Читать книгу Записки археографа - Рудольф Пихоя - Страница 4

Чрезвычайно важным инструментом церкви, посредством которого осуществлялось постоянное воздействие духовенства на массы верующих, стало покаянное право, тесно связанное с исповедью и причастием – важнейшими в своей повседневности и обязательности таинствами христианской религии.

Древнерусское церковное право имело ряд специфических особенностей, отличавших его от права византийской церкви. Принятие христианства в Древней Руси в форме греческого, восточного, православия означало одновременно и перенос на русскую почву церковного права византийской церкви. Складывание церковного права в Византии отразило длительную, многовековую историю взаимоотношений церкви и императорской власти; развития собственно церковных институтов в условиях Византийской империи. Отличия в уровне развития Византии и Древней Руси порождали иные условия деятельности духовенства, вынужденного считаться с недавним существованием христианства как государственной религии. На Руси длительное время сохранялись языческие верования. Положение Киевской Руси – одного из крупнейших государств своего времени – определило постоянные контакты со странами «латинского» Запада. Довольно противоречиво складывались отношения и с идейным центром православия – Византийской империей. Все эти обстоятельства обусловили необходимость приспособления покаянного кодекса византийской церкви к условиям деятельности духовенства Древней Руси.

Трудность ответа на этот вопрос обусловливается, прежде всего, отсутствием Кормчих в списках ΧΙ-ΧΙΙ вв., за исключением Ефремовской Кормчей.

Древнейший перевод Номоканона на славянский язык был сделан, по мнению ряда исследователей, с Номоканона в 50 титулах Иоанна III Схоластика (565-577). Авторство этого перевода приписывается знаменитому Мефодию и связывается с его миссионерской деятельностью у южных и западных славян[20].

Решительно против мнения о переводе протографа Устюжской Кормчей в IX в. в Моравии выступил С. П. Обнорский в своей неопубликованной статье, написанной в 1923 г. и хранящейся в фонде В. Н. Бенешевича в СПб архиве РАН (Ф. 129. On. 1. № 88) – «Устюжская Кормчая и задачи ее изучения. По поводу статьи: „H. F. Schmid. Die Nomokanonübersetzung des Methodius. Die Sprache der Kirchenslavischen Übersetzung der Synagoge des Johannes Scholasticus. Leipzig, 1922“».

Однако Кормчая в 50 титулах не получила на Руси широкого распространения, о чём свидетельствует и редкость списков Кормчей этой редакции. Ко времени принятия христианства Русью, в Византии гораздо употребительнее был Номоканон XIV титулов, значительное совершенствование которого происходило при участии патриарха Фотия. Μ. Н. Сперанский считал, что причиной сравнительно небольшого распространения перевода собраний канонов Иоанна Схоластика было несоответствие их нормам, вошедшим в жизнь в Византии к концу X в.[21]

Древнейший сохранившийся славянский перевод Кормчей был сделан с Номоканона XIV титулов не в той редакции, которая была выработана при патриархе Фотие, а в более ранней (отсутствуют правила перво-второго собора 861 г. и собора, бывшего в храме Св. Софии в 879 г.). Древнейшая Кормчая привлекла пристальное внимание исследователей[22]. По мнению Е. Голубинского, особый состав Кормчей объясняется тем, что она была переведена у болгар, крестившихся до 883 г.[23] Гипотеза Е. Голубинского о происхождении Ефремовской Кормчей нуждается в уточнении. Она исходит из того, что после разработки Номоканона XIV титулов перестали употребляться предшествующие редакции Номоканонов. Однако этого не произошло. Каноническая «доброкачественность» двух последних соборов вызывала споры в конце IX – X в. Это способствовало тому, что параллельно с «фотиевской» редакцией Номоканона XIV титулов употреблялась и «дофотиевская» редакция. Убедительным подтверждением этому может служить Номоканон «дофотиевской» редакции X в., который лёг в основу Ефремовской Кормчей[24]. Ответить на вопрос, использовалась ли Кормчая «дофотиевской» редакции на Руси в XI в., уточнить вопросы о времени и месте перевода Кормчей на славянский язык может помочь привлечение других документов XI в., использовавших канонический материал.

