Читать книгу Инферно – вперёд! - Роман Кузьма - Страница 3

1

Оглавление

Округа Дуннорэ-понт издревле считалась местностью, окутанной туманами столь же густо, как и загадками. Древние, поросшие мхом, валуны, формирующие затейливые фигуры, встречались здесь едва ли не на каждой лесной поляне. Эти камни, испещрённые рисунками, чей смысл был сокрыт от людей, не имевших, кстати, ничего общего с их появлением, служили живым напоминанием о былых временах. В те далёкие дни, когда по земле ходили племена, сами названия которых давно стёрлись из людской памяти, камни, как говаривали сведущие люди, служили могучими источниками волшебной силы. Бедные земли графства, были издревле покрыты тысячелетним, лишь местами чередующимся с лугами, лесом, существовавшим ещё до прихода людей. Лес этот, наполненный угрюмым молчанием, казалось, отпугивал крестьян, несмотря на то, что те всегда искали землю, которую бы можно было очистить под пашню. Возможно, не последнюю роль тут сыграли многочисленные трясины, испускавшие смертоносное зловоние – по слухам, в них утонул не один дровосек, – а возможно, причиной тому послужили рассказы о странных, пугающих песнопениях, порой раздающихся в здешних чащобах в полночные часы – они, говорят, способны запугать и самого отчаянного храбреца. Одно известно наверняка: окрестности Дуннорэ-понт пользовались дурной славой и заселены были неплотно даже до огораживания. Когда же лендлорды стали присваивать общинные земли и сгонять крестьян с их наследственных участков, чтобы выпасать на них свой многочисленный скот, графство обезлюдело окончательно. Последующее столетие, отметившееся бурным развитием паровых машин, мало что изменило в сонном, словно умирающем, быте немногочисленных обитателей этих забытых мест. Наступление изрыгающего огонь и пар неумолимого завоевателя, носившего имя Научный Прогресс, однако, достигло и этих, забытых Эзусом, мест. Пришло время, и железные дороги опутали земли королевства с целью спаять их в единое, послушное воле правительства, целое; одна, подобная указующему персту, ветка протянулась и до Дуннорэ-понт, городка, который со времён рыцарства и баронских распрей так и не увеличился ни в размерах, ни в численности населяющих его жителей. В этом малоприятном обстоятельстве знатоки городских легенд обвиняли ведьму, сожжённую на костре ещё при Орнаге Великом. Она, как утверждают, и прокляла жителей городка и ближайших селений, лишив их мужской силы и способности к деторождению. Последними её словами стало зловещее пророчество, обещавшее Дуннорэ-понт медленное и мучительное вымирание: последнему обитателю города, если верить ведьме, предстояло быть казнённым самим монархом, а его наследнику – скончаться от удара осиновым колом. Этому ужасающему событию предстояло произойти в день, когда даже Небеса станут плакать кровью, став свидетелем творящегося беззакония и святотатства, а Зло окончательно изгонят из этого мира. С течением времени проклятие постепенно забылось, хотя достопамятная смерть ведьмы на костре, похоже, так и осталась наиболее примечательным событием в истории города. Долгие масслетия2 Дуннорэ-понт словно пребывал в спячке, апатично наблюдая как мимо проходит жизнь. Одна группа любителей поговорить на данную тему придерживалась той точки зрения, будто причиной низкой рождаемости являются гнилостные испарения, идущие от местных болот и многочисленных торфяников; другие – большей частью приезжие и обитатели соседних графств – едва ли не с пеной у рта доказывали, что причиной всему – кровосмесительные связи, которыми опутан город: они-то и являются подлинной причиной вырождения дуннорэ-понтцев. Так или иначе, но первый паровоз, притащивший в город два полупустых вагона с рабочими и руководством компании, пожелавшим отпраздновать завершение строительства новой ветки, встретило едва ли не такое же количество горожан. Вопреки пустым надеждам на то, что железная дорога оживит здешний быт, произошло обратное: значительная часть молодёжи уехала из города, причём, как поговаривали злые языки, многие сделали это с тем самым первым поездом. Впоследствии, правда, когда в соседнем графстве обнаружили нефть, округа наполнилась старателями, надеявшимися разбогатеть. Большинство из них, окончательно разорившись в ходе бесплодных поисков, остались здесь жить, благо в Дуннорэ-понт всегда были рады новым людям. Именно благодаря этим, наполненным кипучей энергией неудачникам, численность