Читать книгу Твари распада - Роман Игоревич Сидоркин - Страница 12

Темнело. Мы прибыли в сумерках позднего заката, хотя в хмуром, сером небе солнца было не разглядеть.

Палаточный городок шевелился, но как-то дёргано – люди не могли смириться с тем, что творится вокруг. Все всё уже видели, многие потеряли близких, но поверить, принять это… Для многих это было сложнее, чем смириться с утратой близких. Ужас от происходящего сковывал: люди не знали, что делать дальше.

В центре лагеря за верёвочным ограждением находились большие палатки, скорее шатры, одинаково-зелёного цвета: там располагалось командование.

Мы шли вдоль импровизированных палаточных кварталов в направлении, которое нам указал «пограничник». Мой рассудок находился в полусонном состоянии, как будто я отходил от наркоза, поэтому всё никак не мог решить какую палатку выбрать. Самая большая? – Может быть слишком много людей, а я не люблю людского шума. Низкая? – Мало места. Как будто все ресурсы мозга ушли на борьбу с обстоятельствами. «Я выжег свой мозг», – подумал я тогда.

Будущие события заставили меня поверить, что всегда может быть ещё хуже.

– Куда мы идём? – спросила Жанна.

Её голос разозлил меня. Она звучала трезвее моих мыслей, кипящих долбаным борщом.

– В вечность, – ответил я.

Не знаю, может она уловила что-то в моём голосе, а может просто инстинкт самосохранения у неё был сильнее, но буквально шагов через 15 она потянула меня в сторону. Я с сонной ленью повернулся.

Перед своей палаткой на пне, как на завалинке избы, сидел высокий седой мужчина. Его волосы, а также борода вместе с усами были аккуратно подстрижены, глаза с любопытным прищуром смотрели на нас, а губы приветливо улыбались.

– Откуда вы? – спросил он звучным голосом.

– Из города вестимо! – едко ответил я.

– Ну это-то вестимо. Из какого района?

– Адмиралтейский.

– Аа, понятно. Там жутко было.

– Теперь везде жутко.

– Я с Васильевского. Когда всё началось, думал, что выезды с Острова закроют, но нет, обошлось. Даже странно. Хотя, если подумать, то какой смысл перекрывать, если везде одно и то же? На противоположной стороне у меня тётка жила, она мне первая написала в «Телеграмме». Потом свет и связь вырубили. Как думаете, это результат нападения троглодитов или правительственный приказ?

– Честно, понятия не имею. Мы с моей… – я запнулся – Сестрой, – надеясь, что пауза не слишком заинтригует собеседника, закончил я – очень много пережили, так что мы пойдём.

– Так заходите, заходите, – мужчина встал и плавным гостеприимным жестом пригласил нас.

Я хотел отмахнуться и идти дальше, но Жаннина рука крепче сдавила мою – видимо девочка почувствовала моё намерение. Я посмотрел на неё: слипшиеся волосы принцессы застыли на голове птичьими гнёздами, лицо было в потёках пыли, прилипшей к высохшему поту, испещрённые красными прожилками белки глаз отсвечивали в сгущающихся сумерках усталым блеском. Крайняя усталость и отравление испарениями тухлятины сделали из красивой, распускающейся девушки маленького, гадкого утёнка. Удивительно как она вообще держалась на ногах. Может быть, я выглядел не лучше, но непонятная злость держала меня на ногах весьма крепко.

Что ж, раз уйти нельзя, значит придётся как-то терпеть это гостеприимство.

Пригнувшись, мы вошли в палатку. Это был конусовидный белый шатёр, довольно просторный. Сверху висела незажжённая лампа накаливания, изобретённая Павлом Яблочковым ещё в 19-ом веке, но внутренность палатки освещало небольшое окошко огня, который вырывался из открытой утробы металлической печки-буржуйки. Её труба была выведена из палатки через прорезанное в крыше отверстие, укреплённое по краям плотным материалом, чтобы палатка не загорелась. Было ощущение, что хозяин этого временного жилища изготовил всё сам, под свой вкус и удобство своей семьи.

Здесь была его жена с перетянутыми лентой длинными тёмно-русыми волосами и девочка лет семи. Волосы у девочки были невероятно красивыми: очень пышными, светлыми с золотым отливом. Сначала я подумал, что мужчина молодой, просто рано поседел, но потом убедился, что он уже в приличном возрасте.

– Знакомьтесь: моя жена – Лиля и дочь Маруся.

– Привет Лиля и Маша, – Жанна чуть не откланялась им, видимо от радости, что мы наконец-то в безопасности, тепле и сухости.

– Нет, – засмеялся хозяин – Маруся – это её полное имя, мы её так в паспорт записали.

– А вас как зовут? – хрипло спросил я.

