Читать книгу Режиссёр. Бестселлер МГО СПР - С. Е. Ковалёв - Страница 13

Где-то через неделю Шланга выписали из медсанчасти.

Вся эта история с голым Шлангом может быть и забылась, если бы старший лейтенант Пася после «выздоровления больного на всю голову» не продолжил воспитательных мер над виновником с усиленной энергией. Бедняга не вылезал из нарядов. Даже старший сержант Молоток над ним немного сжалился и стал направлять Шланга в наряд по столовой, где можно было немного расслабиться подальше от начальства.

Наряд по столовой состоял из трёх видов: «аквариум» – мытьё посуды, «пылесос» – уборка в столовой и «винегрет» – чистка овощей. Шланга чаще всего направляли нести наряд в «аквариум», где ему приходилось мыть посуду с горчицей и выносить отходы пищи вёдрами. Он давно пропитался запахом кислых щей, бигуса, макарон по-флотски и перловой каши. Стоять с ним рядом было невозможно. Только блудливые кошки, дежурившие у огромных металлических бочек с парашей, обнюхивали Шланга, мурлыкая от наслаждения.

Невдалеке от столовой вечно бегал дворовый пёс по кличке «Неуловимый». За что его так прозвали сказать трудно. Возможно, за то, что он был какой-то шелудивый, запуганный и постоянно убегал от людей. Никто к нему даже рукой не мог прикоснуться.

От частого несения нарядов по кухне к Шлангу потихоньку привязался дворовый пёс. Видимо, две несчастные души потянулись друг к другу. В глазах одного и другого был вечный испуг и тоска навеки. Шланг подбрасывал дворняге остатки мясных котлет, отчего их дружба только усилилась и окрепла. Завидев своего благодетеля с вёдрами помоев, Неуловимый, виляя хвостом от сладкого предвкушения, вскакивал и бежал следом за Шлангом, путаясь под ногами и жалостно скуля.

И вот однажды, когда буквально на второй день Шланг опять загремел в наряд по столовой за мелкую провинность, схлопотав это удовольствие от Паси, у жертвы несправедливости набежали слёзы отчаянья. В эту самую трагическую минуту к Шлангу подбежал пёс и как закадычный друг стал лизать руки своего кормильца, пахнущие всеми съестными деликатесами курсантской столовой. Пёс таким образом невольно утешил страдальца, который обнял верного друга, крепко прижав его к своей груди.

– Вот только ты меня и пожалел, – тихо пролепетал Шланг, глядя в игривые глаза дворовой собаки, пахнущей так же дурно, как и он сам. – Ничего, отольются наши слёзки этому тирану, – продолжал причитать несчастный, имея в виду ненавистного командира курса.

– Ты это о чём? – подслушал я случайно его причитания. – Командир тут ни при чём. Ты сам виноват.

– Ты так считаешь? А как же справедливость?

– Давай лучше закончим наш наряд по столовой без проблем и головной боли.

– Да у меня каждый день эта головная боль, Пася просто задолбал, – с досадой произнёс обречённо Шланг, ещё крепче прижимая к груди притихшего пёсика.

Мне стало даже жалко неказистого однокурсника и после ненавязчивых расспросов Шланга я так и не понял из его слов всю глубину несправедливого отношения к нему со стороны начальника курса и не только к нему. Просто Шлангу на кого-то надо было излить свою обиду, сняв с себя вину за очередное нарушение воинской дисциплины.

– Ну и как же ты решил ему отомстить? – спросил я.

– Пока не знаю, – вздыхая, выдавил из себя Шланг.

– Ну если ты такой разобиженный, тогда приклей себе на грудь табличку «Я жертва».

– Ну, ты и режиссёр, – услышал я одобрительные слова в ответ. – Ты только что подбросил мне гениальную идею.

– Не понял, на что я тебя надоумил. Только учти, что если «идеи наши, то бензин твой».

– Какой бензин? Не понял.

– Этот «бензин» – одна из крылатых фраз великого комбинатора Остапа Бендера из кинофильма «Золотой телёнок», который вышел на экран в 1968 году.

– Впрочем, это уже неважно.

