Читать книгу 1812—1814: Казаки. Киноэпопея - Салават Асфатуллин - Страница 21

…Услышав об отступлении русских частей к Можайску, Наполеон был на седьмом небе от радости. – Война выиграна! Кутузов позорно бежит. Ещё одно сражение, и император Александр подпишет мир!

И приказал Мюрату: – «Преследовать русских, на их плечах ворваться в Можайск и захватить город! У вас ещё остались надёжные французские и итальянские конные полки, пошлите их в погоню. Соберите из разбитых накануне частей стрелковую дивизию, и пусть форсированным маршем идёт следом за кавалерией». Мюрат, кичливый, самодовольный, убеждён, что налётом возьмёт город, и загодя посылает адъютанта к императору с приглашением: «Заранее приглашаю ваше величество отужинать и ночевать в Можайске».

Но торжественный въезд Наполеона в беззащитный Можайск не состоялся. Подступы к западной окраине города плотно прикрыты конницей, там стоит в боевой готовности и Первый башкирский полк, которым до возвращения из госпиталя майора Лачина командует есаул Буранбай.

Конница Мюрата несётся по Смоленскому тракту и по пригородным полям и лугам напропалую, – разве может Мюрат унизиться до ведения разведки? Нахлёстывая отощавших лошадей, всадники мчатся стремительно – в Можайске они всласть попируют, отдохнут, накормят коней. «Живей, живей! Прославим маршала Мюрата!.. Слава императору!..» Лошади скачут из последних сил, раздираемые в кровь шпорами. И вдруг на беспечных всадников бесшумно обрушивается туча летучих стрел. Иные кони тут же рухнули и их всадников затоптали копыта скакавших в задних рядах лошадей. Другие вертятся винтом, с предсмертным хрипом и рёвом, с иных исчезают наездники, пронзённые башкирскими калёными стрелами. «Скифы! Северные амуры!..» – закричал офицер и тотчас же сполз с седла, ударился об землю. Остановиться конная лавина уже не могла: и уцелевшие кавалеристы, и ошалевшие, без всадников, кони налетели на строй джигитов, но не смяли, как надеялись, а сами разбились на мелкие клочья эскадронов, угодили под булатные клинки и кованые копья донских казаков и башкир.

Справа на врага бросаются лавой конники тептярского полка, а слева русские оренбургские казаки. Весь строй конницы Мюрата, такой блестящий, такой изысканно яркий, распадается на группы отдельных десятков. А башкиры, тептяры, казаки проскальзывают намётом между ними и, разворачиваясь, вздыбив лошадей, набрасываются сзади – нанизывают на пики и копья, кромсают саблями.

Мюрат вынужден крикнуть: «– Трубите отход».

Наполеону пришлось задержать «победный» марш на Можайск: «– Отозвать конницу Мюрата на переформирование и приказать Нею и Даву с их относительно боеспособными корпусами двинуться вперёд осмотрительно, ведя разведку, подтягивая батареи».

К есаулу подходит Янтурэ, просит: «Разрешите собрать стрелы на поле боя».

– Хочешь голову сложить даром? – рассердился Буранбай.

– Не я один, многие парни хотят собирать. Имей в виду, домашних стрел совсем мало осталось, а ладить в походе наспех, из любого дерева сырые стрелы бесполезно!

В это время раздаются радостные приветственные возгласы: «Майор!», «Командир!». Подъезжает в коляске майор Лачин с забинтованной, висящей на косынке рукою. К нему подходят, здороваются: «Поздравляем с благополучным излечением», «С возвращением в полк!». Буранбай тоже искренне обрадовался.

– Вот и спрашивай разрешения у командира, – сказал Буранбай Янтурэ.

Майор выслушал джигита и согласился уважить его просьбу:

– Только ведите себя осторожнее, – может, французы где затаились. И скажи сотникам, чтобы выделили парней порасторопнее, половчее.

Майор и Буранбай сидят у костра, толкуют о недавних схватках с противником, прикидывают, как восполнить нехватку лошадей. Повар им принёс варёного мяса на ужин – прирезали раненного коня… И тут возвращаются весёлые джигиты с охапками стрел, ссыпают их на траву.

– Все целы-невредимы?

– Так точно, господин майор! – отрапортовал Янтурэ.

– И пленных привели, – Наполеон, как видно, не очень-то беспокоится о раненых…

– А ну тащи старшего сюда.

К костру подводят большого, рослого офицера, он держится за поясницу и громко стонет – башкирская стрела пронзила его ягодицу, да так и застряла в ней.

Лачин рассмеялся:

– Где его подцепили?

– Из-под лошади вытащили! Не мог сам выбраться, наверно, ребра сломаны.

– Н-да, не повезло за-вое-ва-те-лю! – засмеялся Лачин. – Препроводите-ка всех пленных в штаб.

– Разрешите стрелу не вытаскивать, пускай их высокопревосходительства господа генералы посмеются, – предлагает один из вернувшихся башкир.

Но Лачину это не нравится:

– Нельзя издеваться над пленными, мы обязаны быть великодушными.

– А он бы вас пожалел, если б давеча джигиты не выхватили вас из самого пекла? – нахмурившись, спрашивает Буранбай.

Майор не ответив, велит: «Позовите полкового лекаря». Но с лекарем прибежал и запыхавшийся Янтурэ, кричит:

– Не дам портить мою стрелу!

Лекарь держит в руке пилку, смотрит то на командира полка, то на Янтурэ.

