Читать книгу Быстролап из Фаунтауна - Роман Владимирович Никитин - Страница 3

Я вышла из полицейского управления и призадумалась – как лучше добраться домой? До ближайшей станции метро полчаса пешком, если никуда не спешить. Я решила прогуляться. Тем более, погода позволяла.

Стоял на редкость теплый сентябрьский вечер. Низкое солнце закатилось за крыши домов и не могло больше смотреть на прохожих сверху. На улицы города словно набросили сумрачную тень. Воздух был совершенно неподвижен. Подогретый за день, он казался особенно приятным на полутемных улицах. Немного парило, как будто перед дождем. Я глянула на небо – никаких признаков непогоды. Светло-прозрачная осенняя голубизна.

Наш город никогда не спит. Но иногда мне кажется, что он и вовсе постоянно в движении. Сотни и тысячи жителей, и все куда-то спешат. Кто не едет на смену, тот возвращается с работы. Кто не ходит на работу, спешит по своим делам. У кого нет дел, и тот бегает по городу в попытках сэкономить время.

Думая обо всем и ни о чем конкретно, я прошла два или три квартала. До метро оставалось еще столько же. Вдруг пискнул часофо́н. Я удивилась. Рабочий день давно закончился, выходные еще не начались – кто бы это мог отправить сообщение?

Я вытащила из кармана курточки латунную кругляшку своего «Ники-тики-таки» и откинула крышку. Не удержалась, оценила свою мордашку в отражении на внутренней стороне. Да-да, грешна. Подобно многим девушкам, я купила фон со встроенным косметическим зеркальцем. Не спрашивайте, во сколько он мне обошелся. Красота требует жертв!

Окончив оценку внешности (по всему выходило на твердую пятерку), я глянула на хронометр. Начало девятого. Для весточки из Вульпинска слишком поздно – мама или сестренка отправляют сообщения с почты, а она закрывается в шесть. Наконец я открыла вторую крышку, под часовым блоком.

Наборные буковки на барабанчиках составили такое сообщение:

Я ДОЛЖНА ВАС ВИДЕТЬ · БЫСТРЕЕ Я НЕ УВЕРЕНА ЧТ УСПЕЮ ВСТРЕТИТЬ · АДРЕС ВАШЕЙ СУМК ·

Судя по всему, отправитель спешил. Ему явно было не до орфографии. Чего уж говорить о подписи?

Я дважды перечитала сообщение, но никак не могла понять, как у моей сумки может быть адрес. Возможно, изначально текст был длиннее – например, отправитель забыл об ограничении в восемьдесят знаков, и оно обрезалось при отправке. Хотя нет. В этом случае пришло бы два сообщения.

Я нажала на кнопку сброса и обнулила барабанчики. Убрала часофон в карман и принялась осматривать улицу в поисках телефонной розетки. К моему счастью ровно через дорогу оказался офис отделения «Почты Фаунтауна».

Я перешла через дорогу и зашла в отделение. Так и есть, на столе для просмотра журналов и оформления подписки то, что мне нужно. Здоровенная, десятирозеточная точка доступа. Я присела, достала фон, сковырнула заглушку на «экваторе» часового блока и размотала катушку с проводом. Потом нашла на точке доступа розетку и подключила к ней шнур часофона.

Как только устройство поймало сигнал линии, тут же соскочила с места и повисла на проводе нижняя крышка-наушник. Я водрузила ее на правое ухо, и принялась ждать ответа.

«Оператор на линии», – ответил наконец женский голос. – «Пожалуйста, назовите свой номер и сообщите, как мне к вам обращаться».

– Здравствуйте, – произнесла я. – Меня зовут Роксана. Номер шестнадцать девяносто один двадцать пять. Хочу знать, кто отправил мне текстовое сообщение несколько минут назад.

«Я поняла ваш вопрос, госпожа Роксана. Однако правила нашей компании запрещают раскрывать личность отправителя кому-либо, кроме представителей власти. И то лишь по решению судебной инстанции. Боюсь, я не могу сообщить вам телефонный номер и имя отправителя».

– Хорошо, – сказала я. – Тогда переключите меня, пожалуйста, на отделение полиции Юго-западного района.

«Переключаю».

Снова пауза, и снова длинная, не меньше минуты. Я сидела, слушая тишину, и не понимала, что мешает оператору заполнить ее, например, звуками музыки. Если голос так легко передается по проводам, должна же передаваться и музыка, верно?

