Читать книгу Океания - Роман Воронов - Страница 3

Представши пред очей Его

Держись за словеса того

Кто третьим в райские врата

Вошел, восславивши Христа.

1

Дорогой Читатель, ты, впрочем, так же, как и я, триедин, с чем нас обоих и поздравляю, но перед тем, как бежать за шампанским, посмотрим внимательно на эту троицу.

– А что смотреть то – скажешь ты, стоя в дверях уже одетый – Отец, Сын и Дух Святой, все понятно, особенно про Духа Святого, лучше пока порежь апельсинчиков.

– Подожди минутку, троица в нас совсем другая: Христос, Дисмас и Гестас.

– Ну ты загнул, где же я разбойник? По ночам сплю, не шатаюсь, нож у меня только кухонный, да я и драться то не умею, кстати, и за тобой зверских наклонностей не замечено, хорошо, хоть Иисуса упомянул.

– Иисус в тебе, как и во мне, не от тебя самого, а от Создателя. Ничего такого в своих жизнях ты не сделал, чтобы взрастить в себе Бога, эта искра заложена в тебе, извини, в нас.

– Значит, по-твоему, во мне, как в обычном человеке, «живет» только разбойник, а точнее целых два?

– Точно, именно два.

– Объясни.

– Ты грешен, я грешен, мы все, люди, пребываем во грехе, не по сути, но по обучению, из-за несовершенства. Вины нет, есть выбор и на этой развилке, всякий раз, стоят три креста, а на них два разбойника и Иисус.

– Ясно, дальше по Библии, благоразумный отправляется в рай, безумный – в ад, надо сделать нужный выбор. Все, я побежал, а то магазин закроется.

Дверь хлопнула, и по лестнице простучали торопливые шаги.

2

Не спешил бы Человек с суждениями о ближних, и не был бы столь же скор с оправданием себя, но торопился бы возлюбить ближнего, так и не пришлось бы оправдываться.

Тот первородный грех, что Человек понес на себе, как крест, от Адама, требует расщепления, ибо как через расщепление атома идет выделение энергии, так и через расщепление Греха пойдет проявление Любви Истинной. Но иметь ввиду надобно, что освобожденная энергия способна разрушать, а не только созидать, ведь двойственна ее натура в дуальном мире.

Не от того ж разбойник, которого прозвали Благоразумный, возведен Христом был в Рай, указуя этим миру о расщеплении ядра во благо и не подобен ли реакции ядерного разрушения тот, что разбойное естество свое усилил, насмехаясь над Сыном Божьим.

«И последние станут первыми» – не говориться ли о том, что оступившийся имеет точку опоры, от которой может подняться и не есть ли это благо для него. Не упади, а оставайся в обычном положении, сможешь ли толкнуться и подпрыгнуть выше? Так может, заложен в Плане Создателя грех, как потенциал для вознесения. Христос, неся в себе Любовь и сам являясь Любовью, заповедей не нарушал от естества своего и ходил по водам, когда мы, человеки, во грехе пребывающие, опускаемся под воду, не для того ли, чтобы подняться омовенными.

Христос знал о расщеплении греха, Он знал, что оно предшествует вознесению, и Он знал, взойдет на крест меж пороков мира. Да, он все знал.

Величие и Непостижимость Плана Создателя в том, что всякий шаг Сына Его на земле имел сакральный смысл, сакральное деяние, сакральный след. Каждый вдох Его очищал поле земли, каждый жест Его рождал гармонию тонких планов, каждое Слово Его наполняло лоно земное Любовью, ибо оно было свободно от деяний человеков, забирающих, как забирал Адам и не умеющих давать, как не умел Адам…

Что-то запропастился мой Читатель.

3

– Гестас, а ты слышал об Иисусе из Назарета? Говорят, он слепых делает зрячими, обездвиженные встают на ноги, а еще он оживил мертвеца, и все только Словом.

– Сказки. Люди врут, причем всегда, даже когда душишь, и жизнь уходит из тела – все равно не скажут, где кошель.

– А я верю, Гестас, что Иисус есть и Слово такое у него есть. Вот бы взглянуть разок на него и послушать.

– Не мешай мне отдыхать, Дисмас, от твоей болтовни урчит в животе, и чешутся руки – Гестас угрожающе посмотрел на товарища.

Дисмас участливо протянул два засохших финика: – Держи, перестанет урчать, а ладони почеши о бороду, заодно очистишь и то, и другое.

– Ты дурак от рождения, Дисмас, поэтому я не стану чесать ладони о твою шею. Ложись спать, разбудишь меня в полночь, Мордохей повезет свои ковры в Иерусалим рано утром, нам нужно будет подготовиться. Еще раз скажи, какой сигнал?

