Читать книгу Штопальщик времени - Роза Хуснутдинова - Страница 22

В пустынной местности недалеко от дороги в заброшенном доме без окон и дверей весенним холодным вечером собрались бродяги – все злые, угрюмые, готовые вот-вот вцепиться друг в друга.

– Отодвинься, от тебя навозом пахнет, – сказал один из них другому.

– А по тебе вши ползут, – отвечал тот.

– Ты косой!

– А ты хромой!

– Паршивец! Твой дед лошадей крал!

– А твоя бабка до свадьбы родила!

Так все переругались, что драться начали.

Вдруг ветер распахнул окно с уцелевшими стёклами, стало слышно, как заливается перепёлка, рассыпая вокруг золото и серебро, казалось, воздух, окружающий дом, становится на глазах прозрачнее и хрустальнее…

– Ладно уж, возьми овчину, холодно ведь, – накинул один из бродяг свой полушубок на плечи другому.

– У меня табак есть, кому надо? – спросил второй.

Третий вдруг хрипло запел: «Ах ты, ласточка моя, пташка вольная…»

Четвёртый обернулся к соседу: «Говорят, твоя бабка красавицей была, глаза – изумруды, волосы – тучей…»

Тут распахнулась дверь. На пороге стоял юноша, у него была белая кожа, зелёные глаза, каштановые кудри, в руках он держал белый свёрток.

– Что у тебя? – спросили его. – Пасхальное яйцо?

– Или шерсть тонкорунной овцы, белой как снег на вершине Арарата?

– А может, белый творог, поели бы…

– Слиток серебра? Жемчуг?

Юноша покачал головой.

– Не угадали. Меня зовут Арег. Это моя дочка. У её матери пропало молоко. Вот, ищу козу с козлёнком…

– Э-э, где ты сейчас найдёшь козу с козлёнком? – вздохнул один из бродяг. – Здесь ни птицы не слыхать, ни зверя… Всё выжжено войной… Вон, прилетела перепёлка, поёт, мы и радуемся!

Юноша раскрыл покрывало, стала видна девочка. Лицо её было как лепесток розовой вишни. Девочка открыла перламутровые глазки и стала издавать тёплые вибрирующие звуки, похожие на воркование голубя.

Перепёлка за окном засвистела ещё громче.

– Что ж, дитя в доме, надо привести дом в порядок, – сказал один из бродяг и принялся выметать из углов мусор.

Второй поднялся на чердак дома и нашёл там стёкла. Принёс в комнату, стал вставлять в окна.

Третий попытался разжечь огонь в печке, принёс дрова, вынул коробку спичек.

– Эх, была бы у нас мука, испёк бы вам лаваш, – сказал четвёртый бродяга, – я лаваш хорошо пеку!

– А что в этом сундуке? – подошёл юноша к неказистому сундуку в углу комнаты.

– Ничего, один хлам, уже смотрели, – отозвался тот, что разжигал печь.

Юноша поднял крышку сундука, посмотрел, вытащил из него мешок с мукой.

– Мука, – сказал юноша, – можно печь лаваш.

Пошарил ещё в сундуке, вытащил мешок поменьше.

– Соль, – сказал.

Пошарил в сундуке ещё и вытащил медный, потемневший от времени колокольчик.

– Такие козы носят, – сказал он и позвенел колокольчиком.

За окном послышалось чьё-то блеяние.

Все бросились к окнам. На дороге стояла коза с козлёнком, смотрела на дом и на людей.

– За колокольчиком пришла, – сказал юноша и спустился во двор. Привязал колокольчик на шею козы, потрогал вымя.

– Доить пора, принесите кувшин, – крикнул в дом.

– Ах ты, ласточка моя! – громко запел бродяга, любящий петь и с кувшином в руке бросился во двор.

Поздним вечером, когда в прибранном чистом тёплом доме наелись вкусного, пахнущего дымком хлеба, напились тёплого козьего молока, его хватило всем, не только девочке, расстелили на полу овечьи шкуры, найденные на чердаке.

– У моего деда было двенадцать сыновей, – сказал один из бродяг. – Их звали Месроп, Акоп, Ашот, Арам, Мовсес, Вардгес…

– У моего отца было пять дочерей, один сын, – сказал второй, – дочерей звали Лилит, Шушан, Саломэ…

– У меня был сын, – сказал третий бродяга, – нет его теперь, нет!

И заплакал.

Все опять стали вздыхать, ворочаться с боку на бок.

– Ах ты, ласточка моя! – запел бродяга-певец, – пташка вольная, ты лети, лети скорей к милой матушке моей…

Голос его, звучавший поначалу хрипло, тихо, стал набирать силу, зазвучал громче, ровнее… Песня заполнила все закоулки дома, потом вырвалась из согретого человеческим дыханием пространства в холодную весеннюю ночь, наполненную свистом ветра, сверканием звёзд… Песня понеслась вдоль пустынной дороги, обогнула гору, на склонах которой кое-где лежал снег, а кое-где появились первые фиалки, обогнула вторую гору, целую горную гряду, понеслась над тёмным ущельем, где когда-то бродили бесстрашные тигры, благородные олени, лоси, волки, лисицы, а теперь ютились в земляных норах обезумевшие от недавней пальбы немногочисленные дикие кабаны… Песня долетела до моря, тёплого, огромного, перелетела через него и добралась до страны Египет, где возле величественных пирамид зимовали в ту пору две армянские ласточки.

– Слышишь? Нашу песню поют, пора домой, – сказала одна ласточка другой.

– Пора! – ответила вторая.

Ранним утром, когда первые лучи солнца коснулись величественных, напоминающих родные горы пирамид, ласточки проснулись, повертели головками, выпили росы с шершавых камней у подножия пирамид, взмахнули крылышками и стремительно, дружно, не останавливаясь ни на минуту, полетели через огромное тёплое море, через снежную горную гряду, долину, ущелье, перевал, добрались до заброшенного дома в пустынной местности, залетели под крышу. Здесь отдышались, огляделись.

– Смотри, коза, – шепнула одна из ласточек, показывая на спящих у стены козу с козлёнком.

В доме распахнулось окно, во двор выглянул юноша. У него были каштановые кудри, зелёные глаза. На руках он держал девочку, которая улыбалась и издавала тёплые вибрирующие звуки, похожие на воркование голубя.

– Дитя в доме, – сказала первая ласточка, – в доме снова живут.

– Пора и нам заводить детей, – ответила вторая.

Апрель 1994 г.