Читать книгу Фаворитки. Соперницы из Версаля - Салли Кристи - Страница 21

– Оспа, – бормочет Луи несчастным голосом, когда мы созерцаем каменную, грубо отесанную церковь на холме, вокруг которой собрались облаченные в черное скорбящие. – Я тоже ею в детстве переболел, но, слава Богу, выжил. Моим родным не повезло: корь унесла отца, маму, брата.

Мы все еще в Шуази. Пять дней не переставая идет дождь, и, вместо того чтобы охотиться, мы ездим в нашем экипаже, наблюдаем за местными похоронами, расспрашивая о причинах смерти. Странное времяпрепровождение, я подобного не одобряю. Я уже поняла, что у Луи болезненная психика, которой и объясняется его склонность к меланхолии.

С нами в экипаже ездят Элизабет с Берни и шепчут свои соболезнования. Берни рассказывает историю о кузине, которая умерла от оспы, и подытоживает все коротким стихотворением: «Росою свежей поутру сияла. Пятная скорбью, до зари увяла». День серый, мрачный, под стать настроению в экипаже, на улице продолжает моросить дождь.

– Какие трогательные слова, – шепчу я, гладя руки Луи. Только так я могу скрыть свое нетерпение. Я же не дура – мы все равно рано или поздно умрем, это непреложная истина, – и я не вижу смысла обсуждать смерть, когда в жизни есть столько наслаждений и радости.

– Вон там, за холмом… слышите звон похоронных колоколов? – Луи оживляется, напрягает слух, отдергивает руки. – Берни, быстро вели извозчику поворачивать налево!

В конце концов мне удается убедить его повернуть направо и ехать назад, во дворец, но атмосфера остается такой же тяжелой. Несмотря на все приятные воспоминания о нашем прошлогоднем медовом месяце, я решаю, что Шуази мне не полюбить. Слишком тут много истории, слишком много призраков, а выбрать для западного салона розовые панели было просто ошибкой. Я должна поговорить с дядюшкой Норманом о том, чтобы переделать их.

Благодаря письму Франни я уже готова, когда вижу дописанный список гостей.

– Сегодня приезжает графиня Перигор? Я думала, вы терпеть не можете ее супруга.

– А вы видели в списке приглашенных имя ее супруга? – резко обрывает Луи, качая головой, когда Пюизё протягивает ему стопку бумаг. – Позже, завтра.

– Естественно, дорогой мой, я вижу. Но мадам де Перигор… – Я умолкаю, вспоминая слова Франни. Я надеюсь, что Луи волочился за ней до того, как познакомился со мной. А если нет?

– Она вернулась из Марёй, и я помню, как приятно находиться в ее компании, – говорит Луи. Он сбрасывает стопку бумаг, которые оставил для него Морпа. – Не могу читать эту писанину. Не могу!

– Конечно же, милый.

Я в отчаянии смотрю на любимое лицо. Я не знаю, как справляться с этим новым настроением короля: страдая от меланхолии, он бывает часто резок, временами даже груб. У меня такое чувство, что я хожу по тонкому льду, не зная, где он треснет. Я тепло улыбаюсь королю.

– Вы должны извинить меня, я не знала, что она вернулась ко двору, я бы обязательно включила ее в список гостей! – лгу я. – Давайте, дорогой мой, я прочту их для вас. – Я забираю у него стопку бумаг, целую его на прощание и ухожу, давая отдохнуть.

За ужином в тот же вечер мадам де Перигор оказывается в центре внимания, а ее истории о мучительных смертях ее бесчисленных родственников вызывают у Луи неподдельный интерес. Меня раздражает ее сладкий голосок, но вынуждена признать, что ее красота и непорочность прекрасно вписываются в меланхолическую атмосферу ужина.

Все мои попытки развеселить короля оказываются тщетны; я понимаю, что вместо того, чтобы бороться с печалью, должна ей потакать.

– Загорелись ее кружевные рукава, огонь быстро перекинулся на остальную одежду, а потом моя дорогая Габриэлла испустила последний вздох. Но нас примирило то, что та судьбоносная свеча освещала ей путь в часовню: такая честь умереть на пути к Нему.

– На самом деле, дорогая графиня, мы должны почаще вас видеть, слышать ваши истории. Вы оказываете честь этому замку, – восхищенно говорит Луи.

Мадам де Перигор краснеет и скромно опускает очи. На простое серое траурное платье она накинула красивую розовую муслиновую шаль, именно того оттенка, который выгодно подчеркивает изысканный оттенок ее кожи. Она заявила, что ей холодно, а потом сказала, что эта шаль – единственное, что смогла найти ее служанка.

– Не спускайте с нее глаз, – предупреждает Николь, когда помогает мне переодеться в ночную сорочку.