«Ульфсон на линии», – раздался наконец знакомый усталый голос.

– Здравствуйте, детектив, – поздоровалась я. – Это Роксана Быстролап, ваша сегодняшняя потерпевшая.

«Я не детектив, а дознаватель», – ответил Ульфсон. – «Но я вас слушаю».

Даже не поздоровался!

– Господин Ульфсон, мне только что пришло безымянное сообщение на часофон. Очень подозрительное.

«И что я должен сделать?», – ответил мужчина. – «Поздравить с уровнем достатка? Хорошо, поздравляю. Чтобы купить часофон, мне лично надо потратить годовое жалование. Только не понимаю, какое отношение это имеет к моей работе».

– Я же сказала – это очень подозрительное сообщение! И отправитель не назвался!

«Еще раз», – уже раздраженно сказал Н. Ульфсон, – «Что я должен на это ответить? Угадать, кто вам пишет? Я подозреваю, с такими внешними данными и, главное, уровнем зарплаты у вас должно быть достаточно поклонников».

Я медленно вдохнула и также медленно выдохнула. Общение с детективом Н. Ульфсоном оставалось процессом не из приятных.

– Вы можете запросить у оператора данные отправителя, – сказала я.

«По судебному ордеру, и только при открытом следственном производстве. Еще вопросы?»

– Да. Мне угрожают, – соврала я. – Насколько я знаю, в таком случае я могу подать заявление в ускоренном и упрощенном порядке, в том числе средствами электрической связи.

«Можете». – Двухсекундное молчание. – «Я переключу вас на регистратуру».

– Нет! – вскрикнула я. – Я не могу ждать, я боюсь! Вы обязаны принять мое обращение здесь и сейчас!

«Скорее там и сейчас», – в голосе полицейского послышалась усмешка. – «Хорошо, я официально принимаю ваше обращение. Открываю следственное дело через минуту. Пожалуйста, сообщите мне максимально подробно, чем именно вам угрожают, и кто».

Я хорошо знаю юридические тонкости, я журналист. Поэтому все то, что я сказала инспектору после, было заранее обдумано и спланировано. И, главное, нигде не отступила от буквы закона. Получилось так:

– Я считаю, что цыганка, которую я заподозрила сегодня в краже, преследует меня. Она интересуется моим адресом и хочет меня найти. Я думаю, это она отправила мне сообщение.

«Я вас понял», – сказал Н. Ульфсон. – «Дело открыто. Когда выясню обстоятельства и получу какие-либо результаты, вызову вас в отделение…»

– Спасибо огромное!

«…и раз уж у вас есть фон, назовите мне свой номер. Я отправлю извещение телетекстом».

Я в очередной раз назвала свой номер. Инспектор сообщил, что все записал, и отключился, не попрощавшись.

Нет, я все понимаю. Но зависть к уровню чужой зарплаты – это глупо! Я же не ворую эти деньги!

Только я отключилась от точки доступа и привела часофон в носимое состояние, как устройство снова тренькнуло. Я уставилась на безобидный «Ники-тики-таки» как на что-то смертоносное. Не без опаски открыв текстовый модуль, прочитала:

БЫСТРЕЕ!!! ИНАЧЕ БУДЕТТ ПОЗДНО!!! ВИЗИТКА ВАШЕЙ СУМКЕ

И снова без подписи. И теперь наоборот – лишние буквы и ненужные восклицательные знаки. Мне как пишущему редактору претило, когда люди злоупотребляли специальными символами. К слову, на текстовом поле часофона их всего три: восклицательный с вопросительным, ну и точка.

К сожалению, карманный фон не позволял отправлять ответные сообщения. А номера отправителя я по-прежнему не знала, поэтому не могла воспользоваться телетекстом в почтовом отделении.

Однако… Что же там в сумке и причем тут визитка? Может, речь идет о какой-то визитке в моей сумке? Но я была уверена, что ничего подобного там нет.

Стоп!

Я открыла сумочку и, порывшись в ее внутренностях, нашла копию описи из полиции. Так… Ага, точно!

«…визитная карточка на черном картоне – 1 шт.»

Рыться дальше я не стала. Решительно перевернула сумочку, и все ее содержимое с шумом вывалилось на стол.

