Читать книгу Фаворитки. Соперницы из Версаля - Салли Кристи - Страница 15

– Вы должны знать этикет, как «Отче наш». Нет-нет, мадам, никакого кощунства, поскольку этикет что Слово Божие и не чтить его так же рискованно.

Мой новый наставник аббат де Берни, с круглым, как луна, лицом, с добрыми глазами и изящными маленькими ручками, изысканный, утонченный, больше светский человек, нежели духовное лицо. Но, несмотря на благороднейшее происхождение (о чем он беспрестанно мне напоминает), он беден как церковная мышь, поэтому ему и пришлось снизойти до того, чтобы стать моим наставником.

Мы находимся в столовой в Этиоль, перед нами на огромном столе разложены различные бумаги: уроки, словари, списки герцогов и пэров, имен, которые необходимо запомнить.

– Итак, стулья и глубокие кресла. Вне всякого сомнения, правила пользования ими очень просты, и в конечном счете мы с ними справимся. Но, мадам, а как же кресла с высокими спинками или кресла с подлокотниками? Ох! Только не заставляйте меня начинать с этих новомодных откидывающихся кресел – новшества, которое я могу оценить, только исходя из удобства пользования ими в повседневной жизни! Что за анархия будет править нами теперь? Бог мой!

Берни тянется за носовым платком, деликатно промокает лицо; временами он слишком драматизирует. Он глубоко вздыхает, и мы продолжаем экскурс в историю кресел и стульев.

– И не стоит недооценивать силу табурета, священного стула, который внушает уважение, когда на нем восседают высокие особы. Например, Роганы не позволяют женам младших сыновей присутствовать при дворе, поскольку не всех могут усадить, – а это преимущество этой древнейшей фамилии.

Берни вздыхает и качает головой, хотя сложно было сказать, из-за чего он больше расстроен: из-за жен или стульев.

– Крайне важно и то, где кто сидит в экипаже. Герцог де Люин – величайший знаток всего, что касается рассадки в экипаже; случись, засомневаетесь – обратитесь именно к нему. И я еще раз напоминаю вам: не соблюдать правила этикета ради выгоды – допускается, не соблюдать их по незнанию – варварство.

Кроме стульев и кресел я изучаю еще пальцы, шляпы, тон голоса; старшинство и как правильно приветствовать герцогиню, а потом герцогиню, которая еще и имеет титул. Я изучаю все, что касается того, как следует открываться дверям, в каких случаях двери распахиваются для тебя, кто и где именно имеет право сесть, а кому нельзя садиться. Кто может танцевать с принцем крови, а кому никогда не будет позволено ни при каких обстоятельствах к нему приближаться. Когда надевать мантию, а когда нет. Учу слова, которые можно произносить, и те, которые нельзя произносить ни в коем случае.

– А принц Монако, у которого нет титулов во Франции, подал прошение, чтобы ему было позволено танцевать с миледи, дочерями короля, и всех мучает вопрос: будет ли его прошение рассмотрено сквозь призму того, что он принц иностранного княжества, или сквозь призму того, что у него нет титула во Франции… – Пока Берни продолжает свои нотации, я думаю о лабиринте, в который превратилась моя новая жизнь. Сейчас она напоминает кружевной платок сложнейшего узора, сотканного из тысячи тончайших нитей, которые и складываются в узор, который я должна запомнить.

– А графиня де Ноай, – советует Берни, – еще один отличный источник информации. Она замужем за вторым сыном герцога де Ноай. Несмотря на молодость, она всегда остро чувствует ситуацию, не говоря уж о том, кто в каком положении находится.

– Что вы говорите! – восклицаю я. Большая часть услышанного – если не все – звучит по меньшей мере странно и почти вопреки здравому смыслу. Но если я выучила наизусть сто песен, я уж точно смогу научиться правильно обращаться к герцогине.

Кроме уроков я принимаю бесконечную череду визитеров; все, кто мало-мальски был с нами знаком, стали совершать паломничество в Этиоль, либо чтобы напомнить мне о нашем родстве, либо чтобы поглазеть на последнее увлечение короля. Принимаем всех; мне дали совет не заводить врагов. По-моему, у меня никогда и врагов-то не было, и сейчас я заводить их не собираюсь!

Всем здесь рады, за исключением моего супруга.

Бедного Шарля отправили подальше в провинцию, он, по всей видимости, раздавлен горем. И хотя он умоляет меня, забрасывая письмами, совесть моя чиста. Никаких обетов я не нарушаю, а уж он-то точно выиграет от родства со мной. Я должна смотреть в будущее, а бедняга Шарль – пережиток прошлого.

