Читать книгу Штопальщик времени - Роза Хуснутдинова - Страница 9

Наконец родственники разошлись. Последние из гостей – старушки-соседки – произнесли тихими голосами слова молитвы, провели сморщенными ладонями по своим глиняным лицам в знак окончания поминальной молитвы и поднялись. Жена дяди, неулыбчивая Рыскал, проводила их до двери. Затем убрала еду, стряхнула на крыльце скатерть, сложила её в цветной жестяной сундучок Ракии. Потом, стоя посреди комнаты, не глядя на Кано, тусклым голосом сказала, что половину сада пришлось отдать соседу в уплату долга, эти деньги Ракия посылала Кано в Москву, наверное, он получал, помнит. Лошадь и ишака завтра заберёт дядя, чтобы они не подохли с голоду, а дом, если Кано надумает продавать его, пусть скажет дяде, покупатели найдутся. И неулыбчивая Рыскал, не сказав больше ни слова, сунув ноги в новых мягких ичигах в старые галоши Ракии, стоявшие на крыльце, прошаркала ими по двору и ушла.

Кано оглядел двор. У двери на гвозде висел полушубок отца. Касымбека не было в живых уже семь лет. Рядом с полушубком висело чёрное плюшевое пальто матери. Ракия умерла сорок дней назад. На чисто подметённом полу была разостлана знакомая с детства кошма – по красному полю зелёные узоры. В углу комнаты стояла застеленная покрывалом узкая высокая кровать для гостей, с потолка свисала голая, без абажура, лампочка.

Кано повалился на кошму, закрыл глаза. Потом поднялся, вытащил из портфеля, с которым приехал накануне, бутылку водки, зубами сорвал жестяной колпачок и, налив стакан, выпил; медленно опустился на кошму, полежал, и когда комната поплыла перед глазами и боль в сердце немного отпустила, поднялся, сорвал с гвоздя отцовский полушубок, волоча его за собой, вышел из комнаты.

День сегодня был ослепительный, яркий, золотой. Зелёные холмы Чиена сверкали. В прозрачном хрустальном воздухе тихо осыпались яблоневые сады, земля в садах шуршала мёртвыми, сухими листьями.

Кано спустился в сад, наткнулся на проволоку, разделявшую сад на две половины, повернул в сторону и, увидев старую яблоню с мощным кривым стволом и спускавшимися до самой земли ветвями, – под этой яблоней любила сидеть Ракия, – повалился на сморщенные сухие листья, накрылся тулупом с головой. И сразу ушёл в тёплый душный знакомый мир, пахнущий овечьей шерстью, сном и отцовским табаком, сквозь эти запахи просачивались тонкие ароматы яблоневого сада.

Через некоторое время Кано услышал какое-то посвистывание наверху, как бы возгласы удивления на птичьем языке. Приподняв тулуп, увидел на ветке яблони двух подпрыгивающих возбуждённых воробьёв. Он повернул голову в ту сторону, куда они смотрели, и увидел на фоне светло-синего неба две лёгкие тени, скользящие в прозрачном воздухе от холмов Чиена сюда, к саду. Тени были в развевающихся одеждах, одна – в чёрном вельветовом чапане, косматой шапке, с камчой в руке, вторая – в зелёном цветастом платье, плюшевой безрукавке и белом с кистями платке. На ногах обеих поверх белых шерстяных носков были надеты маленькие круглые галоши. Кано зажмурился.

– Где наш мальчик? Где наш единственный сын Кано? – пропел в вышине знакомый тонкий голос.

– Тихо, жена, молчи, сейчас мы его увидим, – ответил второй голос, хрипловатый.

Обе тени спустились во двор, покружились по нему, влетели в раскрытую дверь дома, побыли там немного, а потом вылетели обратно, опечаленные и встревоженные, опустились на толстую бельевую верёвку, протянутую через двор от столба до стены дома, затихли.

– Кто подметёт двор? – снова запел тонкий голос. – Смотри, как неубрано в нашем дворе!

– Наш сын подметёт, наш Кано! – ответил хрипловатый.

– Как исхудал наш ослик! Жена твоего брата совсем не кормит его! – снова жалобно произнёс первый голос.