В Шуази нет официальной церемонии отхождения ко сну, и король может появиться здесь в любой момент. И дело не в том, что присутствие Николь могло бы помешать; однажды он признался мне, что относится к ней, как к моей собаке. Николь едва не залаяла от удовольствия, но его настроение вызывает у меня беспокойство.

– Мы приятельницы с кузиной ее конюшего. Стойте спокойно. – Николь вытаскивает шпильки у меня из прически, расчесывает волосы. – Она говорит, что графиня пронырлива, как лиса. Знаете, как говорят: порок преследует добродетель.

Я хмурюсь и втираю в руки крем с миртом. «Восхитительно», – думаю я, вдыхая глубокий аромат.

Но этой ночью Луи не приходит.

Это первый вечер, когда я ожидаю его, а он не приходит.

Я лежу без сна несколько часов, гадая, где в лабиринтах этих комнат и интриг он может быть и что он делает. В памяти снова и снова возникает улыбающееся лицо графини де Перигор, словно рыбка в аквариуме. Эта восхитительная ямочка на ее правой щеке, то, как грациозно она передавала королю кофе, и то, насколько лжива была история об ужасной смерти ее дядюшки в колодце.

И хотя я пребываю в страхе его потерять, я ничего говорить не буду. Упреки, подобно коррозии, разъедают любовь, убивают ее – так говаривала моя матушка. Я повторяю ее слова, лежа в холодной постели. Благочестие и смерть – тревожная комбинация. Неужели этот день неизбежен? Я должна, думаю я, борясь со сном, я должна…

* * *

– Она отказала ему. Опять!

Элизабет приносит мне новости, когда я занимаюсь утренним туалетом. Обычно мне нравится слушать ее щебет, но не сегодня, и сердце мое замирает – отказ можно получить, только если поступило приглашение.

– Кто? – негромко переспрашиваю я, улыбаюсь Элизабет, с неприязнью отмечая слишком большой бант у нее на шее. Она забывает, что ей уже не пятнадцать лет.

Я наношу румяна на щеку и втираю их; мой парфюмер называет этот оттенок «кровь комара».

Элизабет молчит, только горько покачивает головой.

– Конечно. Король не… спрашивал? – запинаюсь я, мой мир рушится.

– Нет, разговора не было, но, по всей видимости, было письмо.

– Письмо? Когда?

– Скорее записка… всего пара слов… от короля. В котором он сообщал о своем восхищении.

Восхищение – это не признание в любви. Какая ерунда. Я вновь могу дышать.

– Он великодушный человек, а благочестие графини у многих вызывает восхищение. – Я наношу немного румян на губы и причмокиваю. Мне кажется или на лице появилась небольшая желтизна? Вероятно, из-за сочувствия королю? Неожиданно мне приходит в голову, что я должна отсюда уезжать.

– Но это было уже после их тайного свидания, – продолжает Элизабет и отходит, чтобы служанка могла заняться моими волосами.

– Тайного свидания?

– Ну… это свиданием не назовешь, но после ужина они имели беседу. Он собственноручно делал ей кофе.

– Я видела их, – холодно отвечаю я. – В салоне, в присутствии остальных гостей. – Я скрываю раздражение. Элизабет, будто кошка, которая облизывает пустое блюдце: ищет остатки молочка, когда его нет.

– А потом она уехала. В собственном экипаже, рано утром, король лично ее провожал, передавал привет ее супругу. Но в следующий вторник она должна вернуться.

Я опускаю взгляд, разглаживаю темно-серую парчу юбки. Траур скоро снимут, и у меня будет самое красивое зимнее платье – из синего бархата, украшенное узором с белым атласом, не дождусь, когда смогу его надеть. Я представляю себе, как выплескиваю на него едкую щелочь – платье испорчено. Ни за что не стану упрекать короля.

Когда я позже встречаю его, приветствую с обычной теплотой. По едва заметным признакам вижу, что он сожалеет о том, что случилось… или не случилось с графиней де Перигор. Эти маленькие знаки внимания – комплимент моей прическе, приказ повару приготовить фаршированные яйца, которые я обожаю, – утешают меня больше любых слов.

Я начинаю понимать, что Луи – мужчина, которым легко можно управлять. Не сказать, что он слаб: просто он терпеть не может принимать решения. Возможно, ему приходилось слишком часто в своей жизни принимать решения? Или слишком редко? Как бы там ни было, он любит перекладывать ответственность на других, и я диву даюсь, насколько он может быть сговорчив. Я могу направлять его туда, куда захочу. Не то чтобы манипулировать им, размышляю я, пожевывая губу, скорее маневрировать.

Мне кажется, что этот траур слишком затянулся.

– Дорогой, – говорю я ему после службы, – приглашаю вас в Креси. Вы сами должны увидеть, как продвигаются дела, и я была бы счастлива, если бы вы придумали, как обставить комнату для бильярда. Поможете? Пожалуйста, ради меня.