Читать книгу Твари распада - Роман Игоревич Сидоркин - Страница 16

– Остановите, остановите! – кричала Жанна.

Майор управлял машиной, сведя брови практически в единую линию, лихо закручивая повороты там, где этот военный вездеход встретил бы затруднения.

Мы бились головой о внутреннее «убранство» этого царского вида транспорта. Жёсткие сиденья били по заднице, когда мы падали обратно.

– Куда мы едем? – спросил я.

Майор молчал, но его устремлённые вперёд карие глаза давали понять, что мы едем в какое-то определённое место. Он что-то искал.

Я решил расслабиться: положил голову на боковое стекло, и меня тут же ударило об него, когда машина налетела на очередную кочку. Я снова сел ровно. Девочка сидела, как примерная школьница: руки сложила на коленках, сведённых чуть внутрь, лицо сквозь слой грязи бледное, глаза блестят. Угасла последняя искра надежды найти родителей. В её сознании происходили глубокие перемены, которые я не мог понять. Моё же сознание находилось в полном отлёте, единственным внятным чувством была радость от того, что мы выжили. Чувство, что мироздание смотрит на меня всегда во мне присутствовало, просто я отгонял его, смеялся над ним, как над бреднями суеверных бабок, но оно жило, таилось и давало о себе знать, когда набор случайных обстоятельств складывался так, что я в чём-нибудь оставался в выигрыше, не ударив пальцем о палец. Правда, такое случалось не часто.

На этот раз идея вырвалась из-под давления. Идея. Великая вещь. Она может заставить человека свернуть горы. Другой вопрос, что эти горы могут осыпаться другим на головы.

Именно тогда я принял свою миссию – катясь в военном броневике по неровным ухабам севера Русской равнины. Искренне, до конца, без сомнений. Я убедился в том, что избран. В моей голове до конца оформился План. Контур будущего человечества. И реализовать этот План могу только я.

Я привык зажимать себя в общественные рамки, хотя внутренне с ними никогда не был согласен. То, что я считал рациональным, другим могло показаться ужасным, непростительным. Преступлением. Эти ядовитые осколки общественного давления ещё сидели в моей голове, но уже не оказывали решающего влияния на моё поведение.

«Худо или бедно…», – начал я рассуждать про себя, как машина заломила крутой поворот, и мы с Жанной стукнулись головами. «Худо или бедно, мы выбрались. Мы живы. Что ещё остаётся людям, оставшимся одним из миллиардов? Восстановление рода человеческого. Это естественно. Теперь мы не просто народонаселение и демографический показатель – мы фундамент будущего.» Что мне мешало осознать себя уникальной личностью и начать делать что-то хорошее для себя и общества раньше, я не знаю. Наверно, чувство никчёмности, ведь в массовом обществе все эти толпы людей – просто ресурс: оттуда зачёрпывают, как ковшом, просеивают: может что блеснёт и ссыпают обратно. С них собирают налоги и берут свою цену компании, продающие товары, которые им не нужны. Продумывают, организовывают, творят лишь 20 процентов людей, остальные на подхвате – обрезанные со всех концов эмбрионы личностей, необходимые для совершения мало связанной с развитием человечества работы и уплаты налогов. Лишние люди. В принципе, никто особо не мешает выбиться из этой массы, не 19-й век как-никак, но почему-то большинство предпочитает оставаться большинством и выполнять свою скучную рутинную работу. Суть в том, что эти люди участвуют в прогрессе примерно, как обслуга в доме барина: выполняют составленные кем-то планы. Реальная жизнь – это не то. Для меня – не то. Но тогда почему я не рвался локтями и зубами, чтобы ощутить жар власти, способности оказывать непосредственное воздействие на процессы? Спесь, гордость, подсознательная убеждённость в том, что мне все должны, что кто-то непременно должен оценить мой интеллект. Страх проиграть. Хрен знает, что ещё. Но теперь, в результате ужасной катастрофы я оказался на острие. Я в фокусе. Я – кончик иглы всего человечества. Как тут не радоваться?

Бродячих трупов вокруг не было давно. За грязными окнами джипа были рощи наших северных берёзок, сменяемые проплешинами полян и тёмными зарослями хвойных.

Машина резко встала, нас болтнуло вперёд.

– Слушайте внимательно, – начал Юрий Александрович – мы сейчас двигались вдоль трассы, но на приличной дистанции. Всё это время нам везло, и мы не застревали. Но чем дальше, тем меньше шансов у нас не влепиться в какое-нибудь болото. Сейчас я поверну руль, и мы подъедем вплотную к дороге. То, что вы там увидите – результат реализации правительственного приказа. То есть так было надо. Всё, что сделано правительством, сделано для безопасности и выживания людей. Это ясно?