– Василий.

– Очень приятно, – выдавил я из себя как можно искренней.

Мне как можно скорее хотелось или лечь спать, или поесть. По дороге сюда из дома я пережил и ужас смерти, желающей вонзить в тебя свои вонючие гнилые зубы, и экстаз полной свободы, так что разговаривать с кем-то был вообще не вариант. Я был полностью опустошён. Но эти люди были столь милы, что решили развлечь нас уютной беседой у печи.

– Я Жанна, а это, – она удивлённо посмотрела на меня, раскрыв бледные сейчас губы.

Я, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровней, произнёс:

– Тут есть электричество?

Василий посмотрел на лампу.

– Провода лежат, но начальники решили, что будет безопаснее оставить его только в командирских палатках, чтобы кто-нибудь неосторожный не вышел наружу, не погасив лампочку. Мы тут уже три ночи, так что риск привлечь этих… Серьёзный.

– Ничего нового, – сказал я, имея в виду желание любых, имеющих власть людей, оставить себе самое лучшее, объясняя это несмышлёностью подвластного населения.

– Да… И вот точно чувствую, что такая же команда была дана, чтобы выключили электричество в городе, не могут электростанции просто так взять и встать.

– Чай готов, – сказала Маруся пискляво.

Её мать взяла чашки и поставила их перед нами.

О, куда теперь делась эта человечность!

Перед палаткой иногда сновали люди. Внутри, не смотря на понижающуюся температуру снаружи, было жарко.

Моё лицо горело, а голова кружилась, как после карусели. Параллельно со мной Жанна стала клевать носом. Я видел это как сквозь липкий туман, который никак не смаргивался.

– Ой, простите! – воскликнула Лиля.

Я дёрнулся как от удара током – видимо уже заснул.

– Просто вам нужны тёплые вещи, я вижу у вас один рюкзачок только. У нас не много, но мы кое-что найдём.

Она стала рыться в дорожных мешках, судя по виду, тоже сделанных вручную.

Василий увидел, что я смотрю на их вещи и улыбнулся.

– Люблю своими руками что-то делать – моё хобби. Да оно и практичнее: в нашем климате привезённое из-за заграницы не к месту: в ботинках ноги промерзают через подошву, через одежду продувает постоянно, сырость до тела доходит. Для зимы ничего лучше валенок и ушанки не придумано. А большинству моду подавай. И пусть бы наши что-нибудь модное, но эффективное именно в наших краях делали, а то ведь молодёжь вся простывшая ходит, парни в двадцать лет с простатитом. Нет – они как собаки безродные тычутся в иностранные покрои, даже не рассматривая что-то русское. Не просто же так эти валенки и ушанки: мы в этих широтах уже больше тысячи лет живём. В каком-то смысле наши предки были умнее нас.

Я вспомнил морозные утра и ночи, когда быстро бежишь от дома до метро и обратно, а ноги всё равно замерзают, и мысленно решил, что Василий прав: именно русский национальный стиль зимней одежды лучше всего подходит для этого климата.

Лиля достала, а маленькая Маруся разнесла нам тёплые свитера и накидки. От штанов Василия я отказался, просто сняв свои, и оставшись в одних трусах, отнекиваясь от упорных уговоров Лили. Хорошо, что у них были запасные одеяла: я сел и накрыл ноги одним из них. Моя девочка придвинулась ко мне своей маленькой, упругой попой, так что эти милые добрые люди могли бы случайно через трусы увидеть мой клык, раздразнённый этим, слегка пахнувшим юным потом, богатством.

– Мы моемся в реке, – сказала жена хозяина палатки, но сейчас уже холодно, лучше оставайтесь так.

– Василий, это ваш тент? – спросил я.

– Мой. Это заметно: большинство казённых – одинаковые. Хотя тут много людей и со своими…

Этот человек говорил ещё что-то, но я просто тонул в наступающем сне. Я запретил себе прикасаться и даже думать о соблазнительной юной девушке, которая лежала рядом со мной и в своей наивной тяге к теплу пыталась прижаться ко мне через стенки одеял, которыми мы были накрыты порознь. Да, хорошо, что были разные одеяла. Я бы ненавидел себя, если бы уровень вожделения достиг того градуса, когда, не удовлетвори я его, я бы чувствовал себя ущербным, как бы не существующим.

– Может их разбудить, они ведь не ели? – услышал я издалека озабоченный голос Лили.

– Сейчас им важнее поспать – пусть спят. Они ведь только что выбрались оттуда. Сама знаешь, что там…

Больше никто не разговаривал. Я попытался ужалить себя мыслью, что это тёплое сонное блаженство закончится холодным неумолимым пробуждением, когда нужно будет уходить. Но топкая усталость взяла верх, и я не заметил, как уснул.