Немногочисленные посетители с интересом посмотрели в мою сторону. Впрочем, мне до них дела не было. Я разгребла кучу нужных (ну и не очень нужных, а местами совсем ненужных) вещей и нашла искомое: черная визитка с тиснением. Одна сторона картона была пуста, но на второй блестела надпись серебром:

Г-жа Абессинская

Наследственная прорицательница

Ворожея, магистр тайных знаний

Ул. Вешних ручьев, д. 13, кв. 69

Кем еще может быть цыганка в большом городе? Конечно же, гадалкой. Как бы она сама не называла, хоть ворожеей, хоть прорицательницей.

Можно звонить Н. Ульфсону и отменять свое заявление. Но это, во-первых, долго, а во-вторых… неудобно, что ли. Получается, я сознательно отвлекаю детектива от важных дел.

С другой стороны, если я сейчас умолчу – то не нарушу никаких законов. И поскольку я совершенно не хотела общаться с Н. Ульфсоном еще раз, и уж тем более выслушивать от него очередную колкость, лучше я помолчу. И буду при этом чиста перед законом.

Я смахнула вещи обратно в сумочку, кинула часофон в карман куртки и вышла из почты. По счастью, я знала, где улица Вешних ручьев. Ехать туда не ближний свет, зато по прямой ветке метро, а затем всего пять минут на электробусе.

Скатаюсь, ничего со мной не случится.

А уж детектив пусть зарабатывает себе на часофон. Ишь чего. Задумал укорять меня моим достатком!

Улица Вешних ручьев расположена в промышленной части города, на востоке. В паре километров от Обводной дороги. Я быстренько перебежала через проезжую часть и принялась искать дом номер тринадцать. Он оказался неподалеку: электробус остановился около девятого. Через минуту я уже была на месте.

Дом как дом. Двухэтажный, верхний ярус чуть нависает над нижним, но все культурно – небо не загораживает. Это на узеньких центральных улицах бывает, что окна верхних этажей на расстоянии вытянутой руки. Между домами там поэтому постоянно полумрак – солнце не может пробиться через узенькую щель. Здесь же все нормально, вечерняя улица в меру светлая. Дом, вроде бы, тоже приличный.

Я подошла к входной двери и потянула за ручку. На окраине домофоны не приживались, не был исключением и дом гадалки. Я спокойно вошла в подъезд, нашла список квартир. Из него следовало, что квартира гадалки на втором этаже. Я поднялась, увидела дверь с латунной табличкой «69» и позвонила.

Нет ответа.

Повинуясь интуиции, я аккуратно взялась за ручку и потянула. К моему удивлению дверь легко открылась.

Я зашла в прихожую, прикрыла за собой створку и огляделась.

Небольшая двухкомнатная квартира. Сразу из прихожей – проходы в комнаты, а также в небольшой коридор в кухню, по пути – туалет и ванная. Квартира обставлена прилично и со вкусом: стены завешаны гобеленами на египетскую тему, потолок скрывается под навесными тканями, делающими помещение похожим на большой, неправильной формы шатер. Все двери из темного полированного дерева: глухие, без стекла или украшений. Справа от входной двери вешалка для одежды, калошница и держатель для зонтов.

– Госпожа Абессинская! – подала я голос. – Это я, Роксана Быстролап. Вы просили меня зайти. Я тут.

Молчание.

Я хотела разуться, но оказалось, что полы застелены ковровыми дорожками. Судя по их состоянию, ходили тут не снимая обуви. Я решила, что это знак, и по утоптанному ворсу прошла в ближайшую комнату.

Когда я толкнула тяжелую створку, готова была лицезреть что угодно, но все равно увиденное потрясло меня до глубины души.

Вся комната утопала в темноте, но вместе с тем переливалась красками. Десятки, если не сотни светильников таинственно мерцали, наполняя помещение оттенками фиолетового: от темно-розового до глубочайшего, почти в синеву, пурпурного. Каких фонариков тут не было! Маленькие и большие, квадратные и круглые, многоугольные и плоские, металлические, стеклянные и керамические, на подставке и без, висящие на стене и подвешенные к потолку, стоящие на полках и даже на полу.

Стены комнаты драпированы темно-синим бархатом с нашитыми на нем мистическими символами: от знаков Зодиака до древних скандинавских рун и египетских иероглифов. Некоторые из них таинственно блестели, а другие, наоборот, жадно поглощали свет, представляя собой провалы во тьму.

