Читать книгу Уходящие в Вечность. Часть 1 - Самира Фаттах - Страница 11

Рамазан все еще помнил и любил Гюльнару, но новые впечатления заслонили собой прошлое. Днем он был очень занят – посещал все те уроки, на которые только мог успеть. Правда, многое ему было знакомо. Арабский язык Рамазан знал прилично, и как понял, в медресе знаний давали намного меньше, чем он получил от своего учителя Хайретдинна хазрата. Но он все равно с удовольствием присутствовал на уроках – присматривался к учащимся, к методам преподавания. Иногда даже замещал учителя, когда тот должен был отлучиться по своим неотложным делам.

Уроки, лекции, прогулки по Бухаре в компании одноклассников, литературные вечеринки почитателей поэзии, устраиваемые некоторыми учащимися здешнего медресе, на которые его охотно звали – все это теперь полностью занимало жизнь Рамазана. Свободными оставались только ночи. Но как же он боялся бухарских ночей, когда его, как и прежде, дома, на родине, охватывал огонь безумия! Призрак Гюльнары являлся к нему, но она не была ласковой и загадочной, как когда-то. Это была злобная, пугающая Гюльнара, которая смотрела на него своими огромными, черными, сверкающими от внутреннего плотского огня глазами, манила пойти за ней.

Рамазану становилось страшно – он понимал, что если последует за ней, то погибнет. Но, чувствуя, что бороться бесполезно, теряя голову от нахлынувшего желания, готовый даже умереть, он кидался к ней в объятия, и… натыкался на прохладную, пахнущую свежей краской стену своей комнаты. Рамазан понимал, что это наваждение, сон, призрак, он ложился в постель, пытаясь заснуть, но через некоторое время все опять начиналось сначала… Откуда-то, из темных глубин его души снова и снова поднималось все то же видение…

Тогда Рамазан нашел выход. Перед сном он брал Коран и три раза читал суру Йа-Син[49]. Это помогло. Гюльнара стала являться к нему все реже и реже. Сон сделался более спокойным, безумные желания не так сильно жгли его плоть. Рамазан всю ночь не расставался с Кораном, книга лежала с ним рядом на подушке. И как только опять возникал очередной ночной кошмар, он, не зажигая свечи, крепко зажмурив глаза, начинал вслух читать Йа-Син по памяти, а Коран крепко прижимал к своей груди.

Так проводил Рамазан дни и ночи в Бухаре… Хамидулла махдум, слушая похвалы преподавателей медресе в сторону своего воспитанника, несколько раз заводил разговор с Рамазаном о том, чтобы ему остаться в Бухаре насовсем и найти свое место в жизни в качестве мударриса.

«Оставайся пока у меня! – предлагал Рамазану Хамидулла. – Будешь работать в медресе, ведь тебя уже прямо сейчас готовы взять на место учителя арабского языка! Пока поживешь здесь, потом купим тебе дом, найдем невесту, женим! На свадьбе погуляем!» – весело говорил он.

Рамазан молчал. Он не знал, что будет впереди. Он еще ничего не решил.

Но главный вопрос, все-таки, благодаря разговорам Хамидуллы-махдума нет-нет, да возникал в его мыслях – как жить дальше? Здесь, в Бухаре, он чувствовал себя оторванным от родной стихии, здесь приходилось самостоятельно думать и принимать решения, не рассчитывая на подсказку старших.

Раньше все было ясно и просто. Рядом был отец и мудрый учитель – они помогут, посоветуют. Были книги, читая которые Рамазан наслаждался поэзией, чудесными рассказами и назидательными историями. Теперь же, став взрослее и испытав первые удары судьбы, он начал глубже познавать сокровенный смысл прочитанного. Но, даже зная и понимая, не представлял он, как применить в жизни прочитанные в книгах истины. Рамазан уже серьезнее задумывался о смысле своего существования.

Он ходил на лекции, читал труды мусульманских, индийских и даже древнегреческих философов, изучал множество суфийской литературы, общался с сокурсниками, а в это время думал, думал…

Пройдет год, два, может больше, и он вернется домой. Заниматься делами отца? Завод, магазины, деньги, прибыль… Нет, к этому не лежала его душа. Стать имамом, как Хайретдин хазрат? Или, прислушавшись к словам Хамидуллы махдума, получить звание мударриса и работать в медресе? Он понимал, что отец ни за что не согласиться оставить его в Бухаре. Но домой возвращаться совсем не хотелось. О деньгах и заработках Рамазан вообще не думал. А духовные блага? Это было пока что безбрежное море, в котором не находил Рамазан ни нужного направления, ни нужного берега.

Его окружали разные люди. И все они были заняты собой, своими делами, своим существованием. Те, что побогаче, мечтали о хорошей должности, выгодном и доходном месте. А бедные учащиеся, надеясь выйти в люди, перебивались из последних сил, зарабатывали себе на жизнь, готовя плов богатым шакирдам[50], стирая их белье и убирая их худжры.