– А откуда ты знаешь, что стрела твоя?

– Ваше благородие, да как же не знать – и дома сам точил-обтачивал, и здесь вчера вставил новое оперенье – орлиное перо! – Янтурэ схватил стрелу, и француз взвыл от дикой боли.

На этот раз джигиты не смеялись – пожалели…

– Как же я вытащу, не разрезав, стрелу, – недоумевает лекарь. – А если тянуть, то весь зад разорвём в клочья.

– Знал бы, сам бы там, в поле, и вырвал! – ругается Янтурэ.

– Берегут проклятый французский задище! Какая стрела пропала!

Кутузов приказывает Платову: «– Удержите Можайск два дня, чтоб дать возможность Главной армии спокойно отступить. Назначаю генерала Розена командовать пехотой арьергарда». На территории бывшего кремля разворачивают донскую батарею, команды стрелков занимают окраинные дома и «изгороды». Мюрат разворачивает свою артиллерию и обстреливает город гранатами и картечью до самых сумерек.

Наполеон, узнав вечером, что Мюрат не занял Можайска, приходит в ярость.

– Какие у русских силы? Вы меня обманываете!

Горячий, бесстрашный Мюрат не испугался императорского гнева, но и спорить не стал, а попытался вывернуться:

– Конница генерала Насути, ваше величество, не прибыла своевременно из резерва.

Генерал Насути язвительно и без промедления ответил:

– Верно, ваше величество, опоздали… А опоздали оттого, что наши лошади не проявили патриотизма!.. Солдаты воюют на голодный желудок, а лошади – представьте! – без сена и овса еле-еле переставляют ноги!

Император изумлённо взглянул на дерзкого генерала, вскипел, но заставил себя улыбнуться: – французы не прощают непонимания шутки.

– А Можайск обороняют казаки Платова, – добавляет Мюрат.

– Да, казаки – лучшая в мире лёгкая кавалерия, – соглашается Наполеон.

– И ещё башкирские конники! В ногу генерала Марбо вонзилась стрела, хирурги возятся, а вытащить не могут. Если стрела отравленная, то генералу конец, – сказал маршал, выразительно пожав плечами.

– А разве есть и отравленные? – заинтересовался император.

– Попадаются!..

– Не могу понять, зачем башкирам проливать кровь за Россию? – И мне докладывают, что у них дикая тактика! – продолжает раздражённо император. – Не придерживаются строя – атакуют гурьбой, ватагой. Предпочитают выскакивать из засады.

– В этом-то их преимущество, ваше величество, – вздохнул маршал. – Кружатся, как рой ос, выскочат из перелеска или оврага – и туча стрел! Целятся метко, а стрелы летят далеко. И отскочат, спрячутся. А в атаку бросятся то рассыпным строем, то плотным тараном. И рубятся саблями отлично.

Мрачно стало на душе Наполеона: «Война затягивается, надвигается зима. Собственно, из всей полумиллионной армии осталась мощной только „старая гвардия“, а остальные корпуса растянуты, либо вовсе обескровлены. Любой ценой надо дойти до Москвы. В Москве – зимние квартиры, продовольствие. Александр не вынесет позора – утраты древней столицы – и запросит мира».

Утром маршал Бертье вошёл без доклада и даже не извинился за неучтивость:

– Ваше величество, русские оставили Можайск.

– Убежали? – просиял император.

Маршал был вынужден разочаровать Наполеона:

– Отступили. В полном порядке отступили. Снова потрепали конницу Мюрата, а затем ушли.

– Но русская армия разбита!

– Разбита в такой же мере, как и наша армия, государь, – с трезвой жесткостью произнёс маршал.

Наполеон разбушевался: « – Послать адъютанта к Мюрату с наистрожайшим приказом: «Немедленно преследовать русских!»

Велел Бертье: – Любыми мерами ускорьте марши корпусов Нея и Даву. Поднять по тревоге и подтянуть части второй линии и резерва. Я настигну армию Кутузова у стен Москвы и уничтожу до последнего солдата!

Но Платов располагает выведенные утром войска на господствующих высотах к востоку от Можайска, ставит там батареи. И бой продолжается ещё целый день 28 августа.

Барклай де Толли, а потом и Кутузов весьма рассчитывают на огромное число московских ополченцев. Кутузов пишет Растопчину ещё из Гжатска: «Вызов 80000 сверх ополчения, вооружающихся добровольно сынов Отечества, есть черта, доказывающая дух россиянина и доверенность жителей московских к начальнику, их оживляющему. Вы, без сомнения, оный поддержите так, чтобы армия могла …ими воспользоваться, и тогда прошу вас направлять их к Можайску».

В ответ же на просьбу Кутузова: «Разрешите присоединить к армии кадровые воинские резервы», государь присылает спецкурьером отказ: «О присоединении от князя Лобанова – Ростовского новоформируемых полков, я нахожу оное к исполнению невозможным, по неготовности ещё сих полков, а особливо по необходимости иметь устроенное войско для образования и содержания нового рекрутского набора, …без чего и самый сбор рекрутов учинится невозможным». И рекомендует ему задействовать московское ополчение: «Московская сила, с приписанными к ней губерниями, составляет до 80000 человек, кои, не переменяя ни своего предназначения, ни одежды, могут весьма служить в армиях, даже быв размещены при регулярных полках». Но фактически Московская губерния выставила всего 25834 человека. Думаю, эти два события и послужило мощным толчком к решению Кутузова оставить вторую столицу без генерального сражения.