Массивный деревянный стол посередине оказался идеально круглым. А его размеченная на секторы столешница несла на себе многоугольную звезду. Ее лучи испещрены тысячами всяких «тайных символов». Мест за столом два: для просителя и прорицателя. То есть для простофили-дурачка и того, кто с этого дурачка стрижет деньги.

Словом, все, что нужно для работы шарлатана. Вот только «наследственной прорицательницы, ворожеи и магистра тайных наук» в комнате не оказалось.

Я аккуратно отступила назад, вышла за дверь и закрыла створку перед собой. Делать в этой обители одурачивания мне было решительно нечего.

Еще раз позвав госпожу Абессинскую по имени и не услышав ответа, я продолжила исследование квартиры. Осмотрев ванную, кухню-гостиную и коридор и не найдя решительно ничего интересного, я приоткрыла последнюю дверь.

И чуть было не вскрикнула.

Гадалка лежала в кровати в совершенно неестественной для фелис позе – распластавшись навзничь, чуть на боку, сверля потолок застывшим взором широко открытых глаз. Темно-синий халатик хозяйки сбился, оставляя неприкрытыми ноги от бедер. Левая рука госпожи Абессинской безвольно свешивалась с кровати, а в правой кошка зажала трубку домашнего фона – витой провод змеился по подушкам и уходил в розетку на стене. У меня тоже есть такая, я подключаю к ней часофон для подзарядки батарейки. Но хозяйка этого дома дорогими игрушками не пользовалась и говорила с обычной трубки.

По всему выходило: последнее, что она успела сделать – это надиктовать сообщение на мой номер. Но что же с ней случилось? С этим вопросом в уме я на мысках подошла к кровати и заглянула в лицо гадалки. Жизни на нем не было ни на грамм. Нет, это не для меня. Хватит с меня таинственных дел. Не хочу иметь с этим ничего общего.

Я медленно отступила от бездыханной фигуры, вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Потом развернулась и что есть духу рванула прочь из квартиры. Вихрем слетела по лестнице вниз, отчаянно дернула дверь подъезда и чуть не вывихнула руку – створка открывалась в другую сторону. Толкнув дверь всем телом, я буквально вывалилась на улицу… чтобы столкнуться с дородным городовым.

Удар всем телом в грудь участкового полиции выбил из моей груди остатки воздуха, и я начала оседать на землю. Городовой аккуратно подхватил меня и поставил на ноги.

– Поаккуратнее, гражданка, – произнес полицейский, урожденный лю́пус. Я попыталась ответить, но дыхание все еще не было. Люпус продолжал меня придерживать.

Вообще-то, их полное фамильное имя – канида-канис-люпус. Это близкие родственники волков, семья Дог. У нас на Востоке их называют пёсами, уж не знаю почему. Однако здесь, в столице, их мало кто отличал от обычных канис, и служили в полиции они тоже наравне с волками. Разве что обычно в более низких чинах.

– Куда спешите? – спросил полицейский.

– Простите, я…. Я…. Я…

Я почти придумала себе легенду, почему мне нужно отсюда быстро-быстро убраться, но тут все обломалось. За плечом полицейского пса маячила знакомая синяя шапка с шевелюрой из-под нее. Увы, слишком знакомая. А в данном случае – неприятно знакомая.

Фигура за спиной городового решительно выступила вперед, подвинув полицейского в сторону.

– Что вы тут забыли, Быстролап? – произнес детектив Н. Ульфсон вместо приветствия.

Первый раз в жизни мне было нечего ответить грубому мужчине.

Если вы думаете, что у полиции есть чувство юмора или хотя бы толика человечности, то сильно ошибаетесь. У отдельных представителей профессии наверняка есть, но в целом у организации – ни грамма.

Я об этом в курсе. Жизнь научила, как говорится. Поэтому не собиралась юлить или вертеться, и уж тем более пытаться разжалобить инспектора-дознавателя. Повторюсь: жизнь научила не дергаться, когда попадаешь в сложную переделку. И всегда трижды взвешивать, что говоришь представителю власти. В особенности при свидетелях. Отболтаться потом, сказать, что «ничего такого не произносил», не получится.

Поэтому на вопрос Н. Ульфсона я ответила совершенно честно: пришла проверить, что от меня хочет гадалка.

– Час назад я слышал, она вам якобы угрожала, – напомнил Ульфсон. – И вы решили проверить, насколько серьезна угроза?

Вопрос неприятный. Но я не сдавалась.

