Читать книгу От имени Черепахи, или Девять сущностей миропонимания - С. А. Тюрин - Страница 3

Правда, слава Богу, сохранились улики – три вполне ясных людских начала, присягнувшие двум неясным, ибо философским, – вещам.

Представим героев. Первая черта – форма высшей природы, дух. Вторая – ипостась низшей, плоть. Третья – просто душа.

Духовная «вещь в себе» – весьма противоречивая вещь. С одной стороны, ее можно представить как перспективу – перспективу бесконечного развития. Мы не знаем, что из себя представляет НЕЧТО, однако это не мешает ни нашему общению с ним, ни исследованию его. Напротив: лишь только дав волю воображению, мы можем открыть в неизвестном то, чего не знаем о нем.

Такая «художественно-творческая» манера идеального (беспредметного) суждения о «вещах в себе» приписывается Платону и известна, как идеализм.

С другой стороны, «вещь в себе», что ни говори, – опасная вещь: то, чего мы не знаем о ней, может стать проблемой для нас. Стало быть, использование проверенных вещей безопасней рискованных экспериментов с непознанными: реальная синица куда как практичней воображаемого журавля! Одним словом, что видим, о том и поем, а чего не знаем, о том и не судим.

Такая «рационально-реалистическая» манера свойственна, согласно истории философии, Аристотелю и являет собой не иное, как материализм – идеологию «вещей для себя».

Так что Платон и Аристотель вовсе не были союзниками! – они были противниками. «Лошадь вижу – лошадности нет!» — ехидно заявил первому второй в один давний прекрасный день.

Когда-то о лошади человек знал только то, что на ней можно ездить и ее можно есть. Затем его знания расширились – он уже мог сосчитать, сколько у лошади ног, чем и как часто ее необходимо кормить и как содержать. Сегодня он знает о ней еще больше – ее анатомию, характер и эволюцию «лошадиного вида». Болезни, которыми она болеет. Интеллект и реакцию на окружающий мир.

Однако если вы спросите у «специалиста-лошадника» с мировым именем, вся ли это «лошадность», он наверняка покачает головой: нет, не вся – мы еще не знаем всей. Покачает головой, как лошадь, и посмотрит грустными лошадиными глазами…

«Лошадность» – идеальная модель «вещи в себе», обладающая предельно полной, исчерпывающей характеристикой. Вот только одна загвоздка – никто этих характеристик на блюдечке с научной каемочкой не поднесет. Если не воображать невозможного и не экспериментировать с неизвестным, материальных возможностей не прибавится и научных познаний – само собой.

Оттого материалист – не по горячему нраву и не из-за плохого воспитания – язвит идеалисту. Он его провоцирует, как мальчишку – девчонка: струсишь, дескать, не прыгнешь, знаю я таких!

А ведь, ежели не прыгнет, то и знаний о новом месте не прибудет. А в них у провокатора прямой интерес: сам материализм открыть ничего не может, поскольку не занимается неизвестным. В общем, идеализм – течение не только рискованное, но и дело неблагодарное: материальное использует идеальное для своих нужд, а, удовлетворив их, выставляет на посмешище всем.

Окрепнув трудами бескорыстных творцов, разжирев и заматерев на дармовых гносеологических хлебах, человечество отвергло платоновский дух и объявило материализм единственно справедливым и разумным. Если бы оно знало, к чему это приведет…

Высшая природа – человеческая, она же – духовно-творческая. Низшая природа – звериная, она же – телесно-материалистическая. Ни та, ни другая не знают ничего о гордыне, обольщении, сочувствии, зависти, дипломатии.

Не эти, а совсем иное начало разделяет и объединяет, влюбляется и презирает, наказывает и поощряет, формирует общественное мнение и мораль, проводит в жизнь планы, тактику и политику. Зовут это начало, эту по-муравьиному коллективную природу душой.

Душа – третейский судья в вечном споре высшего и низшего начал – всю жизнь занята тем, что ИЗБИРАЕТ ОДНО ИЗ НИХ. Это она избрала материализм, прельстившись «вещами для себя», в очередной – который уже по счету – раз!

Если бы не она, не только «лошадность», но духовность, душевность и человечность обрели бы куда более ясные формы.

Если бы не она, человеческой психике не пришлось бы разрываться между духом и телом, а «вещи в себе» не сплелись бы в форс-мажорном экстазе безудержных стихий.

Если бы не душа и ее выбор, не было бы в новой истории мировых войн, глобальных терактов и природных катаклизмов. Не было бы прочих несчастий и бед от погони за «вещью для себя».