Подавись!

Но, видно, было слишком поздно. Сбитый тяжелой птицей топтыгин скатился вниз, ткнул лапой, справедливо решил, что глухарь от него никуда не уйдет, злобно отшвырнул тушку от себя и снова полез наверх.

– Кит, шайтан! Уйди ты! – теряя остатки духа, выкрикнула Суюм и отчаянно завизжала, инстинктивно надеясь испугать, привести медведя в смятение и тем самым заполучить передышку и собраться с мыслями.

– А-а-а! А-а-а! – полетело, разнеслось по всему лесу.

От неожиданности зверь вжал голову, оглушенный пронзительными звуками, вырывающимися из странного существа, и сполз вниз с откоса, катясь на брюхе. Он в недоумении присел на свою широкую задницу, прищемив куцый хвост, и замахал передними лапами, словно отбиваясь от режущего слух крика, как от роящихся диких пчел.

Зажмурив глаза, Суюм все истошно кричала, а медведь недоуменно взирал на нее. Но вскоре мишке крик приелся, ему все надоело, и он полез на решительный приступ. Охотница вовремя вспомнила про свой небольшой, но острый кинжал и с силой воткнула его в показавшуюся перед нею лапу, вцепившуюся в край площадки.

– Ы-ы-ы!.. – от резко пронзившей его острой боли хищный зверь оглушительно взревел, инстинктивно разжал когти, лишившись точки опоры, кубарем скатился вниз.

Все произошло настолько быстро, что рукоятка кинжала, увлекаемая тяжеленной тушей вниз, выскользнула из рук Суюм.

– О, Аллах! – простонала женщина, лишенная последней защиты.

Если Всевышний желает наказать человека, то он лишает его разума. Она в этот несчастливый день все делает только во вред самой себе.

– Ы-ы-ы! – ревущий медведь зубами рывком выдернул торчащий из его лапы кинжал, лизнул кровоточащее место и со свирепым, ничего хорошего не предвещающим урчанием быстро взобрался по откосу.

Передние лапы вконец разъяренного зверя твердо встали на ровную площадку, и за ними вытягивалась наверх и вся его огромная туша.

Перепуганная охотница обмерла и невольно отступила назад. Еще одно движение медведя вперед, и еще один ее шажок назад.

Зверь свирепо махнул протянувшейся вперед лапой, и острые когти его смертоносной косой скользнули рядом с Суюм. Она отшатнулась, отпрянула, сделала шажок назад, но нога ее не нашла твердой опоры, и тоненька фигурка, неуклюже согнувшись, посыпалась вниз.

– А-а-а! – полетел ввысь отчаянный крик.

Оглушенная неожиданным падением, бедная женщина не видела, как к глиняному утесу подбежали двое мужчин.

Один из них со всего размаха ткнул саблей по мохнатой спине почти целиком взобравшегося наверх зверя. Несмотря на всю свою внешнюю неуклюжесть, лесной великан мгновенно обернулся, соскользнул вниз и с оглушительным ревом набросился на своего нового обидчика.

Удар саблей пришелся по краю твердой медвежьей башки, и хищник отделался срезанным ухом. Доведенный до предела ярости, зверь нанес несколько молниеносных ударов, но человек ловко увернулся.

Схватка не на жизнь, а на смерть продолжалась несколько минут. То вставал мишка на дыбы во весь свой огромный рост, словно приглашая к нанесению по нему удара, то опускался он на четвереньки, нагибал голову. Медленно оглядывался зверь и потом попеременно кидался на махающих саблями людей. Взмахи его двух страшенных лап, достигни они своей цели, моментально размозжили бы воинам головы, но люди ловко увертывались и наносили ответные разящие удары.

Силы в этом бою, конечно, были неравны. Отлетела в сторону одна отсеченная лапа, вторая, и тогда медведь, хрипя, рухнул на землю под посыпавшимися на него градом сабельными ударами…

– Суюм, ханум, очнись же! Что с тобой, моя радость? – услышала женщина, приходя в себя, и открыла подрагивающие ресницы.

– Ахмед, ты? – едва слышно прошептала женщина, еще не веря в свое чудесное спасение.

«Где ты был? – подумала она. – Заставил меня столько пережить!»

– Ты мне не снишься? Может, я уже в раю? Лесной шайтан отправил меня прямиком на Небеса?

«Если на Небесах рядом со мной будет оный мужчина, – проскочила по краю сознания шальная мысль, – то лучшего мне и не надо».