– Его накормит наш сын, наш Кано! – ответил второй голос.

– Смотри, как грустно машет хвостом наша старая лошадь! Её не чистят, у неё не расчёсан хвост!

– Наша лошадь старая, она скоро встретится с нами на тихих холмах Чиена!

Обе тени замерли на верёвке, прижимаясь друг к другу, будто ожидая, что кто-то третий вступит в их разговор, но никто не прерывал их.

– Мама, я здесь! – крикнул Кано, но сам не услышал своего голоса. Полушубок навалился на него горой, губы не шевелились, голова пылала.

– Кто будет подрезать ветки у наших яблонь? – снова спросил первый голос.

Второй голос молчал.

– Кто будет топить нашу печь, согревать дом? – сказал первый голос.

Второй голос опять промолчал.

– Кто будет обмазывать свежей глиной стены дома весной? Наш сын, наш маленький Кано вырос и уехал отсюда, он больше никогда не вернётся! – заплакал первый голос.

Второй голос помолчал, а потом сказал: «Наш сын здесь, он бродит сейчас среди зелёных холмов Чиена, оплакивая нас. Пойдём поищем его».

И Кано увидел, как две тени, слетев с верёвки, приблизились к дремлющей возле сарая белой лошади, к стоявшему у крыльца подслеповатому смирному ишаку, уселись им на спины, взмахнули плётками и тихо затрусили по жёлтой пустынной улице – туда, к зелёным холмам Чиена. «Куда вы? Я здесь!» – хотел крикнуть Кано, он силился подняться, но это никак не удавалось, руки и ноги одеревенели, голова не шевелилась, кто-то тяжёлый навалился на грудь и не отпускал. И тогда он закрыл глаза и заплакал.

– Мои дорогие Ракия и Касымбек, мама, отец, вы – единственные люди на свете, которых я действительно любил! – плача, шептал Кано. – Я уехал от вас когда-то, от этих зелёных холмов и яблоневых садов, чтобы там, далеко, в больших неуютных городах заниматься так называемым «искусством». Я хотел добиться того, чтобы в одной маленькой картине, длящейся на экране час, выразить всю боль и радость, всю нежность и любовь, накопившиеся во мне, переданные мне вами! Но удалось поймать лишь выражение счастья на лице смеющегося мальчика, выросшего среди таких холмов и садов, грусть на его лице, когда его мечта не сбылась. Я искал в больших городах Красоту и Талант, ведь это тоже редкий дар, может быть, даже более редкий, чем красота цветущей ветки или очертания наших холмов в рассветных сумерках. Я сдружился со многими людьми – с писателями, художниками, артистами, они тоже неустанно искали повсюду Красоту и Талант. Я узнал много людей, талантливых и неталантливых, искренних и неискренних, умных и не очень, но полюбить кого-нибудь всем сердцем так и не смог, я любил только вас, мои дорогие, и мне бесконечно жаль, что я не могу сейчас вернуть ту ночь, ту тёплую августовскую ночь, когда ехали втроём, я, отец – на лошади, мама – на нашем смирном ишаке, от дома дяди к себе, в Чиен. И я помню, как пахла тогда влажная трава, как ласково мигали в вышине тихие звёзды, как вздыхала в темноте наша старая лошадь, и как отец напевал, шутил с матерью, дорога казалась бесконечной, и вся жизнь со всеми её радостями была ещё впереди…

На следующий день двое жителей наткнулись на склоне одного из дальних холмов Чиена на лошадь Ракии и подслеповатого ишака. Как они туда забрались, понять не могли. Жена дяди, неулыбчивая Рыскал, отчитав Кано за выпитую бутылку водки, накинула верёвки на шеи лошади и ишаку, увела их в свой просторный двор.

Кано запер дом на замок, отнёс один ключ Рыскал, второй оставил себе и с пустым портфелем в руке, не глядя по сторонам, зашагал к автобусной остановке. Ему надо было вылететь в Москву. Послезавтра на киностудии «Мосфильм» был заказан зал для перезаписи. Съёмочная группа, томясь вынужденным бездельем, проклиная гостиничную жизнь в столице, с нетерпением ожидала своего режиссёра, чтобы наконец закончить фильм, от которого все так давно устали…