населения вновь начала расти, превысив гросс3 человек – совсем как в те дни, когда горевшая на медленном огне ведьма изрекла слова, обрёкшие местных жителей на медленное вымирание. Когда в ратуше – старинном двухэтажном строении с каменными, скреплёнными деревянным каркасом, стенами – сверили свои книги с приходскими, работники канцелярии, которым доверили эту важную задачу, сразу же подметили столь подозрительное сходство между цифрами – 1728. Число это, дуаз4, возведённый в третью степень, или гросс, не могло не вызвать суеверного страха. Переглянувшись, они оба, словно сговорившись, одновременно коснулись шеи, а потом лба скрещёнными пальцами обеих рук в жесте, призванном отпугивать духов. Казалось, будущее сулило городу сплошные беды и страшные неприятности – и в последовавшие за этой сценой недели произошёл ряд событий, принудивших тех, кто знал о жутком совпадении, не раз и не два помолиться за благополучное завершение года. Ходили глухие слухи о море, постигшем скот местного богача Винна да Дуннорэ-понт, наследника лендлорда, выжившего отсюда большую часть населения, включая обедневшего графа. Те, кто бывал в лесу, поговаривали о ночных плясках и песнях вокруг каменных алтарей в разрушенных святилищах, в которых участвовали нечеловеческие создания, но рассказы эти, изложенные завсегдатаями местных таверн за третьей кружкой эля, не вызывали доверия. Наконец, над одной из заброшенных ферм, принадлежащей Винну да Дуннорэ-понт, но игнорируемой даже его скотом, разразилась страшная буря с градом, уничтожившим всю растительность. Вспышки молний, бросавшие непривычные красноватые отблески и отличавшиеся неестественной, подчас горизонтальной или спиральной траекторией, привлекли внимание местной газеты. Редактор сего уважаемого издания и, по совместительству, единственный репортёр Дитнол Норс, даже посвятил описанию бури заметку – и отправил в одну из столичных газет, где также подвизался корреспондентом, телеграмму соответствующего содержания. Гонорар, неожиданно щедрый, заставил было его насторожиться, однако, пожав плечами, Норс безмятежно обналичил перевод и, насвистывая себе под нос популярную мелодию, уже собрался было в одну из трёх местных таверн. Там он обычно черпал львиную долю материала для следующего номера – и оставлял далеко не меньшую по размеру часть своего скромного заработка. Остановимся на миг на его облике, так как сей газетчик – одно из главных действующих лиц нашего повествования. Это был ещё относительно молодой человек, всё ещё холостой, ростом выше среднего. Упругая походка его и худощавая фигура свидетельствовали о том, что занятия спортом не чужды этому господину. В тот день на нём был его лучший – один из двух – гомеспуновый5 костюм, бежевые ботинки с белыми мысками и фетровый котелок серого, в тон с беспокойно рыскающими глазами, цвета. Волосы указанного господина, равно как и усы, были ещё естественного светлого, без примеси красителей, цвета, напоминавшего, как говаривали его друзья, доброе ячменное пиво. Покинув здание почтового управления, он остановился, чтобы прикурить – и остолбенел, заслышав звук, которому не положено было звучать в это время на железнодорожной станции. До ушей его донёсся отдалённый стук колёс поезда, мчащегося на всех парах. Норс, по случаю утреннего времени, бывший совершенно трезвым, сверился с карманными часами с календарём, подаренными ему градоначальником. Там значилось: «понедельник». Даже если часы и подвели его, Норс не мог ошибиться насчёт времени: солнце, которому было далеко до зенита, указывало на то, что сейчас около десяти утра. Единственный поезд, приходивший в Дуннорэ-понт только по четвергам, неизменно в семь утра, явно заблудился либо… Норс почуял сенсацию, подобно тому как охотничья собака чует кость. Даже если расписание поездов изменили, это уже событие по меркам их города, и он, а не сплетники из «Чугунного столба», станет первым, кто поведает её народу. Если же случилось то, о чём Норс пока что даже в мыслях боялся признаться самому себе, его газете светил стремительный рост продаж. Уже обдумывая текст статьи и содержание заголовка внеочередного выпуска, он вернулся в здание, которое только что покинул – но со стороны, обращённой к железнодорожной колее. С трудом сдерживая возбуждение, Норс едва ли не бегом пересёк безлюдное помещение, отведённое под зал ожидания, и наклонился к окошку, за которым прятался кассир, старик Гивел.