Повеселевший Шланг стал готовиться к реализации загадочного сценарного плана, который был осуществлён им в цветах и красках после ужина, когда на небе светили яркие звёзды и полная луна. Но сам спектакль состоялся только на следующее утро.

И вот с первыми лучами солнца прозвучала команда «Подъём» и загремели по этажам и лестничным маршам многочисленные курсантские сапоги. Сам лично Пася руководил проведением физзарядки. С обнажённым торсом он показывал всем нам очередной приём физического упражнения, и, громко выдавая счёт, следил за безукоризненным повторением всем нашим курсом наклонов и махов руками.

– И раз, и два, и три… – кричал он на весь плац, сам размахивая руками во все стороны.

И вдруг за его спиной показался шелудивый пёс Неуловимый, по бокам которого были примотаны две картонные таблички с надписями красной гуашью «Пася – тиран!».

Курсанты на плацу вначале замерли, а затем разразились разноголосым хихиканьем. Пася побагровел, запыхтел, как самовар.

Народ вначале оживился, а потом естественно хихиканье перешло в безудержный смех.

– Старшина! Поймать эту дворнягу и найти мне того, кто это сделал! – отдал команду командир курса.

– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! – ответил старшина Тумак, сам сдерживая смех.

Для отлова пса, позорящего честь и достоинство офицера, было выделено отделение младшего сержанта Басика. Пёс с перепугу бегал от курсантов по всему училищу, звонко лая, чем привлекал ещё большее внимание офицеров и гражданских преподавателей, спешащих на службу. Это радостное событие в считанные минуты стало всеобщим достоянием училища, но поймать Неуловимого так и не удалось, хотя было послано на его отлов ещё одно отделение курсантов, вооружённых плащ-палатками, верёвками и мётлами. Честно сказать, через полчаса у курсантов пропала охота ловить пса, который оказался намного их проворнее и сообразительнее, а гоняться по училищу за псом оказалось делом весьма утомительным и безнадёжным.

На этом история не заканчивается.

Пса так и не поймали, потому что он юркнул в проём забора, покинув территорию училища, которую курсантам без увольнительной записки переступать нельзя.

Начались разборки в верхах, поиск зачинщика и сподвижников случившегося. Дежурный по части не преминул доложить начальнику училища «о вопиющем факте». Вызвали Пасю, старшину Тумака и начальника факультета Садомского, которым начальник училища и его заместитель Кобзарь приказали немедленно «навести уставной порядок» и если надо «закрутить гайки».

Были прекращены все увольнения в город, появилась ежедневная часовая строевая подготовка на плацу и хождение с песнями по территории училища не только во время вечерней прогулки, но и от казармы в столовую, от столовой до учебного корпуса и обратно. За малейшую провинность объявлялся наряд вне очереди.

Коллективное наказание не лучший педагогический метод. Такое закручивание гаек только спровоцировало волну негодования в адрес руководства училища и привело к коллективным формам протеста. Первой формой коллективного негодования стал, не сговариваясь, так называемый «паровозик», когда во время прохождения строем курсанты чеканили шаг только правой ногой, мягко опуская левую ногу. Получался размеренный стук, как у колёс паровоза. Наказать кого-то было невозможно. Поди, узнай, кто нажимает на правую ногу. Недоказуемо. Главное, что всё училище слышало нехарактерное прохождение строем. Это вызывало ещё большее беспокойство и демонстрировало беспомощность начальства. Наш учебный курс останавливали по нескольку раз во время прохождения, увещевали, грозили наказаниями, но коллектив был непреклонен.

Пася ещё больше стал гневаться во время строевой подготовки на плацу, требуя поднятия ноги чуть ли не на высоту головы, как в карате. А с теми, кто бросал на него гневный взгляд, он проводил индивидуальные строевые занятия. Это были утончённые педагогические методы подавления недовольных. По уставу всё правильно, а по сути – нет. Но упрекнуть Пасю было формально не за что, так как он не нарушал устав, а «заботился» о нашей строевой выучке, выполняя распоряжение руководства училища. Во время этих строевых занятий мне приходили на память чьи-то поэтические строки:

Коллектив не прекратил применять «паровозик» и непроизвольно придумал, не сговариваясь, вторую форму выражения протеста, которая заключалась в искажении слов строевых песен во время коллективного исполнения при перемещении на завтрак, обед, ужин и особенно во время вечерней прогулки. Это внесение изменений в тексты песен не обошлось без творческого вмешательства самих курсантов.