Он ждал ответа. У меня было ощущение, что дьявол предложил мне сделку. Я ведь теперь надежда человечества, так что есть повод проявить характер.

– Допустим, – я не стал соглашаться.

– Ладно, допустили, – он помолчал – Я только хочу, чтобы вы не паниковали, – уже мягче сказал он – То, что было сделано на той дороге и на других крупных магистралях, выходящих из мегаполисов – сделано лишь раз и больше не повторится. Тогда ещё никто ничего не понимал.

Значит, это что-то омерзительное.

– Дорога заставлена машинами, нашу придётся оставить и идти пешком.

После этого он отвернулся и стал выкручивать руль, уводя нас с живописной поляны, обосновавшейся среди берёз, как капля масла в воде.

Перспектива выйти из бронированной машины на съедение мёртвым как-то совсем меня не улыбнула. Это было как, если младенца выбросить из колыбели.

Что Жанна? Она молча сидела и смотрела вперёд. Удивительное создание. Всё примет, всё снесёт. Ради чего?

Видимо мы оказались в зоне действия портативных раций военных: рация в машине зашипела, оттуда долетел невнятный голос. Из-за шока я не ощутил времени в пути, но предположительно мы были достаточно далеко от уничтоженного лагеря. Значит рацией пользовались другие выжившие на мясобойне. Чем ближе мы подъезжали к дороге, тем отчётливей слышался голос в динамике.

– Майор Коненков, кто говорит?! – наконец ответил майор.

– Хуй в пальто! Вы где?

– Едем в сторону шоссе, по правую руку от дороги. Будем на асфальте минуты через три.

– Где именно?

– Точно сказать не могу. Где-то пятнадцатый километр, мы не могли дальше уехать по пролескам.

– Понял, встретимся там, конец связи.

– Вы их знаете? – спросил я.

Майор не ответил.

– Считаете, этим людям можно доверять?

– Говорили по военным частотам, – коротко отрезал Коненков.

Вопрос оказался сложнее и уместнее, чем мне и майору хотелось бы. Это как то, что не стоит говорить в компании взрослых людей в присутствии всех собравшихся, даже если все они доверяют друг другу. Такие вещи обсуждают тет-а-тет.

– Честно, не знаю, – сказал майор так, что воображение дорисовало жест, как он машет рукой.

– Сейчас наверно никому нельзя, – сказал я в воздух.

– Прорвёмся, – сказал Коненков.

– Вот и дорога.

Мы оказались в низине перед уходящим вверх склоном, по которому и шло шоссе. Тут надо сказать, что в тех краях очень много воды, так что дороги строили либо на возвышениях, либо строили возвышения специально для дорог, так, чтобы любая вода: дождь или талый снег скатывались вниз. Местами эти насыпи очень круты, так что вряд ли бы туда забрался даже военный «Тигр». Но мы собирались подняться туда пешком. И через мгновение после выхода из машины я понял почему.

На гребне дороги, как асимметричный позвоночник растянулась сплошная линия машин. Все они смотрели в противоположную от города сторону. Почти у каждого автомобиля в кабине виднелись сгорбившиеся силуэты людей.

Мы остановились практически у основания склона, не доезжая пяти метров.

Двигатель был заглушен. Мы вылезли из машины и осмотрелись. Никого не было – только тишина. Эти звуки… Точнее тишина, выраженная в звуках: шуршании высокой травы в низине, в которой мы находились, в свисте ветра в ветках, оставленных позади деревьев – это было как будто прощание.

– Надо залезть наверх и осмотреться, – голос майора прозвучал как-то глухо.

У меня возникло ощущение, что это не странности вокруг меня, а я сам будто выключен из мира – как будто я оглох и начал терять чувствительность по всему телу. Вырвавшееся чувство вседозволенности захлёстывало меня. С каждым мгновением оно становилось сильнее. Сначала это была дикая радость, когда мы с девочкой бежали по петербургской улице к машине, потом резкое чувство порыва с прошлым и вот – апогей. По крайней мере, так я думал в тот момент.

Меня сильно тряхнуло. Это майор взял меня за плечо своей мощной рукой и встряхнул.

– Ты замёрз, парень?! – крикнул он.

– Нет, просто… Красиво здесь.

Он дико посмотрел на меня.

– Идите за мной. Девочку, конечно, лучше оставить здесь.

– Нет, я пойду, – тихо, но убеждённо высказалась Жанна.

Юрий Александрович дёрнул щекой.

Пока мы поднимались, я попытался представить судьбу приютившей нас в палатке семьи. Очень не хотелось этого делать, потому что это отрывало от окрыляющего чувства свободы, что бродило и пузырилось в крови. Я даже испугался этого всепоглощающего чувства. Оковы, условности, которые и конструировали общество, больше не существуют… Оно кружило голову и отключало мыслительные процессы.