Лица всех этих посетителей, которые считают меня не более чем мимолетным увлечением, сдержанные, взгляды – отстраненные, ибо они готовы в любой момент высмеять меня и отвернуться. До меня доносятся перешептывания и язвительные замечания:

– Конечно, красотка, но Богу известно, что красоте никогда не побороть зов крови.

– О чем он думает? Нет, я всерьез гадаю, о чем он думает? Она же из буржуазии!

– Разве граф де Карильон не женился на дочери кучера? А потом сошел с ума!

– Не волнуйтесь, она лишь мимолетное увлечение. Ее нельзя сравнить с Восхитительной Матильдой и даже с Гортензией де Флавакур.

Вместе с посетителями каждый день приносит длинные письма от короля. Послания перевязаны красными шелковыми лентами и запечатаны воском, на котором вытеснено галантное: «Обходительный и преданный». Он клянется, что любовь его становится крепче с каждым днем, он вводит меня в курс военных действий, включая наши победы при Фонтенуа и в других далеких местечках. Этим летом Франция не может потерпеть поражение, и король уверяет, что я – талисман и для него, и для его страны.

Наведывается и Вольтер, мы сидим в саду в окружении восхитительного аромата гиацинтов, и я сочиняю стихи для короля.

– Сносно, мадам, вполне сносно, – усмехается Вольтер. – Мне нравится первая строка – желание всегда окутано грустью, – но мне кажется, мы могли бы улучшить ее.

Находящийся рядом со мной Берни напрягается, он не одобряет Вольтера. Последний – настоящий философ, а философы считаются атеистами, и поэтому при дворе их не жалуют. Я рассудительно киваю, но не обращаю внимания на Берни; когда я буду править при дворе, обязательно приглашу Вольтера и буду поддерживать всех великих писателей и философов. Берни и сам возомнил себя поэтом – ему удаются легкомысленные экспромты, – и мне кажется, он ревнует к Вольтеру. В свою очередь Вольтер как-то назвал его толстухой-цветочницей.

– Позвольте предложить такой вариант, мадам… – Вольтер сосет перо, его язык постоянно в чернилах. Пауза, а потом мозг гения приходит в движение:

* * *

– Дорогая моя Жанетт! Кузина! – раздается высокий жеманный голосок. Невысокая тучная женщина с пухлыми щечками, подобными двум кускам растопленного сыра, бросается на меня. – Вновь встретиться с тобой, и после стольких лет! Как же благородно ты выглядишь, дорогая моя! И, как всегда, красавица! Я приехала, как только мне сообщил Берни.

Я нерешительно отступаю назад, потом понимаю, что это Элизабет, одна из тех девиц, с которыми я занималась на уроках танцев.

Я оглядываюсь в поисках Берни, но его нигде нет.

– Ты выглядишь обворожительно, дорогая моя, просто обворожительно! – Женщина берет меня под руку и ведет вниз по ступеням террасы, прочь из дома. – Я узнала о том, как тебе повезло, и сама подумала: «Что нужно молодой женщине в такой час, когда она готовится отправиться в приключение? Конечно же, друг. Сердечный друг». И я решила, что стану для тебя сестрой, которой у тебя нет!

Элизабет продолжает лепетать, и я заставляю себя забыть старые воспоминания и сосредоточиться на ее подкупающих словах. В конце концов, прошло уже столько лет. И она совершенно права: в Версале мне понадобятся друзья. Уроки Берни становятся все более сложными, и за всеми льстивыми словами и вниманием скрывается один вопрос, который никто не решается задать: как самозванка сможет выжить в Версале?

Поэтому я позволяю ей взять себя под руку и вскоре уже отвечаю ей, рассказываю о своих посетителях, умело обходя довольно прямые вопросы, касающиеся короля. К тому времени, когда мы возвращаемся назад в дом, мы уже щебечем, как старинные подружки.

На террасе нас встречает Берни, целует Элизабет.

– Вижу-вижу, вы встретили свою дорогую кузину, – произносит он, любуясь Элизабет на расстоянии вытянутой руки. – Графиня д’Эстрад – потомок одной из самых древних фамилий в нашей стране. «Из старинного рода она. В ее венах навсегда течет Франция».

Элизабет наклоняет голову. На ней светло-серое платье в белую полоску. И хотя это не очень красиво, но я замечаю, что эти два цвета отлично гармонируют с цветом ее кожи.