– Потом я получила еще одно сообщение, из которого следовало, что она не угрожала мне, а хотела встретиться, – также честно сообщила я.

Я достала часофон с несброшенным сообщением и показала его детективу. Вид моего «Ники-тики-таки» инспектора совершенно не впечатлил. Сообщение от госпожи Абессинской – тоже.

– Я отлично знаю, что вам прислала Абессинская, – сказал полицейский. – Я запросил и получил текстовые сообщения. Впрочем, уже неважно. Идите в машину, потом разберемся. Я пойду наверх – побеседую с ней сам.

Детектив потерял ко мне интерес и оставил на попечение городового. Тот не слишком вежливо проводил меня в полицейскую машину, после чего закрыл дверь, и я оказалась заперта. Городовой вернулся к зданию и взял дежурство рядом с входной дверью. От подобной наглости я даже не стала сообщать полиции, что кошка ушла в сон. Пусть сами разбираются.

Полицейская машина оказалась фургоном с двойной кабиной. То есть спереди два ряда сидений, а сзади – крытая грузовая платформа, переоборудованная под перевозку арестантов.

Стоило мне устроиться на заднем диване, как позади кто-то произнес:

– Покурить найдется?

С перепугу я так подпрыгнула, что стукнулась головой о крышу. Позади мерзко заржали. Я обернулась.

Из окошка в грузовой отсек на меня таращилась рожа арестанта: серомастного типа с неприятным острым лицом. В темноте фургона было плохо видно, но я поняла, что это ра́ттус. Тот самый случай, когда официальное имя есть, и оно как бы обязательно к использованию. Но никто в Фаунтауне не называет крысов иначе как крысами.

Тому есть причины. Первая – судебного преследования со стороны раттуса можно не опасаться. Крысы живут в канализации и на поверхности почти не появляются. И ни один из крысов не является зарегистрированным жителем столицы. Какое уж тут судебное преследование. Вторая причина куда весомее – крысы сами себя так именуют.

Я посмотрела на паренька. Неприятная физиономия в окошке блестела белками глаз и зубами. В последнем случае блестела натурально – верхние резцы крыса щеголяли золотыми коронками. Я прикинула в уме все то, что знаю о мелких преступниках и поняла, что передо мной как минимум член крысиной банды. Рядовым раттусам подобные украшения не по средствам.

– Не курю и тебе не советую, – отозвалась я.

Видимо, это была моя тактическая ошибка. В смысле, поддерживать разговор. Парню явно хотелось поболтать. Говорил он с выраженным акцентом подземного жителя, к тому же присвистывал в свои фиксы.

– Тебя за фто? – спросил крыс.

– За то, что и тебя. Рот не закрыла вовремя, – с ударением на последние слоги отшутилась я. Почему-то полагала, что могу урезонить крыса остротой. Это была моя вторая тактическая ошибка.

– Жжошь, куродавка, – снова заржал раттус. – Типа с фувством юмора, да? Ладно, расслабься. Если закатали не в багажник, то нифего у них на тебя нет. Ты даже не задержанная. Так, просто для выяснения. Скоро отпустят.

– Да фто ты говоришь? – в притворном восхищении сказала я и снова обернулась к окошку. – Спасибо тебе, дорогой мой серый друг. А тебя за фто?

– А фто дразнишься, фто дразнишься? – закудахтал обладатель золотых коронок. – Ну, хофешь, вообще больше нифего не скажу, вот.

– Не поверишь, парниша, – сказала я шепотом, приблизившись вплотную к окошку. И перешла на еле слышный шелест. – Я… я, знаешь…. Я очень хочу…

Стоило наглому крысу повернуться к окошку ухом, я набрала воздуха в грудь и гаркнула так громко, как могла:

– ЧТОБЫ ТЫ ЗАТКНУЛСЯ!

Серомастный прыгнул назад так, что, по-моему, ударился в заднюю дверь мобиля. По кузову прошел смачный «бабах», машина качнулась на рессорах. Городовой снаружи дернулся с места, но я показала ему через окно большой палец вверх – типа, все хорошо, не извольте волноваться. Люпус немного подумал, но вернулся обратно к подъезду.

Я усмехнулась и успокоилась. И без подсказки я понимала, что Н. Ульфсону просто нечего мне предъявить. Но подтверждение со стороны преступника с опытом окончательно убедило меня, что я все делаю правильно.

Это оказалось моей очередной, уже стратегической ошибкой.