– Нет-нет, ханум, – Ахмед с тревогой заглядывал в ее глаза, – ты не спишь, и мы еще пока на нашей грешной земле. Как токмо угораздило тебя попасться в лапы огромному владыке дикого урмана? Еле вдвоем мы с ним управились.

– Я погналась за глухарем… – машинально ответила она, но тут же вспомнила, что задавать вопросы – единственно ее прерогатива хозяйки, а не чья-то кого-то еще другого. – Но, скажи, как ты оказался здесь? Я запретила ехать за мной, – тонкие брови по привычке грозно качнулись.

– Ханум, – поставленный на место, но ничуть не испугавшийся ее гнева, Ахмед усмехнулся, – ты сейчас говоришь совсем не о том. Никто за тобой и не тронулся. Но, когда я увидел, что ты въехала в урман, я презрел твой приказ и со своим слугой кинулся за тобой. Ты можешь приказать отрубить мне голову за мое непослушание…

Женщина на миг задумалась. Он не выполнил ее приказ, и за это должен быть строго наказан. Но своим непослушанием Ахмед спас ей жизнь. А выполни джигит ее же приказ до конца, и лесной шайтан рано или поздно сожрал бы ее с потрохами. Что же лучше?..

– Я над оным подумаю. Помоги мне подняться.

Опершись на протянутую руку, Суюм попыталась встать. Острая боль в лодыжке пронзила ее и отдалась во всем теле. Женщина громко охнула. Болезненная судорога исказила ее красивые черты.

– Ханум, что с тобой, ты ранена? – взволнованно спросил Ахмед, склоняясь над нею.

Глядя на любимые черты, подернутые болью и невыносимо тяжким страданием, Ахмед взволнованно дышал. О, Аллах, пусть Всевышний придаст ему силы! Он безумно ее любит!

– Нога! Кажется, я сломала ее при падении.

Верный слуга подвел пойманную лошадь повелительницы.

– Ты сможешь ехать верхом?

– Не знаю, – влажная капелька показалась на краешке ее глаза. – Ой!

И вторая попытка подняться и встать не увенчалась успехом.

– Скажи, ханум, скажи, что мне делать?! – воскликнул влюбленный мужчина не в силах смотреть на ее невыносимые страдания.

– Во дворце, – откидываясь на спину, прерывисто выдохнула Суюм, – стоит китайский паланкин. Дай команду, чтобы его доставили.

– Я все понял, ханум, все понял, – Ахмед торопливо поднялся и тихо зашептал на ухо своему слуге.

Не отрывая глаз, Суюм смотрела на лицо бывшего возлюбленного. За прошедшие годы она не переставала любить его. А как он возмужал, стал еще красивее. Глаз невозможно от него отвести.

Стараясь устроиться поудобнее, она сделала неловкое движение и снова охнула. Слезинка покатилась по ее щеке.

– Ханум, мое сердце разрывается, – Ахмед безотчетно наклонился к ее лицу и губами осушил влажную жемчужину. – Ханум, ханум…

Близость любимой и давно желанной женщины помутила его разум, стерла все запреты. Он никогда еще не касался этих чудных губ. Рука его никогда не трогала эту нежную кожу.

– Ахмед… – когда мужские руки вдруг вслепую дотронулись до ее трепетной груди и тут же отпрянули, женщина вздрогнула.

Что он делает?! Как он смеет?! Наказать его! Казнить!

Но почему, почему помимо ее воли подалось навстречу мужским рукам предательски непослушное ее воле тело?! Она напрочь позабыла про ноющую боль в ноге, про то, что она замужем, про все…

– Ахмед, Ахмед! – изгибаясь, выкрикнула она. – О, Аллах!

Наконец-то, женщина познала, каково оно, когда ее любят, когда она тоже любит. Как оно сладко, сладко…

– Теперь ты можешь приказать казнить меня…

Не открывая глаз, Суюм отрешенно прошептала:

– Я подумаю…

Вместе с небольшим отрядом всадников примчался перепуганный лекарь-имчи, неодобрительно покачивая по их обычаю наголо обритой головой, осмотрел ногу. Заставил лекарь пошевелить госпожу пальцами и только после этого, чуть успокоенный и удовлетворенный, кивнул:

– Перелома нет, все кости цели. Вывих и сильный ушиб.

Последователь арабских медиков старательно наложил на больную ногу деревянную шину и смастерил тугую повязку. По приказу Ахмеда повелительницу со всеми предосторожностями доставили во дворец.