– Мадам д’Эстрад вела жизнь добродетельной затворницы со дня смерти ее супруга в 43-м году, но по моей просьбе она тут же забыла вдовьи одежды и поспешила нам на помощь в нашей миссии.

– У вас есть место при дворе? – вежливо интересуюсь я. Не припомню, чтобы Берни упоминал графа д’Эстрада; он явно был не настолько важной птицей, чтобы говорить о нем на наших уроках.

– Нет-нет, в настоящее время нет, – беззаботно отвечает Элизабет. – Хотя супруг мой бывал при дворе, когда позволял его военный долг.

– Значит, вы не представлены ко двору? – Я сбита с толку. Чем же она сможет мне помочь?

– Элизабет поможет нам реализовать наши планы, – удовлетворенно говорит Берни.

Я смотрю на Элизабет и киваю, все еще ничего не понимая. И тут я ощущаю приступ сочувствия: должно быть, ужасно быть такой некрасивой.

* * *

В разгар лета пришло самое важное из всех писем: о землях и титуле, которые будут мне принадлежать. Титул, благодаря которому меня смогут представить ко двору, титул, который откроет для меня двери королевства.

– Ну наконец-то! – говорит Элизабет. – Хороший титул – это как кусок мыла: оно очищает даже въевшуюся грязь.

Я смеюсь несколько суховато. Элизабет говорит начистоту, весело, но ее слова могут больно жалить. Впрочем, она говорит правду, и ее честность, несомненно, может быть полезна в Версале.

– Маркиза де Помпадур! Восхитительный титул! – Я радуюсь, уже представляя себе, как это можно обыграть в стихах: Помпадур рифмуется со словом «амур»! Любовь! Мой герб – три серебряные башни на лазурном поле. Три башни, чтобы навсегда забыть о рыбе.

– Помпадур… Я знавала дочь покойного маркиза, – признается Элизабет. – Старушка очень остро реагирует на правила приличия, и новость о том, что древний титул ее семьи будет носить человек такого низкого происхождения, точно ее возмутит.

– Имение находится в Лимузен, – добавляет Берни. – К сожалению. Но не бойтесь, моя дорогая графиня… ах, простите меня! Тысяча извинений. Не бойтесь, моя милая маркиза, никто не потребует от вас посещать фамильное имение.

Я улыбаюсь и думаю: «Сегодня утром я проснулась графиней д’Этиоль, жалкий титулишко без исторического шлейфа, однако сейчас я ложусь спать маркизой, с одним из самых древних титулов Франции».

От Луи-Франсуа-Армана де Виньеро дю Плесси, герцога де Ришелье

Брюгге, Австрийские Нидерланды

5 августа 1745 года

Милая моя маркиза!

Позвольте мне поздравить Вас с Вашим новым титулом и положением. Титул маркизы Помпадур – это, конечно же, прекрасно, и любой может теперь посетить имение в Лимузен и заметить тот легкий налет безумия, который был присущ представителям этого древнего рода.

После нашей последней встречи, довольно натянутой, я так и не принес извинения: этим поступком я бы запятнал собственную репутацию, а подобное неслыханно. Но я прощаю Вас и желаю Вам только самого лучшего. И хотя дружба возможна только между людьми равного происхождения, добрые приятельские отношения возможны между представителями различных слоев общества, какими бы низкими и разношерстными они ни были.

Я нахожусь рядом с королем и никогда не видел его таким счастливым. Наши военные победы доставляют ему радость. Хочу подчеркнуть, что наша дружба с ним насчитывает десятилетия, с самого раннего детства. Он считает меня одновременно и отцом, и братом, и кузеном.

Удивительные вещи происходят: в июле – сильный град, родился ягненок с пятью ногами – все признаки того, что мир сошел с ума. Но с чего это я решил утомлять Вас своим посланием, описывая такие пустяки, милая моя маркиза… какое удовольствие называть Вас Вашим новым титулом! Разумеется, у Вас есть дела и поважнее, поскольку я боюсь, что Ваш выход в Версале будет не из легких. Ах, милая моя мадам, с какими испытаниями Вам придется столкнуться! Искренне сожалею, что военная доблесть держит меня здесь на фронте, а не рядом с Вами при дворе.

И позвольте закончить высказыванием, которое мне очень нравится:

Друзья как дыни.

Стоит ли говорить почему?

Чтобы найти преданного друга, нужно перепробовать сотню.

Засим остаюсь Вашим преданным слугой,

Ришелье