***

Я никогда столько не писала от руки, вот честно. В редакции, конечно, хватало писанины. Но большинство задач я выполняла при помощи печатной машинки. А здесь…

На машинках стучали только детективы-следователи. А все остальные «гости учреждения» получали в свое распоряжение дешевую мажущую авторучку, пачку разлинованных листов грубой, желтоватой бумаги и кучу свободного времени на письменное изложение всех обстоятельств.

Стоило мне закончить с писаниной и собраться домой, как судьба снова надо мной посмеялась. Из-за письменного стола меня отправили… в камеру для задержанных. Да-да, несмотря на увещевания крыса, я все-таки оказалась в этом сомнительном социальном статусе. Официальную причину задержания озвучили так: «Непреднамеренное дезинформирование следствия методом бездействия».

Не спрашивайте, в каком воспаленном мозге мог родиться подобного рода шедевр. Я в ладах с родным языком, но при всем желании не смогла бы такое придумать. Оно и понятно. Государственная бюрократия – штука мощная, куда там моим редакторским мозгам. Придумает что угодно.

Но самый шик был в том, что меня поселили в соседнюю камеру с той, где содержался задержанный (или арестованный?) серый парень. Вот буквально через решетчатую стену.

Крыс обрадовался моему появлению, как будто я ему родственник. Поток шепелявой радости было не остановить. Но из всего сказанного я усвоила немногое: зовут его Деннис-младший, взяли его по подозрению в уличной краже. Но обязательно вот-вот отпустят, поскольку «нет у них методов против парня из Кланов».

Я не стала интересоваться, почему, как, а главное – зачем. Со всей этой беготней, с миллионами исписанных страниц я дико устала и очень хотела спать. Поэтому плюхнулась на лежанку (предварительно постелив на нее курточку) и отключилась под размеренную болтовню Денниса-младшего.

– Вставайте, Быстролап, – я узнаю́ этот голос, но все еще не очень понимаю, кому он принадлежит. Наконец просыпаюсь окончательно. И конечно, совершенно не помню своих снов.

– Что вам нужно, детектив? – произнесла я прежде, чем успела подумать. Ну конечно же, ему нужно снова меня допросить, или как там это называется.

Инспектор стоял рядом с моей лежанкой. У двери-решетки изваянием застыл давешний дежурный урсус. Я бросила взгляд через плечо и облегченно вздохнула. Денниса из клана Крысов в соседней камере уже не было.

– За вас внесли залог, – в голосе Н. Ульфсона сквозило сожаление. – Этого не требовалось, я бы все равно вас отпустил… позже. Но процедура дозволяет освобождение под залог денежных средств. Так что поднимайтесь.

Я вскочила с лежанки быстрее, чем с нее могло бы упасть перышко. Подхватила свою курточку, окинула взглядом ночлег поневоле, и с ужасом заметила мокрые пятна на подушке – там, где у меня изо рта во сне текли слюнки.

Да, хорошо поспала.

***

На двери комнаты висела табличка «Помещение для встреч». Хотя по мне – не для встреч, а допросов. Стол, два стула – все прикручено к полу. Разве что на столе нет петли для наручников. И то хорошо.

Скрипнула дверь. Я обернулась на звук и с огромным удивлением увидела в дверном проеме свою коллегу – Мими Мур.

Фелис, как обычно, одета по-молодежному: вытертые на коленях широкие штаны, модная розовая курточка с подтянутыми рукавами и, конечно же, неизменная бейсболка с логотипом рок-группы M.E.O.W. Через плечо госпожа Мур несла приличных размеров спортивную сумку. Судя по сдувшимся бокам – сейчас уже пустую.

– Мими? – спросила я вместо приветствия.

– Мими, Мими, – ответила девушка, входя в помещение. – Скоро тридцать лет уже Мими. И впервые за это время вытаскиваю подругу из каталажки. Привет, Рокси.

– П-привет, – смущенно произнесла я.

Да что такое! Чтобы я забыла поздороваться? Да еще с подругой? Кто меня подменил?

Кошка подошла ко мне, мы ритуально чмокнулись, Мими села напротив. Поставила локти на стол и сложила пальцы в замок. Блеснул яркий маникюр на хищно загнутых когтях. Это их родовое. Большинство сознательных фелис отстригают данные им от природы крючки на пальцах. Но некоторые – Мими Мур из их числа, – оставляют рудимент нетронутым.