Мы дружно, как никогда, пели песню на слова М. Ю. Лермонтова «Бородино». Хорошая патриотическая песня о славе и величии русской армии. И слова в ней просто замечательные:

Но вот, когда мы доходили до слов песни «французы тут как тут» все дружно пели «а Пася тут как тут». А когда наше исполнение доходило до четвёртого куплета песни, то начиналось нецензурное искажение некоторых слов автора:

Мы же пели во все горло вместо слова «редут» неприличное слово: «еб…».

Пася «рвал на себе редкие волосы и метал молнии», но изменить что-либо силой было невозможно, пока не вмешался политотдел. Провели партийные и комсомольские собрания, дали народу выпустить пар, отменили строевую подготовку, прекратили метод коллективного наказания, разрешили увольнения в город, провели разъяснительную работу.

На этом история не заканчивается.

Наш командир курса всё ещё надеялся найти того, кто спровоцировал волну неподчинения и прикрепил таблички с клеветническими надписями на пса. Он маниакально верил, что дворняга всё ещё бегает с позорными табличками.

– Кто-нибудь видел Неуловимого? – частенько спрашивал он у старшины.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! – отвечал Тумак, сдерживая улыбку. – Наверное, пёс сбежал со страху куда подальше, поджав хвост.

Однажды этот диалог дошёл до курсантских ушей. Стало шуткой обращаться друг к другу с риторическим вопросом: «Неуловимого не видел?», получая в ответ порцию едкого смеха.

– Неуловимого не видел? – однажды ко мне обратился и Бабич.

– Скорее всего, это не просто Неуловимый, а «Неуловимый мститель», – парировал я.

Новая кличка, адресованная псу, понравилась и быстро прижилась в коллективе, возможно потому, что она была схожа с названием известного отечественного кинофильма «Неуловимые мстители» (1966) и соответствовала в чём-то сути произошедшего.

Когда страсти немного улеглись, народ вновь стал ходить по выходным дням в увольнение. Ожил и успокоился немного и Шланг. Только в увольнение его ещё не пускали. Не вылезая из нарядов, он пропустил много занятий и теперь сидел в ленинской комнате и переписывал конспекты, навёрстывая упущенное. Но правильные ли сделал выводы Пася, показал очередной наглядный случай.

Однажды после завтрака все вышли на построение из столовой. Возле помойки лежал и грелся на солнышке Неуловимый мститель, сладко зевая во всю собачью пасть. Где он всё это время бродил было неизвестно и неважно, но табличек с позорными надписями на нём уже не было. Чья-то заботливая рука всё-таки смогла с него их снять.

Курсанты стали посмеиваться, глядя на героя недавних событий, как на освободителя от мнимой тирании. Посыпались недвусмысленные реплики, возгласы. Приподнятое настроение охватило народные массы. Вдруг появился командир нашего курса, при виде которого старшина Тумак дал команду «строиться». Толпа курсантов нехотя пошла на построение. И вот в этот момент Неуловимый мститель увидел своего кормильца Шланга, подбежал к нему и радостно запрыгал на задних лапах. Шланг густо покраснел и погладил пса. И теперь всем стало ясно, кто приручил собаку и прикрепил к ней злополучные таблички. Пася почему-то густо покраснел, но сделал вид, что ничего не произошло, не вымолвив ни слова. Он поступил педагогически мудро, чем вызвал к себе ещё большее уважение и симпатию.

Мы боялись, что последуют оргвыводы и Шланг будет жестоко наказан, начнутся очередные гонения, но, к чести командира, ничего этого не произошло. Ни звука, ни писка, ни намёка. Зачем пилить опилки.

Наш курс пошёл строем к учебному корпусу. Мы дружно и радостно пели строевые песни без искажений и «паровозика». Конфликт был мирно разрешён без обид и недоразумений. В предвкушении скорого увольнения в город наши глаза сияли, как майское солнышко.