Читать книгу 1812—1814: Казаки. Киноэпопея - Салават Асфатуллин - Страница 19

Вся русская армия, от генерала до рядовых солдат, воспрянула духом, узнав о назначении Кутузова главнокомандующим. Два месяца непрерывного отступления тягостно отозвались в душах: иные устали, иные отупели, а иные и попросту струсили… Но о Кутузове все, даже молоденькие новобранцы, знали, в него верили, им гордились. У костров на ночных привалах шли оживлённые и радостные разговоры:

– Ну теперь всё обернётся иначе, братцы!

– Да-а, Кутузов этим мусью ка-эк двинет! – мокрое пятно останется.

– Смазывай пятки салом, царь Наполеон!

Башкирские джигиты тоже воодушевились, узнав, что Кутузов – наиглавнейший. В Первом башкирском полку войсковой старшина есаул Буранбай Кутусов рассказывает им:

– Верховный – близкий друг нашего генерал-губернатора Волконского. Вместе в молодости били турков! Князь всегда говорил о мудрости и трезвом расчёте Михайло Илларионовича.

И майор Лачин доволен: – Объединились две армии, один Главный, один штаб, один приказ, один порядок. И воевать уже сподручнее! Багратион – вспыльчивый, горячий, да разве он мог ужиться с медлительным Барклаем? И откуда он взялся, Барклай? Солдат своего нутром чует…

– Да, о Барклае разное толковали в полках, – подхватил Буранбай.– Говорили, что продался Наполеону и нарочно портит дело.

Лачин был осторожнее:

– Не думаю, что продался, но воюет плохо, – всё отступаем и отступаем…

– Барклай – чужеземец!.. Ему не жаль русскую землю! – не мог остановиться Буранбай. – У кого нет Родины, тому все равно кому служить, – лишь о деньгах мечтает. Такие люди – перелётные птицы, их к теплу тянет. Это мне, и в лютые морозы башкирская земля мила!..

Майор не смог сдержать улыбки, но тут же опомнился и строго предупредил:

– Не распускай язык, есаул, а то несдобровать. Барклай де Толли – опытный генерал и враг Наполеона.

– Я не распускаю язык, а уверен, что немец Барклай не болеет за русские сёла и города.

– Да при чем тут нация? К тому же Барлай не немец, а шотландец. Ты, есаул, тоже не русский, но честно воюешь за Россию.

– Нечего меня с немцем равнять! – вспылил Буранбай. – Всё одно – немец! Русский и башкир – два разных пальца, но одной руки.

– Отчего же тогда башкиры столько раз бунтовали? Не ты ли, поэт и певец, славишь в песнях бунты Саита, Алдар-Кусима, Батырши, Карасакала, Салавата?

«Башкир – крещёный, конь лечёный – одна цена! – подумал Буранбай. – Не понять тебе душу джигита!..» И говорит пылко, убеждённо:

– Не путай, майор, чёрное с белым. Башкиры бунтовали против хищничества, грабежей заводчиков, купцов, чиновников. Сколько они земли отобрали у башкир? Как же после этого не бунтовать?! Ведь по договору с «белым падшой» земля должна оставаться в общинной собственности башкир. Для башкира бунт – не сабантуй, а кровь. За бунт тысяча семьсот тридцать пятого года сожжено свыше пятисот аулов. За бунт сорокового года сажали на кол, подвешивали за ребра, рубили головы тысячам. Свыше трёх тысяч джигитов сослали в Сибирь. В сорок первом году семнадцать тысяч башкир насильно крестили. Буранбая так и подмывало спросить: «Не твоих ли дедов-отцов, майор, тогда окрестили?»

Лачин остановил Буранбая в очередной раз, сказав:

– Не горячись, есаул! Теперь не время вспоминать былые обиды. Французов надо бить покрепче!

– Ты прав, майор, – принудил себя к спокойствию Буранбай. – Свой воинский долг перед Россией я выполню честно!

Назначение Кутузова главнокомандующим было и стратегически, и политически оправданно, потому что Барклай, будь он хоть трижды прав, не имел доверия к себе ни в армии, ни в народе. «Подвиг Барклая де Толли велик, участь его трагически печальна и способна возбудить негодование в великом поэте, – пишет Белинский, – но мыслитель, благословляя память Барклая де Толли и благоговея перед его священным подвигом, не может обвинять и его современников, видя в этом явлении (в замене Барклая Кутузовым) разумную и непреложную необходимость».

Его назначение главнокомандующим русскими армиями обрадовало почти всех, даже Наполеона, который, кстати, высокого мнения о своём новом противнике. «Узнав о прибытии Кутузова, он, говорит о Наполеоне Арман де Коленкур, – тотчас же с довольным видом сделал отсюда вывод, что Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление: он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву, потому – что находится уже слишком близко к этой столице, чтобы спасти её».

Сам же Кутузов на все восторженные приветствия скромно отвечает: «Не победить, а дай бог обмануть Наполеона». Но Кутузов понимает, что пришло время дать решительный бой противнику.

Неспроста главнокомандующий со свитой объезжал в двадцатых числах августа 1812 года Бородинское поле и окрестности. Все дороги в Москву пересекали это поле, и проскочить в обход нельзя – на правом фланге река Москва, слева – густые леса. С выбранных Кутузовым холмов все поле далеко проглядывалось – удобно будет русским артиллеристам вести прицельный огонь по противнику. Многочисленные ложбины, ручьи помешают французам маневрировать пехотой. Михаил Илларионович и сам досконально обследовал местность, и выслушал рапорты штабных офицеров. Лишь после этого отдал приказ: «– Строить укрепления, оборудовать позиции для батарей, редуты для пехоты».

Кутузов вновь и вновь проверяет свои соображения, представляя себе зримо и местность, и расположение войск: правое крыло генерала Милорадовича от деревни Малой до деревни Горки – два стрелковых корпуса, в резерве кавалерия генерала Уварова и казачий корпус Платова… Центр: батарея Раевского, корпус Дохтурова, Уфимский и Оренбургский пехотные полки… Левое крыло Багратиону… Главные силы у Новой Смоленской дороги, ибо там стратегическое направление на Москву, – конечно, Наполеон это понял… Значит, надо ещё усилить правое крыло…

И закончив излагать эти свои соображения в письме к царю Александру, верховный просит дежурного офицера: «Вызовите начальника штаба армии Беннигсена».

– Леонтий Леонтьевич, требуется усилить правый фланг частями из резерва и батареями, – говорит он твёрдо, когда хмурый Беннигсен входит в комнату.

– Не вижу оснований для такого предпочтения, – не раздумывая, запальчиво отвечает генерал.

– Зато я вижу разумные основания для обороны Смоленской дороги!..

– Слушаюсь, – недовольно бурчит Беннигсен. – А какие части прикажете передать правому крылу?

– Сами прикиньте со штабными офицерами и распорядитесь – вот это в вашей власти начальника моего штаба… Моего! – повторил Кутузов как бы безразлично. – А я поеду, посмотрю некоторые полки.