Читать книгу Собачья площадка - Рута Юрис - Страница 3

Глава 2. Счастлива в этом доме я не была

Оглавление

Ноябрьские сумерки потихоньку накрывали улицы, словно кто-то набросил на Москву серое покрывало из органзы. В квартире было очень тихо. Тройной стеклопакет не пропускал ни звука. Катерина стояла у окна. Она собиралась уже прилечь, но подойдя по привычке перед сном к окну, вот уже час стояла, как заворожённая. Она смотрела поверх крыш. Смотрела туда. На Собачью площадку.

Уже совсем стемнело. Ярко горели вывески магазинов, кафе. Мчались машины. Мчались там, где разрушен был целый мир стольких людей. Где жили, любили, женились, рожали и растили детей. Где все знали друг друга. А теперь там Институт красоты.

Этот мир исчез. Исчез вместе с Собачьей площадкой, Собачкой. И вставная челюсть в виде Калининского проспекта навсегда исковеркала старинный район Москвы.

Внизу, по старому Арбату, залитому огнями рекламы, вывесок, сновал народ, сидели художники, стояли лотки с матрёшками. А у стенда, увешанного майками с серпом и молотом и надписью СССР, молоденький парнишка что-то вещал в рупор окружившим его иностранцам.

Вдруг Катя почувствовала, как устала она за целый день. Роман можно написать обо всех событиях угасающего дня.

                                        * * *


Утром, проводив мужа на работу, она засобиралась на старую квартиру на Профсоюзной. Хрущоба шла на слом, но не все жильцы ещё выехали. Их дом стоял сиротливо среди котлованов, строительных бытовок, куч, не вывезенных ещё остатков от разобранных уже домов. Стройка подошла вплотную к дому. Бетонный забор – руку из окна протяни и достанешь. Грохот, яркие брызги сварки, чваканье бетономешалок, всё это сдабривалось непечатными выражениями, вылетавшими из проёмов ещё не застеклённых окон новых домов.

Входная дверь была снята с петель и сиротливо стояла рядом с дверным проёмом. Войдя в полутёмный подъезд с выщербленными ступенями лестничных пролётов, развороченными почтовыми ящиками, Катерина подумала: «Как после бомбёжки!»

Такого не было, когда они уезжали с Собачки. Там даже опустевшие дома не казались такими жуткими монстрами. Те дома были построены на века. И люди, которые жили в них, любили свои жилища, как родных людей. И дома те казались живыми существами, потому что тот, кто строил их, вложил всю свою любовь в возводимые стены, представляя, как хорошо и уютно там будет новым жильцам. Они наполнили своей созидательной энергетикой и добротой те дома на Собачке, которые хоть и канули в вечность, но оставили тёплый след в душах, населявших их людей. Но старое поколение уже почти ушло, унося с собой это никем не объявленное братство. Остались только дети 50-х годов, которые помнили Собачку. Это были дети тех, кому выпало счастье вернуться живым с той проклятой войны. Неужели же уже с их уходом даже воспоминания об этом районе исчезнет навсегда, оставшись лишь коротенькой географической справкой да парой фотографий в музее истории Москвы. А тогда! Как радовались, что уезжали из коммуналок! Но хрущобы оказались бездушными бетонными коробками, братьями-близнецами, все на одно лицо. Были они собраны наспех, и теперь отслужили своё. Безликие серые коробки. Нет ничего страшнее дома, у которого нет души! Вот и сейчас в этом разгромленном подъезде из каждого угла тянуло мертвечиной. Даже мурашки по коже.

Катерина поднялась к себе на второй этаж, вытащила ключи. Усмехнулась, такую дверь и она может запросто плечом высадить. Ни коврика, ни тряпки у двери не было. Соседняя квартира была опечатана и забита крест на крест горбылём. Ключи выскользнули из рук и звякнули о плиточный пол. На этот звук почти сразу приоткрылась другая соседская дверь.

– Катюша! Как долго Вас не было! – воскликнула соседка.

– Я живу в другом месте, – ответила Катя, не опускаясь до подробностей.

– Сын-то Ваш тоже съехал к жене. Так в ЖЭКе никак найти Вас не могут, чтобы ордер на новую квартиру выписать. Звоните им скорее, телефоны пока ещё не отключили.

– Спасибо, что сказали, я позвоню, – Катя закрыла за собой хлипкую дверь,

– Вот я и дома, – сказала она самой себе и села на калошницу в прихожей.