В 80-е годы XI в. киевский митрополит – грек Иоанн II – создаёт два дошедших до нас документа – «Послание папе римскому Клименту III»[25] (далее – Послание) и «Правило церковное Иакову черноризцу»[26](далее – Канонические ответы). Сравнивая греческий текст канонических правил, использованных Иоанном II в Послании, с текстом Номоканона, положенным в основу Ефремовской Кормчей, нетрудно убедиться в их тождественности. Приведём для примера текст 4-го правила Гангрского собора, процитированный в Номоканоне и в Послании.

Гангрский собор, прав. 4[27]

Послание Иоанна II[28]

Но если греческие тексты восходят к одной редакции, то сходство славянских переводов приобретает решающее значение для анализа.

В «Ефремовской Кормчей»[29]

В Послании Иоанна II[30]

Эти сопоставления показывают, что близость переводов Ефремовской Кормчей и канонических статей Послания Иоанна II, имевшая в своей основе одну и ту же редакцию греческого Номоканона XIV титулов без толкований, дают основание для предположения о существовании славянского перевода Номоканона в XIV титулах без толкований в 80-е годы XI в., не позднее создания славянского перевода Послания Клименту III. Нам кажется возможным связать перевод Номоканона, содержащийся в Ефремовской Кормчей, с деятельностью Иоанна II. Причастность Иоанна II или людей из его окружения к переводческой деятельности подтверждается существованием славянских переводов Послания Иоанна II Клименту III и Канонических ответов.

Иоанн II широко использует канонический материал и в своих Канонических ответах. В этом документе содержатся ссылки на правила Василия Великого, на решения Халкидонского (IV вселенского) и Трулльского (V-VI вселенских) соборов. Круг церковно-юридических источников, процитированных в Канонических ответах, шире Номоканона в XIV титулах, который лежал в основе Ефремовской Кормчей. Митрополит использует правила патриарха Сисиния о браке[31]. В Ефремовской Кормчей это правило отсутствует. Древнейший сохранившийся текст правила патриарха Сисиния содержится в Новгородской Кормчей 1280 г.[32]

Сопоставление канонического материала, содержащегося в сочинениях Иоанна II, с Номоканоном в XIV титулах без толкований, свидетельствует о широкой известности этого важнейшего документа канонического права византийской церкви на Руси в XI в. Славянский перевод этого Номоканона, сделавший канонический материал византийской церкви широко доступным для разработки церковного права на Руси, был сделан, по всей вероятности, при митрополите Иоанне II.

Наряду с переводом основного кодекса византийского канонического права, на Руси были известны славянские сборники, приспосабливавшие положения церковного права к условиям применения в славянских странах. Древнейшим славянским епитимийником является Закон Судный людям (ЗСЛ)[33]. ЗСЛ, возникший на основе византийского правового памятника – Эклоги, стал одним из распространённейших юридических документов славянского мира. Влияние ЗСЛ сказывается в целом ряде древнерусских правовых документов. Однако история возникновения этого памятника до сих пор остаётся не ясной. Поэтому предварительным условием для изучения роли ЗСЛ в перенесении норм византийского права должно стать выяснение вопроса о месте возникновения ЗСЛ.

Существует несколько теорий происхождения этого документа:

• византийская;

• болгарская;

• моравская.

Мы остановимся подробнее на византийской теории происхождения ЗСЛ.

В тезисах С. Троицкого, представленных на XII Международный конгресс в Охриде, содержится попытка дать новые доказательства в пользу византийского происхождения ЗСЛ. С. Троицкий полагает, что ЗСЛ был издан знаменитым Мефодием в то время, когда он был правителем византийской клисуры Стримон, назначенным византийским императором Феофилом (829-842). ЗСЛ, по мнению С. Троицкого, предназначался для славянского войска[34]. В качестве аргумента для доказательства учёный обращается к уже неоднократно отмеченной особенности ЗСЛ – Закон Судный базируется, главным образом, на одном из восемнадцати титулов Эклоги, причём используются, как отмечал сам С. У. Троицкий, лишь 25 из 52 глав этого титула.