Подъём был невысоким, но почти непреодолимым: за годы, что вода стекала по этому склону, он превратился в оголённое русло высохшей речушки с мелкими ползучими камушками и потёками глины, которая к тому же, размокла под прошедшим только что дождём. Несколько раз мы скатывались вниз. В какой-то момент стало даже смешно: перед нами в общем-то невысокое и не самое крутое препятствие, но мы, как скинутые в унитаз тараканы, не могли на него взобраться, то и дело откатываясь вниз.

– Эх, где мои пятнадцать лет, – пробурчал майор.

Что могло случиться и, вероятнее всего, случилось с той семьёй было очевидно. Они умерли и восстали. Я нарочно пытался представить себе, как искорёженные черепушки оголёнными зубами впиваются в дебелые бёдра выбежавшей из палатки жены Василия. Как её там звали? Лиля? Как её заваливают и отрывают от неё куски мяса, как она в конвульсиях, теряя кровь, теряет сознание. А потом её глаза вновь открываются. Только это уже не она. И, возможно, именно её зубы – зубы родной матери перегрызли горло маленькой Марусе. Но это лишь моё воображение.

Этим созданиям нужны зубы, чтобы размножаться. Они не производят потомство – они захватывают уже созданное, плодя себе подобных. Не сливаясь в порыве страсти, а используя слюну, чтобы пустить по артериям яд.

Я нарочно драконил себя этими картинами, чтобы вернуться с небес на землю.

Когда мы скатились к основанию дорожной насыпи в очередной раз, я случайно встретил взгляд Жанны. В её глазах читался такой страх, что он невольно передался и мне. Холодная волна остудила моё возбуждение, и я, как будто её глазами увидев себя, понял, что широко улыбаюсь. Судя по тому, что у меня сводило мышцы лица, улыбаюсь давно.

Кое-как я привёл мимику к стандартному состоянию. Хотя мне всё равно казалось, что хоть уши, да выдают мою эйфорию.

Резкий голос майора в очередной раз вытрезвительно подействовал на мою психику. Он раздался неожиданно и сверху.

– Подождите, не карабкайтесь. Откройте грузовой отсек джипа – там есть верёвка. Поживее.

Я с половины склона спустился к машине, с опаской глядя на лес. Потёки грязи на склоне закрыли собой на время всё обозримое пространство, а вот лес мог скрывать в себе что-то. Не имея понятия, как открывается багажная дверь, а кричать назад очень не хотелось, я открыл заднюю, впрыгнул в машину и перегнулся через заднее сиденье, перебирая разный хлам в поисках верёвки. Наконец, я нащупал её, выдернул. За мгновение до того, как вернуть корпус обратно на заднее сидение, а потом вылезти, я ощутил присутствие рядом с машиной.

Я не закрыл дверь.

Леденея, с сердцем, сжатым в комок, я сел повернул голову и… Там никого не было. Фантомная интуиция. Просто показалось. В детстве я очень боялся всякого, что может жить под кроватью и часто бегал к маме с папой в кровать, когда я буквально физически ощущал какое-то присутствие. Но это всегда был лишь обман моей собственной фантазии.

Я выбрался из машины и пошёл к насыпи. Майора наверху не было.

«Чёрт, покойники его сожрали, что ли?», – подумал я. Не люблю, когда во время командной работы люди просто пропадают. Позвал нас – так жди теперь.

Мы с Жанной стояли внизу и ждали. Мне это показалось унизительным, я даже подумал карабкаться вверх, но почему-то не хотелось позориться перед этой маленькой особой.

– Ты как? – спросил я, чтобы как-то заполнить тянущееся время.

Девочка посмотрела на меня исподлобья, как будто хотела сказать: «Поздновато ты спрашиваешь».

– Нормально.

Готов поклясться, что в этом голосе звучала взрослая женская обида. Хотя выдавать желаемое за действительное – один из моих коньков.

– Пить не хочешь?

Она промолчала.

«Как знаешь», – подумал я. А потом ещё подумал, что у нас нет воды. Вот что не было моим коньком, так это заботливость и внимательность к окружающим.

Прошло долгих десять минут. Мы двое переминались с ноги на ногу.

Крик с дороги застал меня, когда я отливал в ближайших зарослях высокой травы. На ходу застёгивая штаны, оскальзываясь, я вышел к основанию насыпи.

– Ну что там? – спросил я.

– Всё чисто. Верёвку нашёл?

Я подобрал с травы верёвку. К тому моменту я уже изрядно замёрз, так что взять её плохо слушающимися пальцами, было трудно. Один конец полетел наверх. В фильмах у них всегда так просто это получается, а вы попробуйте кинуть тонкую верёвку на три метра – она и полутора не пролетит. Не камень же к концу привязывать…

– Кидай весь моток, а сам держи за конец! – крикнул майор.