– Рокси, – начала кошка. – Тут такая ситуация вышла…

– Да, я…

– Не перебивай, – сверкнула глазами Мур. – Меня попросили позаботиться о тебе. Не спрашивай, кто. Это… Это личное. Я бы даже сказала, семейное. В общем, я внесла за тебя залог. Не переживай, не очень большая сумма. Ну, то есть для меня не очень. Я уверена, ты будешь вести себя хорошо, и мне вернут все до последней монетки.

– Конечно! – подтвердила я. – Буду вести себя хорошо!

Очень, очень хотелось в это верить. Но в тот момент я не была уверена в том, что обещаю. Со мной такого вообще никогда не было. Я всегда выполняла свои обещания, чего бы мне это ни стоило.

– Это все ерунда, – сказала вдруг Мими. – Все эти задержания и залоги – лаки ломанного не стоят. Я больше за тебя беспокоюсь.

– За меня?

– Ага, – кошка кивнула. – Инспектор в общих чертах рассказал мне, что произошло. С самого начала, от твоей встречи с гадалкой в метро.

Я молча продолжала слушать. Мими проявляла совершенно несвойственную коллеге осведомленность в моих личных делах. Это настораживало.

– Дело в том, – продолжила Мур, – что я не только мимимишечная кошечка в коллективе редакции. И даже не в том, что я своего не упущу – про мое отношение к деньгам ты в курсе.

Я кивнула. Мими Мур действительно была самым, пожалуй, корыстолюбивым администратором телеканала.

– Это нормально, – попыталась сгладить картину я. – У тебя дети, тебе нужно…

Моя коллега беззвучно засмеялась.

– Рокси, дорогуша, – произнесла наконец кошка, когда запал молчаливого хохота иссяк. – Ты просто прелесть. Всегда находишь оправдания другим! Это чудесно.  Но мы не об этом сейчас

Кошка прищурилась, как умела только она – одновременно хищно и весело.

– Давай начистоту, – продолжила Мур. —Мне нужно два твоих клятвенных обещания. Одно ты передашь через меня городу, и второе уже лично мне.

– Конечно!

– Хорошо, – фелис кивнула. – Пообещай две вещи. Первое: ты не путаешься под ногами у инспектора Ульфсона.

– Да, обещаю, – сказала я.

По всему выходило, что госпожа Мими Мур уже имела определенные дела с инспектором-дознавателем. И что-то мне говорило, что их общение было напряженным.

Сказанное далее лишь подтвердило подозрения:

– Это неприятный тип, поверь мне, – продолжила Мими. – Пока он не воспринимает тебя всерьез. Считай игнорирует. Но не дай бог тебе еще раз пересечь ему дорогу. Сомнет, расплющит и не извинится. Его не любят даже коллеги. Он циник, зануда, местами просто неуправляем, но на хорошем счету у руководства.

– Такое ощущение, что ты знаешь его получше, чем его же коллеги, – улыбнулась я.

– Правильное ощущение, – кошка улыбнулась. – Фелис и канис исторически не очень жалуют друг друга, еще с войны. И с отношениями наших родов друг к другу все ясно. Но повторюсь, речь не обо мне. Я больше беспокоюсь за одну рыженькую вульпес.

– Спасибо, Мими, – я признательно качнула головой. – Я тебе очень благодарна.

– Вот и отлично, – улыбнулась кошка. – Тогда пообещай мне следующее: ты забудешь о госпоже Абессинской и обо всей этой истории, в которую ты вляпалась.

– Я бы и рада, но…

– Без но, Рокси! – повысила голос Мур. – Или ты забываешь все от и до, или я иду забирать свой залог обратно, а ты остаешься здесь.

– Ладно… Я обещаю. Обещаю больше не касаться темы гадалки и всего, что с ней связано.

– Ну вот и отлично, душка!

Мою подругу снова как будто переключили. Все торжественность или строгость вылетели из Мими. Словно и не говорила только что очень, очень серьезные вещи. Госпожа Мур снова была той, кем ее привыкли видеть на телеканале: веселой, красивой, шумной и любвеобильной фелис – душой компании всего Отдела производства.

Мими поднялась с места, захватила свою сумку и двинулась к выходу. Проходя мимо меня, на секунду остановилась и наклонилась к моему уху.

Я чуть не упала со стула, когда услышала еле заметный, но донельзя четки шепот коллеги:

«Вытащи гадалку, Рокс».