Столь тщательная подборка статей объясняется, по мнению исследователя, средой применения этого документа – славянским войском. Он пишет, «что ЗСЛ карает только такие преступления, в которых могут быть виновны преимущественно воины, как молодые люди, склонные к соблазнам полового характера и к злоупотреблениям своим оружием и физической силою»[35].

Однако в этом случае возникает вопрос, почему составители ЗСЛ, руководствуясь такими критериями отбора статей при кодификации, выпустили из Эклоги гораздо более яркие статьи, пресекающие злоупотребление оружием и физической силой? В XVII титуле Эклоги есть статьи 46, 47, 48[36], базирующиеся на заповедях Моисея[37], которые специально посвящены дракам. Однако эти статьи не включены в Закон Судный.

Серьёзное противоречие гипотезе С. Троицкого о византийском происхождении памятника вызывают изменения в ЗСЛ в формах наказаний за равные с византийской Эклогой преступления. ЗСЛ не знает смертной казни и гораздо реже, чем Эклога, применяет членовредительство как меру наказания. Славянское влияние на нормы этого документа несомненно. Историк объяснял это тем, что составитель ЗСЛ – Мефодий – считался «с национальной чувствительностью славян», с их обычным правом, ограничивая действие византийского законодательства сферой, необходимой для государственной безопасности. Однако в документе, в отличие от гипотезы С. Троицкого, отсутствует этот островок византийского права. Типично славянские наказания употребляются в качестве мер пресечения и в тех преступлениях, которые непосредственно угрожают безопасности страны, например, кража оружия или коней у воинов в походе[38]. Предположение Троицкого не объясняет замену византийского наказания за это преступление.

Теория византийского, административного происхождения ЗСЛ кажется нам несостоятельной.

Большую историю в исторической науке имеет гипотеза болгарского происхождения Закона Судного. Первый исследователь древнерусского церковного права Розенкампф считал Закон Судный болгарским документом[39].

Эта точка зрения получила широкое распространение в русской и болгарской литературе[40].

Современные болгарские историки аргументируют гипотезу происхождения ЗСЛ историческими доказательствами, считая, что 1-я глава краткой редакции соответствует историческим условиям распространения христианства в Болгарии[41]. В. Ганев считает одним из доказательств болгарского происхождения Закона Судного употребление в его тексте термина «мѣстник». Переводя этот термин как «наместник», Ганев делал отсюда вывод о болгарском происхождении ЗСЛ, а также о том, что употребление этого термина свидетельствует о сравнительно раннем этапе в образовании болгарского государства[42]. Сторонники гипотезы о болгарском происхождении ЗСЛ считают, что упоминание среди судей светских лиц свидетельствует: ЗСЛ – документ светского права, права князя[43].

Болгарская историография выступила с мыслью о значительной самостоятельности ЗСЛ от его византийского прототипа – Эклоги. Причина этого явления объясняется недостаточно высоким уровнем развития славян (М. Андреев), выражением чисто славянских идей, своеобразным сопротивлением против византийского права (В. Ганев)[44].

В последнее время гипотеза болгарского происхождения этого памятника подвергается критике. Возражая сторонникам этой гипотезы, чешский историк И. Вашица указал на неправомерность отождествления 1-й главы Закона Судного с историческими условиями распространения христианства в Болгарии. «В первой главе (ЗСЛ) нет ничего, напоминающего сопротивление языческой аристократии князю Борису. Это модификация Юстинианских законов из Кодекса»[45].

Большие возражения вызывает и то объяснение, которое В. Ганев даёт термину «мѣстник», и, естественно, те выводы, которые историк делает из этого объяснения. Термин «мѣстник» встречается в 19-й главе ЗСЛ, явившейся переводом Эклоги (XVII, 5). В греческом тексте употребляется термин έκδικος[46].

Е. Э. Липшиц объясняет έκδικος – экдик, как мелкий чиновник, обладающий правом суда по небольшим случаям, судебный исполнитель[47]. В Законе Судном мы сталкиваемся с испорченным переводом этого термина, έκδικος был переведён здесь как несущий возмездие, мстящий[48]. Отсюда «мѣстник» Закона Судного. Таким образом изменялся и сам смысл заимствованной из Эклоги статьи. Главной виной преступника по ЗСЛ является действие из мести, в то время, когда Эклога наказывает за присвоение преступником функций экдика[49]. Отсюда видно, что предположение В. Ганева о том, что «мѣстник» ЗСЛ – это наместник, основано на недоразумении.