Он с высоты смотрел по сторонам, оглядывая пространство у нас за спинами. Не известно, что выминало мертвецов из города в лагерь – они вполне могли прийти сюда.

– Блядь, ну пиздец, – тихо проговорил я себе под нос, сматывая верёвку обратно – Заебёшься её заматывать.

По ходу я разобрался, что лучше наматывать её между локтем и ладонью, согнув локоть под 90 градусов. Моток был снова готов, я неловко размахнулся и швырнул его вверх. На этот раз верёвка долетела. Майору всё равно пришлось чуть-чуть съехать, чтобы подобрать её, но полдела было сделано – теперь нужно было ждать, пока он её привяжет.

Наконец, раздался призывный клич. Приглашающим жестом я отправил Жанну вперёд, чтобы её страховать снизу. Но до этого не дошло: верёвка поехала сама: майор сверху тянул её, своими могучими руками. Затем конец верёвки упал к моим ногам, я взялся и переставлял ноги, пока не заехал на самый верх насыпи.

Вид оттуда открывался неплохой. Голые поляны, возможно, отнятые когда-то у леса, разделённые узкой полосой насыпи, на гребне которой застыл поток автомобилей. Зрелище занимательное, если бы не «но». В этих машинах были покойники. Не троглодиты, а именно покойники. Люди сидели в разных позах: кто-то, упав головой на руль, кто-то – запрокинув съёженное лицо в потолок, кто-то – скрючившись на заднем сиденье. Все они были мертвы окончательно.

Кажется, меня тогда пробила дрожь. Я засмеялся и ударил руками по бёдрам.

– Ввот ссучьи потроха. Это нас так защитили? Не знали, что за рулём могут сидеть исключительно не обращённые в троглодитов люди – решили всех здесь остановить?

– Я же просил держать себя в руках, – требовательно сказал майор.

– Да я и держу, вот смотрите, – я обхватил себя – только как это оградит нас от опасности стать покойниками?

Я говорил уже так, как говорят зоологи о видах животных, с той лишь разницей, что речь шла о разновидностях мёртвых человеческих тел: покойники – упокоенные мёртвые, они больше не ходят, а троглодиты – это… Ты понимаешь.

– Причин, по которым, они такими стали больше нет. Повсюду была паника…

– Только не в городах – людей просто не проинформировали о происходящем.

– А надо было, чтобы помимо мёртвых, ещё и живые начали топтать и убивать друг друга?!

– Да пусть хоть так. Люди имеют право защищать себя сами. К чему привело это замалчивание? Всё равно все умерли! – я развёл руки, указывая на автомобильный ряд.

– Что было, то было, – неожиданно спокойно и рассудительно сказал майор.

Я думал, он ещё продолжит спорить, как военный, привыкший считать, что всё благо исходит от начальства.

– Куда теперь? – спросил я.

– Пока никуда. Ждём группу выживших, – он махнул рукой в направлении оставленного джипа, как бы напоминая про сообщение по рации.

– Мы замёрзнем.

Солнца уже не было, дождя, насколько помню, тоже, но было ощущение, что к вечеру, вся эта влага в воздухе и в нашей обуви обогатится прекрасным охлаждающим свойством.

– Есть где погреться, – небрежно обронил Юрий Александрович.

Я посмотрел вдоль дороги. Повсюду стояли металлические конструкции с покойниками внутри.

«Погреться».

– А почему у всех машин выключены двигатели? – спросила Жанна.

Майор помолчал, почесал подбородок.

– Мне все детали не известны, но насколько могу судить, изначально планировалось, что остановят только движки. Сейчас большинство машин с электроникой, так что достаточно хорошего ЭМИ-удара и двигатели отключатся. Но наш народ очень мастеровит… Бывает. И многие залезли под капот, поколдовали там, и некоторые машины снова завелись. Начались давки и драки, потому что те, у кого машины были на ходу, не могли объехать тех, кто стоял. Ну, в общем… Дальше сама, девочка.

– А чем их так? – спросил уже я.

Я думал, он не ответит, но он среагировал:

– Не знаю.

Кожа на них была сморщенной, как будто из людей выпарили всю влагу разом. Не знаю, что это было за оружие, но оно убило всех.

Мы дождались группу. Она состояла из нескольких женщин и мужчин, одного младенца на руках женщины, одетой в ночнушку и кроссовки, и троих парней с автоматами – всего около десяти человек. Один, видимо старший по званию приветствовал майора, отдав ему честь. Ни одного имени я не запомнил.

Майор приказал дать женщине в ночнушке какую-нибудь одежду, затем был короткий спор о том, где всем остановиться, чтобы перевести дух и решить, что делать дальше. Нежелание вытаскивать высушенные трупы из машин, чтобы занять их место победило, и мы по очереди, страхуясь верёвкой, заскользили вниз.