Постепенно у Рамазана определился свой близкий круг знакомых. Несколько юношей, с которыми он тесно сошелся, были такими же любителями стихов. Вечерами они по очереди собирались друг у друга в худжрах. До поздней ночи горел масляный светильник, забыв о времени, отдавались они поэзии. Часто просили друзья прочитать Рамазана газели. Никто из юношей не мог так мастерски передать голосом и интонацией тот смысл, который был заложен в стихах. А Рамазан произносил слова так естественно, свободно и проникновенно, что душа и сердце сливались воедино и на глаза наворачивались слезы.

«Пронзи мое сердце насквозь:

Оно на обман поддалось.

Проходят бессонные ночи

– Желание мое не сбылось.

Кто розу полюбит, безумец,

Незванный на празднике гость.

В лампаде усталое пламя

Погасло и вновь не зажглось.

Что мускус? Он вовсе не нужен

Волнам благовонных волос.

Мой путь – отойти и забыться, Дождаться, чтоб все улеглось.

Горящее сердце Хафиза!

Мечтать о возлюбленной брось[51]!»

Рамазан стал частым и самым желанным гостем их собраний. Но, несмотря на чистую искренность, с которой относились к нему друзья, к себе домой приглашать их не решался. Хамидулла махдум не любил случайных людей и, как заметил Рамазан, до смерти боялся всякой крамолы.

Здесь, в медресе, однажды узнал Рамазан пугающую своей неожиданностью, волнующую новость: в России произошла революция, Белый царь отрекся от престола. Здесь же впервые услышал он слово «джадид». Несколько шакирдов, собравшись в кружок, тихо, с опаской оглядываясь по сторонам, говорили о чем-то запретном.

Рамазан спросил об этом Хамидуллу, но тот быстро ответил, словно чего-то испугавшись:

«Поменьше прислушивайся к словам разных смутьянов. Джадиды – страшные люди. Они хотят перевернуть все государство, чтобы люди предались русским, забыли ислам и шариат. Они хотят уничтожить священную власть эмира. Смотри же, держись от таких подальше, а то недолго и до беды!»

Сквозь собственные переживания и мысли Рамазан почти не замечал того, чем жили многие шакирды.

Некоторое время назад в Турции к власти пришли младотурки. Часть бухарских студентов, посланных для получения знаний в Стамбул, по возвращении в Бухару привезли с собой их идеи: более близкое общение с европейскими народами, обучение молодежи светским дисциплинам и развитие науки и культуры, но все это под эгидой ислама. В Бухаре уже несколько лет действовали тайные общества, но после падения царского трона в России эти люди заговорили о переменах более смело и открыто.

Ко времени, когда Рамазан начал учиться в медресе, уже почти в каждой духовной школе имелась горстка студентов, ратующих за изменение системы образования, за более благосклонное отношение мулл и мударрисов к светским наукам, без которых нельзя было построить современного государство.

Среди джадидов выделялись умеренные – те, кто выступал лишь за изменения в образовании, и крайние, кто мечтал о государственном переустройстве. В их числе было несколько крикунов, стоявших за полное свержение эмирской власти. Именно они организовали весной в Бухаре шествие молодых людей, большинство из которых, не имея точных понятий о целях сего действа, присоединись к смутьянам лишь из интереса и скуки ради, ибо такого еще Бухара не знала.

Закончился этот поход с красным флагом трагически – колонна была разогнана многотысячной толпой верноподданных людей, в основном учащихся медресе, возглавляемых духовными отцами. Участники шествия были подвергнуты избиениям, некоторые из них были убиты или брошены в тюрьмы.

Рамазан ни в чем участия не принимал. Он видел, как его сокурсники, вооружившись палками и камнями, вдохновенно отправились «бить кафиров»[52], но всякая война была противна его натуре. Он не пошел с друзьями, а вернулся домой, закрылся у себя в комнате и несколько дней, пока шли избиения и аресты, просидел над книгами.

Приближалось изнурительное бухарское лето. Отец писал письма, скучал, звал сына на каникулы домой. Но о прошлом – ни слова. Как будто ничего и не случилось.

А Рамазану так хотелось спросить о Гюльнаре, жива ли она… Но рука не поднималась писать – словно на этой теме лежал негласный запрет, будто сговорились они с отцом не касаться прошлых печальных событий.

На лето Рамазан домой не поехал. Ему не хотелось опять попадать в ту стихию, где столь явственно живы были воспоминания. Если бы знал он, что случится в скором будущем! Если бы только мог предвидеть!

Всю жизнь не мог Рамазан простить себе этого.

Но тогда, тем летом, хотя где-то шла мировая война, а власть в России была у Временного правительства, в Бухаре было относительно спокойно.

Лето Рамазан провел в загородном поместье Хамидуллы махдума, которое было недалеко от Душанбе, окруженное высокими горами, одетыми в красивые снеговые шапки.

Даже в самые жаркие месяцы здесь было прохладно и изредка шел дождь. Рамазан много читал, почти не расставаясь со своими любимыми книгами, которые за прошедший учебный год он в большом количестве приобрел на бухарском базаре.

Много раз Хамидулла махдум, страстный любитель охоты, брал своего воспитанника с собой в горы. Рамазан научился ездить верхом и стрелять по живой мишени. Охота доставляла ему огромное удовольствие.