Основное содержание 19-й статьи ЗСЛ направлено против мести как средства разрешения конфликтов – мотив, очень характерный для церковного документа. Как уже отмечалось выше, сторонник гипотезы о византийском происхождении памятника С. Троицкий и болгарские историки отстаивают мнение о том, что ЗСЛ был документом светского права. С этим мнением трудно согласиться. Тщательная подборка статей в ЗСЛ свидетельствует о решительной борьбе за внедрение в общество, в котором происходило развитие феодальных отношений, феодальной идеологии, христианской морали против пережитков язычества. На церковный характер документа указывает отсутствие в нём наказаний за убийство.

Юрисдикция церкви вплоть до середины XIII в. не распространялась на дела об убийствах, она ограничивалась вопросами борьбы за христианскую нравственность, отдельными вопросами гражданского права – заключением и расторжением брака, а также борьбой против ересей. Все эти вопросы прекрасно отражены в ЗСЛ. Другим ярким свидетельством церковного характера памятника могут служить многочисленные епитимии, наказания церковного характера, присутствующие в тексте. Болгарские историки, указывавшие на участие в суде светских людей как на доказательство светского характера документа, не точны в своём утверждении. Участие светских лиц в церковном суде в славянских странах известно из истории Великого Новгорода. А. Никитский в своём исследовании об истории новгородской церкви приводил большое количество свидетельств об участии мирских людей во владычном суде, рассматривая это даже как общее правило[50].

Уже в конце прошлого века Н. С. Суворов обратил внимание на западные черты, свойственные католической церкви, в содержании этого документа[51]. Замечания Н. С. Суворова вызвали длительную полемику с крупнейшим дореволюционным специалистом по каноническому праву Древней Руси А. С. Павловым[52]. Однако А. С. Павлову, стремившемуся примирить ЗСЛ с византийским православием, не удалось убедительно объяснить западные черты в содержании памятника. Наиболее ярко они проявились в установлении ответственности за брак между крёстным отцом и крёстной матерью[53]. Это положение отсутствует в византийском каноническом праве. 53-е правило Трулльского собора, узаконявшее духовное родство, запрещает крёстному отцу жениться только на воспринятой дочери и её плотской матери; ограничения браков крёстного отца и крёстной матери отсутствуют. Для объяснения этого противоречия болгарские историки связывают элементы западного влияния в ЗСЛ с посланием папы Николая I болгарскому князю Борису. Однако между посланием и ЗСЛ имеются и различия: послание значительно терпимее к еретикам и язычникам, чем ЗСЛ[54]. Случаи сходства между этими документами могут носить чисто внешний характер и объясняться наличием общих источников – Библии и Эклоги[55].

Наличие западных особенностей в содержании статей, в покаянных правилах[56], в языке текста (исследования В. Прохазки, И. Вашицы) позволяют связать возникновение ЗСЛ со славянскими странами, испытавшими на себе влияние католической церкви, с Великой Моравией.

Закон Судный возник в славянской среде, испытывавшей на себе влияние западной, Римско-католической церкви. Однако незавершённость процесса отделения западной и восточной церквей препятствует установлению места возникновения ЗСЛ, не даёт точных сведений для решения вопроса о месте возникновения этого документа. Окончательному решению вопроса препятствует также сама незавершённость процесса образования государств славян южной и центральной Европы. Закон Судный людем является ценнейшим документом церковного права славян в условиях перехода к феодальному обществу; ЗСЛ отразил стремление господствующего класса укрепить роль церкви в условиях борьбы с пережитками язычества – идеологией неклассового общества.

Именно соответствие этого документа с переходными условиями от язычества к христианству, происходившее в условиях раннефеодального государства, обусловило популярность этого документа в стране, ставшей второй родиной ЗСЛ, – на Руси, где ЗСЛ помещался в Кормчих книгах и где были созданы сводная и пространная редакции этого памятника.

1970 г.