Читать книгу Дом хрустальный на горе… - Рунов Владимир Викторович - Страница 10

Родной аул для Мурата был целым миром. Тополиный лес отделял околицу от Кубани, а между ними тянулась старая дамба, защищавшая когда-то село от весенних наводнений. К началу его детства дамба уже потеряла свою актуальность, и поэтому детвора приспособила её под зимнюю горку, которая в воскресные дни оглушительно звенела ребячьими полными восторга голосами. Смех, визг, радостные вопли неодолимо стояли в морозном воздухе. На чём только не мчалась вниз отчаянная ребятня – на санках, досках, фанерных листах, кто-то ездил даже в старом бабушкином корыте. Дозваться, даже к обеду, Мурата было невозможно. Только к вечеру он возвращался домой во главе шумной ватаги. Распахнутое пальтишко, мокрая от пота ушанка, сияющие глаза и широкая белозубая улыбка на горящей от румянца мордуленции. Сердиться на него было абсолютно невозможно, особенно когда, скинув в прихожей шубейку, он обессиленно падал на стул и говорил с тяжёлым выдохом:

– Мамочка, если б ты знала, как я хочу есть!

Любой человек через всю жизнь проносит память о таких дивных вечерах, а Луиза Юсуфовна Ахеджак – так тем более. Она часто вспоминает, как сын с первых своих шагов заполнил её жизнь. Три дочери, родившиеся позже, тоже были любимыми, но он навсегда оставался самым близким, и не только потому, что первенец, а скорее потому, что вобрал те качества, которые определили его очевидное первенство, и не за счёт физической силы (на что мальчишки горазды), а благодаря тому уровню врождённой сердечности, которая вообще редка для лиц мужского пола.

– Каким бы уставшим ни был, обязательно спросит о других, – вспоминает Луиза Юсуфовна. – И никогда один не сядет за стол…

Вообще, размышляя о привычных для меня свойствах кавказского радушия, мало найти слова. Это надо видеть и чувствовать. Мурат, благодаря родителям, окружению, с ранних лет впитал обычаи и традиции, которыми славен любой адыгейский дом. Ну и, конечно, одна из запоминающихся незыблемых национальных традиций – это трапеза. Давайте назовём этот процесс именно таким ёмким русским словом, думаю, понятным всем. Может быть, несколько старомодным, но зато весьма выразительным для понимания уровня застольного общения, да и качества жизни тоже, прежде всего, градусом дружелюбия.

Вслушайтесь, как славно звучит – трапеза! То есть застолье во всём многообразии народного творчества. Всего, что касается кулинарии и расположенности сотрапезников друг к другу. Заметьте – очень важный элемент национальной культуры и при этом показатель прочности семейного уклада.

Девятиклассница Саида, пятиклассница Зарема, Замира (1 год), второкурсник Мурат с родителями. 1981 г.

Теплота родного очага тем и определяется: умением хозяйки дома накормить всех домашних сытно, вкусно и своевременно. Слава той стране, поскольку это уже было время, когда село наше зажило в обстановке мирного благополучия, и поколение Мурата не знало и доли тех бед, которые лютовали когда-то на сельских подворьях Кубани, от края и до края.

«Что и говорить! – смеётся Луиза. – Муратик любил покушать, хотя и не был избалованным и ел с удовольствием всё, что я готовила. Но и я старалась!

К его приходу всегда исходили жаром свежие лепёшки. Он обожал вареники с адыгейским сыром, жареную картошечку, непременно прямо с огня. А уж как любил шашлык из парной баранины! Тут уж сам возле мангала суетился, особенно когда студентом стал и с друзьями приезжал на каникулы. Там ведь все тонкости надо соблюдать – мясо правильно отбить, непременно деревянным молоточком, раствор из соли, чеснока и перца приготовить, которым поливают раскалённые шампуры, а потом зажаренные куски мяса слегка потушить в кастрюле. Но больше всего любил подавать на стол. Только картошку к шашлыку доверял готовить мне, сам же прямо сиял, когда восторженный хор встречал приготовленное нами блюдо. Там действительно было отчего прийти в восторг! Мурат любил национальную кухню, понимал в ней толк, особенно в четщипсе, круто сваренной кукурузной каше…

Казбек, первокурсник Мурат, Луиза Ахеджак (слева направо). 1979 г.

Живя в ауле, мы, естественно, приросли хозяйственным подворьем. Жизнью наученные, сложа руки не сидели, весной, летом и осенью – особенно. В просторном погребе всегда хранились следы довольствия от огорода и подворья – квашеная капуста, солёные помидоры, лук, чеснок, картошка, свёкла, морковка, капуста. Всё тугое, свежее… Бывало, и арбузы до Нового года лежали в соломке, я уже не говорю о фруктах. Да и коровы мычали, овцы блеяли, а какой адыгейский двор без скота! Чуть свет, мы с мужем – не учителя, а скотоводы: я дою коров, он выгоняет их в стадо. Зато всё своё – сыр, масло, молочко, мясо свежее, экологически превосходное. Муратик часто приезжал домой с друзьями, шумной, весёлой студенческой компанией. Целует меня в щёку, а сам тихонько в ухо шепчет: „Мамочка, ты уж нас покорми… Мы ведь там, в Краснодаре, больше на пирожках да сосисках держимся…“ – Луиза вздыхает каким-то своим далёким думам. – Боже, какая радость была от тех наездов… Мы с отцом и глаз не могли оторвать от них, молодых, здоровых, весёлых, сверкающих юмором, шутками, дружескими подначками. И главный заводила средь них – наш сын… Такая отрада была! Время пролетало, а утром, глядишь, наспех позавтракали и снова, как вихрь, в путь. „Всё, тян цlыкlу (милая мама), труба зовёт!“ – целует меня стремительно, и вот уже, как улетающий ветер…

Ему, да и всем нам, так драгоценны были те короткие наезды, так памятны… Я видела, что жизнь моего сына, словно тугой парус, наполняется ветром грядущих перемен, и вся моя суть пела от ощущения, что это самый родной человек, частица меня, дыхание моей души, биение моего сердца…

Наше поколение, – продолжает Луиза, – вступало в жизнь в обстановке всеобщей беды, шла Великая Отечественная война. Она быстро докатилась до наших благословенных краёв, поэтому мать свою я почти не помню. Мама погибла от разрыва авиабомбы. Это произошло в Краснодаре. День был ясный, казалось, ничто не предвещало беды. Села в трамвай, и вдруг тревожно завыли уличные сирены, предупреждая об авианалёте.

Немец тогда системно бомбил слабо защищенный южный город. Особенно целился по железной дороге, вокзалу и мосту через реку. Вот недавно снова нашли авиабомбу, семьдесят лет пролежала под опорами старого моста. Но не взрывавшихся бомб всё-таки было много меньше, чем взрывавшихся. Под одну из таких чудовищ и угодила моя мамочка. Испугавшись, она выскочила из трамвая, даже не дождавшись остановки, и, зацепившись поясом пальто, угодила под вагон…»