– Два крика ночной птицы, если Мордохей один, и три – если с охраной. Он такой жадный, Гестас, что думаю, не захочет платить солдатам.

– Вот и увидим – буркнул сквозь сон Гестас и тут же захрапел. Дисмасу не спалось, камни под спиной успели остыть и неприятно кололи через тонкую накидку, дневная жара, раскалившая землю, теперь туманом висела над ней, не давая свежему воздуху проникать в ущелье, где расположились, в ожидании своей добычи, два разбойника. В их паре Гестас всегда выполнял самую грязную работу, он мучил и пытал жертв, если они упирались, и мог убить, не моргнув глазом. При этом он обладал железными нервами и всегда засыпал первым, да и спал безмятежно, как младенец. Казалось, тяжкие грехи, неоднократно совершенные этой душой, абсолютно ее не коробили.

Дисмас, напротив, сопереживал жертвам, отчего не спал ночами и мучился изжогой и сильными головными болями. Вот и сейчас, разбойник обрел покой, проворочавшись полночи. Во сне он увидел рыбу. Рыба была очень большой, она висела, но не в воде, а в воздухе, прямо перед глазами Дисмаса и пристально смотрела на него. Когда он протянул руку, дотронуться до нее, рыба открыла рот и Дисмас услышал: – Если рыба сама хочет увидеть рыбака, она заходит в тенета.

После чего, шевельнув хвостом, рыба исчезла, а Дисмас открыл глаза. Был предрассветный час. Он разбудил Гестаса, тот проснулся так же, как и заснул, мгновенно. Бросив взгляд на восток, он вынул из-за пояса два длинных, кривых ножа, по размерам не уступавшим римским мечам, осмотрел их и, повернувшись к товарищу, сказал: – Проверь свою пращу и подготовь пару камней, потяжелее. Сигнал, еще раз?

Дисмас заученно проговорил: – Два крика – начинаем, три – отбой.

– Все – удовлетворился Гестас – ты здесь, я спускаюсь в засаду. Как только торговец войдет в ущелье, жду сигнал и тебя, с его спины.

Он криво улыбнулся, засунул в огромный рот сухой финик, второй кинул напарнику и юркнул вниз.

Солнце поднялось над ущельем достаточно высоко, а над дорогой ни клубов пыли, ни испуганной птицы. Торговца не было. Дисмас думал, ночная рыба не шла из головы. Зайди в тенета, зайди в тенета сам, если хочешь увидеть рыбака. Что она имела в виду?

И вот, вдалеке, послышался шум, голоса, скрип повозок. Из-за поворота появился караван, Мордохей вез на базар три повозки, доверху наполненные коврами. Сам он восседал на первой, еще двое возниц за ним, С этими мы справимся – решил разбойник и … за последней повозкой следовали четыре римских легионера в полной боевой амуниции. Все, конец делу. Пальцы потянулись ко рту дать отбой и в этот момент повозки остановились у входа в ущелье, рядом с наблюдателем. Мордохей, кряхтя, свалил грузное тело с повозки и, задрав халат, пристроился у придорожного кустарника. Остальные последовали его примеру.

– И что этот Иисус, Царь Иудеев, уже предстал перед понтием? – со вздохом облегчения сказал торговец, обращаясь к солдатам.

– Суд завтра – коротко ответил старший.

– Да покарает же его власть Императора за дерзкие речи и самозванство – подобострастно произнес Мордохей и, запахнув халат, вернулся к повозке.

Иисуса завтра будут судить – пронеслось в голове Дисмаса – хочешь видеть рыбака, иди в тенета.

Караван вошел в ущелье, Дисмас, дважды крикнул птицей и, не давая опомниться легионерам, с воплем бросился на них с голыми руками.

4

Разбудил меня стук в дверь, больше напоминавший схождение лавины в горах. Я сорвался с места и рванулся к двери.

– Битый час колочу – недовольно выговорил мне Читатель – а вы, дорогой Писатель, похоже, заснули и про апельсины, видимо, запамятовали.

Я потирал лоб, пытаясь вспомнить сон – душное ущелье, римские солдаты, разбойники, ковры, в общем, всякая чушь.

– Будут тебе апельсины, проходи, сейчас нарежу, да вот только, брат, хотел рассказать тебе что-то важное, а что, забыл.

Читатель усмехнулся, похлопал сначала меня по плечу, затем бутылку, и успокаивающим тоном заметил: – Вспомнишь, расскажешь. Лучше послушай, я вот, пока в магазин бегал, стал твоим коллегой, Поэтом, стихи написал:

– Предательством своих пленен

– Наместником чужим казнен

– И сам Христос мя ввергнул в ад

– Не ты ли в этом виноват?

Он гордо посмотрел на меня и спросил: – Не знаешь, о чем это?

– Не знаю – ответил я и пошел чистить апельсины.