Читать книгу Уходящие в Вечность. Часть 1 - Самира Фаттах - Страница 10

Говорил Хайретдин-хазрат, что есть на свете города, на которые льется с неба голубой Божественный свет. Эти города славятся на весь мир своей святостью. А благословенная Бухара, этот древний город исламской науки, столица знаний, великих ученых, улемов[41] и мударрисов, – сама излучает сияние. По его словам, многие чистые сердцем люди видели, как над городом поднимаются столпы ясного, неземного света.

Вопреки ожиданиям, вызванными рассказами учителя, Бухара предстала перед Рамазаном совсем не небесным и не райским местом. Город действительно был похож на сказку, но сказку земную. Вспомнились прочитанные в детстве чудесные рассказы Шахерезады из «Тысяча и одной ночи» о халифе Харун-ар-Рашиде и Аладдине.

Живая древность выглядывала из любой городской постройки, бесконечная глубина веков отражалась в хаузах[42] и арыках. Ворота с крытым проездом, низкие, с плоскими крышами дома, дувалы[43]. Сияющие бирюзовой голубизной купола мечетей, стройные минареты с неизменным гнездом аиста на самом верху. Улицы, широкие, мощеные камнем, и маленькие, узкие, где едва могут разъехаться две встречные арбы.

На больших дорогах было пыльно, душно и шумно. Везде много народа. Здесь встречались и почтенные муллы, и ишаны в высоких белоснежных чалмах, и пышные разодетые баи, ремесленники, крестьяне, водоносы, эмирские сарбазы[44]. Мелькали богатые фаэтоны, арбы, верховые всадники, груженые верблюды… Жизнь древнего города била ключом.

«О, неумолимое время! – сказал Хайретдин хазрат. – Я здесь учился, когда Бухарой правил дед нынешнего эмира – Его Высочество Музаффар, а теперь уже седьмой год, как на престол взошел Сейид Алимхан. Сейчас мы выйдем на площадь, и я покажу тебе дворец самого повелителя Бухары».

Говоря это, учитель будто помолодел, морщины его разгладились, а глаза засияли: здесь прошла его юность, он провел в Бухаре лучшую часть своей жизни.

Арк – древняя обитель бухарских правителей, величественно красовалась над городом. Зубцы его стен гордо вздымались в небо. Могучая крепость казалась оплотом непоколебимой вечной власти.

Ворота Арка выходили на середину площади, откуда к ним поднимался мост Тахтапуль. Около моста, у мечети, стояли старинные пушки, к стрельбе давно не пригодные, но придающие площади торжественный и величавый вид.

Уже настал вечер, и в этот час здесь было пустынно. Только проскакало несколько всадников – приближенных эмира, в парчовых халатах, отливающих на закатном солнце золотом и серебром, медленно открылись и закрылись за ними ворота Арка.

Хайретдин хазрат повернулся в сторону ворот и низко поклонился. Несколько минут, не отрывая взора, смотрел он на могучую крепость, губы его шевелились: он читал молитву во здравие эмира.

Они вышли к медресе Мири-Араб. Хайретдин хазрат подошел к минарету Калон и долго-долго стоял в раздумьях. Рамазан ни о чем его не спрашивал. Он видел, как в глазах старого учителя блеснули слезы, когда тот погладил морщинистой рукой древние глиняные изразцы минарета и прошептал:

«Вот… суждено еще раз нам свидеться…»

Больше часа шли они по городу, сворачивая то направо, то налево, пока не достигли узкого, тесного переулка, в конце которого стояли роскошные резные ворота. И заметил Рамазан следы растерянности и удивления на лице учителя, несколько раз переспросившего прохожих, тот ли это дом, который им был нужен. Наверно, не ожидал Хайретдин хазрат увидеть такие пышные хоромы.

Их встретил степенный пожилой слуга, коротко, с нескрываемым достоинством ответивший на приветствие вошедших. К веранде дома вела узкая дорожка, выложенная белым камнем, сплошь усаженная по краям виноградником. Он разросся так плотно и густо, что его лозы переплелись между собой и образовали темный длинный зеленый коридор. А за виноградником виднелись фруктовые деревья, плоды с которых были уже собраны, и ветви их облегченно вздымались к синему осеннему небу.

Слуга проводил гостей в михмонхану[45]. Это была богатая, просторная комната, совсем недавно расписанная лучшими бухарскими художниками. Сквозь цветные витражи пробивалось заходящее солнце и на стенах лежали ярко светящиеся резные блики. Весь пол был устлан туркменскими коврами, в нишах высились кипы атласных одеял, стояла китайская фарфоровая посуда, кальян, отделанный серебром.

Навстречу им от сандала[46] поднялся несколько надменный, полный седобородый мулла в атласном одеянии. Хайретдин хазрат не сразу ответил на его приветствие. На расстроенном лице его промелькнули легкая досада и разочарование, вызванные внезапной переменой, произошедшей с другом его юности.

Но он быстро взял себя в руки, сдержанно улыбнулся и протянул хозяину обе руки для приветствия.

Друзья обнялись. Начались многочисленные расспросы. Через некоторое время тот же слуга подал дорогой китайский чай и полный поднос фруктов и сладостей, позже принес на блюде плов.

Долго сидели два друга, вспоминая прошлое, и разговорам их не было конца. Из беседы Рамазан понял, что Хамидулла махдум стал одним из знатных людей города. После вступления на престол теперешнего эмира Сейида Алимхана, один из близких родственников Хамидуллы получил высокое назначение при эмирском дворе и помог ему поступить на службу в Арк. С этого дня дела Хамидуллы резко пошли в гору. Он служил старательно, ревностно. Эмир отличал его среди прочих приближенных и одаривал богато и щедро. Собрав деньги, Хамидулла заимел в медресе несколько келий – худжр, которые начал сдавать в аренду. За городом теперь ему принадлежали подаренные эмиром земли, на которых работали батраки и чайрикеры[47].

Хайретдин хазрат медленно пил чай маленькими глотками, и, слушая рассказ Хамидуллы махдума об его успешной жизни, как-то печально произнес:

«Нет, брат, изменился ты! В молодости ты другим был – увлекался философией, учением суфиев, даже хотел уйти жить в ханаку[48] и был готов на все, ради познания Истины. Помнишь, как мы мерзли зимой в наших худжрах, не доедали, у нас не было ни теплых халатов, ни приличной обуви? Но ты терпеливо переносил все неудобства и трудности ради высших знаний?»

Хамидулла на это ничего не сказал. Через несколько минут он, уклончиво улыбаясь, ответил словами узбекской пословицы: – «Если Аллаху угодно, богатство приходит, разливаясь полноводной рекой».

Но учитель Рамазана только печально покачал головой:

«В богатстве нет ничего плохого. Человек должен жить хорошо, ни в чем не нуждаясь. Но не надо забывать о том, что главное в нас – это наша душа. И что есть другой мир, мир вечный. Но, к сожалению, роскошь затянула тебя, друг…»

«Что ж поделать? – с некоторым сожалением ответил ему Хамидулла махдум. – С моей должностью мне совершенно некогда размышлять, читать книги и заниматься суфийскими практиками». Хайретдин хазрат ничего не ответил, только печально вздохнул.

Через несколько дней учитель уехал.

Крепко обнял он на прощание своего воспитанника, долго не выпускал из объятий, словно предчувствуя, что они больше не встретятся.

А для Рамазана с этого дня началась другая, самостоятельная, так непохожая на прежнюю жизнь.