– Что это за поезд там пыхтит, дружище? – Несмотря на волнение, он улыбался как можно шире, чтобы Гивел вдруг не заподозрил, что выдаваемая им информация стоит денег.

– Экстренный! – отрезал старик, угрожающе выпучив глаза. Задёрнув шторку, он оставил Норса наедине с его фантастическими предположениями. Редактор «Городских новостей», мгновенно сообразив, что, будь о прибытии экстренного поезда известно заранее, он бы уже знал об этом из своих источников в ратуше, благо там же размещалась и его редакция, а сам он на прошлых выборах возглавлял избирательный штаб градоначальника и посему пользовался его личным доверием. Следовательно, новость, поступившая, вероятнее всего, только что, пришла на почту, в виде телефонного звонка или телеграммы, а уже оттуда Гивелу перезвонили о прибытии поезда – едва ли не позже самого прибытия. Репортёр, бормоча вполголоса себе под нос что-то об извечном головотяпстве мелких чиновников, вышел на перрон и, надумав вновь заглянуть на почту, чтобы разузнать подробности, как вынужден был замереть на месте. Огромный чёрно-синий паровоз, издав оглушительный свист, выпустил пар из машины, пытаясь погасить свою чрезмерно высокую, по стандартам этой линии, скорость. Скрежеща выкрашенными в красный цвет колёсами, стальное чудовище визжало, словно было живым – и его подвергали какой-то удивительно жестокой пытке. Наконец, проехав чуть больше, чем ему следовало бы, но всё равно, поразительно точно, учитывая тот факт, что машинист гнал его на максимальной скорости, паровоз замер, окутанный клубами пара. Норс, который, в силу свойственной ему наивности, полагал, что сюрпризы на сегодня закончились, получил возможность увидеть, кто именно прибыл на «экстренном» – и выругался, не в силах скрыть своё удивление. Челюсть журналиста медленно отвисла и опускалась всё ниже по мере того, как первый вновь прибывший пассажир делал шаги вниз по ступенькам. Наконец, ноги, обутые в чёрные, начищенные до блеска, ботинки опустились на перрон и чётко, по-военному, сошлись вместе. Раздавшийся затем свист, по громкости способный конкурировать с паровозным гудком, послужил началом поспешному топоту многочисленных, столь же чёрных и блестящих, ботинок. После непродолжительной суеты, в которую то и дело врезались отрывистые команды и пронзительный звук сержантских свистков, ботинки и их обладатели построились ровными шеренгами вдоль поезда. Норс, который был вынужден забиться в зал ожидания, чтобы его не растоптали, в те недолгие минуты, что солдаты провели на вокзале, имел возможность внимательно разглядеть их экипировку. Прильнув к одному из запыленных окон, он успел увидеть достаточно, прежде чем удар приклада, потрясший раму с противоположной стороны, не напомнил о том, что военные не жалуют любопытных. Впрочем, и увиденного газетчиком было более чем достаточно, чтобы дать ему дополнительную пищу для размышлений. Сам собой напрашивался очевидный вывод: единственной причиной прибытия в Дуннорэ-понт воинской части могла быть только его же телеграмма о необычной буре на заброшенной ферме. По крайней мере, наличие у всех солдат противогазов, а у одного отделения – радиометров, спектрометров, электрометров и ряда других измерительных приборов, чьё назначение Норсу было неизвестно, – не могло иметь причиной что-либо иное. Вскоре, не задерживаясь на одном месте, солдаты скорым шагом покинули вокзал. Норс же, сообразительный как от природы, так и в силу наличия определённых профессиональных навыков, приосанился и, напустив на лицо скучающее выражение, подошёл к паровозу. Машинист, надвинув фуражку на глаза, проигнорировал его и отправился к Гивелу, громко и не выбирая слов требуя уголь и воду. Это, впрочем, нисколько не смутило неунывающего репортёра. Постучав в стальной борт локомотива, он дождался, пока выглянет кочегар – нечёсаный широкоплечий блондин без фуражки, весь чумазый от копоти.

– Чего вам, сэр? – Хриплый голос, запах табака и кислого вина свидетельствовали о том, что Норс обратился по адресу. Вредные привычки сами по себе требуют денег, а скверный характер всегда толкает на преступления ради того, чтобы их добыть. Такой человек охотно продаст информацию, даже если это и запрещено. В руке журналиста сверкнула серебряная монета.

– Один шиллинг, – сказал он. Кочегар облизнул губы и осмотрелся по сторонам. Рука его, волосатая и жилистая, вытянулась вперёд так далеко, словно могла удлиняться по воле владельца. Мозолистая ладонь схватила шиллинг не хуже тисков, едва не сломав Норсу пальцы. После непродолжительного разговора, прерванного появлением машиниста, Норс отошёл в сторону, чтобы обдумать услышанное. Сдвинув котелок на затылок, редактор «Городских новостей» простоял на перроне около минуты, молча глядя себе под ноги. Наконец, поборов желание закурить, он поправил головной убор и, подкрутив усы, энергичным, пружинистым шагом направился в редакцию. Выпущенному им в тот вечер номеру, фактически, листку, в котором говорилось о прибытии в город «оснащённой современной техникой 2-й роты 1-го батальона 36-го пехотного полка армии Его Величества под командованием капитана Глайниса – в связи с недавними метеорологическими феноменами», суждено было стать первым пропагандистским ударом Королевства Айлестер по новому, ещё не известному врагу.

2

Масс – двенадцать дюжин, 144.

3

Гросс – двенадцать массов, или двенадцать раз по двенадцать дюжин, 1728.

4

Дуаз (кэлт.) – дюжина. Дуодецимальная система счисления подразумевает счёт дюжинами: при необходимости к полученному числу прибавляется остаток, например, число 46 содержит три дюжины (3 по 12, или «терц-дуаз») и 10 («децим»). Правила обязуют произносить это число как «терц-дуаз-и-децим», хотя обычно для удобства пользуются сокращённой формой: «терцдуаздецим».

5

Гомеспун – разновидность шерстяной ткани.

Инферно – вперёд!

Подняться наверх