В квартире, несмотря на сильный сквозняк, пахло затхлостью и сыростью. Катерина осмотрелась. На кухне была открыта форточка, и ветер хлопал ею. Стекло в форточке было разбито, лишь острый осколок так и торчал в проёме, удерживаемый куском замазки. Под подоконником валялись осколки стекла. Другая створка окна была и вовсе без стекла. Вместо него была вставлена фанера. И всё та же мертвечина. Торчит изо всех углов. Если бы на окнах не было решёток, то бомжам не составило бы большого труда влезть в квартиру. Вроде, и не жили здесь люди, не рожали детей, не встречали новый год, не пекли пирогов, не смотрели комедии по телевизору. Тридцать лет! Но квартира так и осталось бездушной, необжитой.

На кухонном крошечном столе стояла недопитая бутылка водки, на разделочной доске лежали мумифицировшиеся от жары куски селёдки, горбушка ссохшегося бородинского хлеба, да два опрокинутых простеньких граненых лафитника, у одного из которых была отбита ножка.

– Да, хорош натюрморт, – подумала Катерина и вышла с кухни.

Она толкнула дверь в комнату сына. Комната была почти пуста. Лишь кровать, два старых стула, да старые занавески на немытых окнах. А на полосатом матрасе лежал, забытый сыном, голубой берет. Рядом – тетрадный лист, на котором почерком сына было написано.

– Меня можно найти вот по этим телефонам…

Катя взяла листок.

Мамина комната была совсем пуста. Ни кожаного старого дивана, ни телевизора с линзой, ни зелёной лампочки-грибка. Даже старинной железной кровати с шишечками не было. Значит, Надежда всё-таки продала любителям всяких интересных штучек мамину мебель. Только скомканные листы какой-то бумаги валялись в углу. Катя наклонилась и ахнула. Это была не бумага, а скомканные кружевные салфетки, которые она кипятила и крахмалила по субботам. Она осторожно разгладила их и свернула аккуратно, решив, что возьмёт с собой. Желание позвонить Надежде стало понемножечку таять.

В Катиной комнате всё было по-прежнему, все на своих местах. Только вот эстампы стопкой лежали на подоконнике. И сверху тот самый, который они купили со Щучкой на Кутузовке.

Окно в Катиной комнате тоже было надтреснуто: стройка-то совсем рядом, видно, камушек какой, наверное, отлетел. Через дырку в окне эстампы поливал дождик, нещадно жарило солнце, сыпалась на них строительная пыль. Картинка выгорела, вздулась местами. Как только Катя притронулась к ней, пересохшая на солнце бумага буквально рассыпалась в прах.

– Ну, вот, старая моя жизнь и рассыпалась, – Катя вздохнула.

Потом она вытащила из-под своей кровати сумку на колёсиках, положила туда альбом с фотографиями, кое-какие документы, да коробку с хрустальными рюмочками, что подарили на их с Виктором свадьбу Ленка с Димкой. Во время вспомнила про свою любимую вышивку, достала пакет с нитками и пяльцами и тоже запихнула всё в сумку.

Опустилась без сил в своё любимое кресло. Огляделась, не забыла ли чего, и с ужасом поняла, что ничего из этой квартиры в новой жизни ей будет не нужно.

Набрала телефон ЖЭКа.

– Куда же вы все делись, Лукошины, найти вас не можем. Вас там трое прописано. Всем положено по комнате. Тётке, как инвалиду детства, да вам с сыном, как разнополым. В Митино дали вам квартиру.

– Я Вам продиктую телефоны сына, пусть он ордер получает на своё имя. Тётка уже старая, а я живу в другом месте.

Катя положила трубку и уж собралась выходить из квартиры, как раздался звонок в дверь. Это была соседка. В руках она держала дрожащую Катину кошечку.

– Сын твой уезжал когда, попросил меня за ней приглядеть.

– Мусенька моя, ты жива! – Катя заплакала, – а я уж думала, что потеряла тебя навсегда.

– Давайте я провожу Вас, поймаем машину. А переноска для кошки у меня есть, от своего кота осталась, – соседка передала Кате в руки кошку и вышла. Прижавшись к Кате и учуяв хозяйский запах, кошечка перестала дрожать и с надеждой смотрела Кате прямо в глаза, мол, больше ты меня никому не отдашь? Катя опять присела в прихожей, огляделась.

Ну, прощай старый дом, прощай навсегда. Счастлива в этих стенах я не была. Почти вся жизнь здесь прошла. И прошла мимо. Спасибо, что хоть крыша над головой была. Вот, вроде бы и всё.

Прощай!

Соседка, провожавшая Катю, поймала машину. Расцеловались на прощание. Машина тронулась с места, но Катя даже и не оглянулась.

Ей не хотелось оглядываться. Счастлива в этом доме она не была

Собачья площадка

Подняться наверх