Читать книгу Вечный эскорт - Саша Кругосветов - Страница 6

Ана, Анастейша.

Ана, Ана, ты для меня целый мир, много лучше и интересней того мира, что я знал до встречи с тобой.

Всех женщин земли собрали вместе, взяли у них лучшее.

Получили экстракт, из него сотворили тебя.

Вот отчего ты такая. Квинтэссенция женщины.

Знаешь, что такое «момент истины»? Если бы я умирал, какие последние слова я бы сказал тебе? Какие последние слова ты сказала бы мне?

Учусь жить без тебя. Порой мне кажется, что смогу, уже могу. А потом вдруг нахлынет эта непередаваемая нежность, это ощущение, что где-то есть, дышит, переживает, радуется, страдает… та, которая… та, которую наедине с самим собой – мучаюсь, краснею, стыжусь – называю «моей девочкой».

И тогда мне понятно, что ты все равно рядом, что мы вместе, хотя и далеко друг от друга.

Увидел фотографию, где ты в белом платье. Теряю голову, когда вспоминаю о тебе. Люблю, боготворю и, конечно же, – слабый я человек! – вожделею.

Встречаю разных женщин. Некоторые симпатизируют, есть и те, кто по-настоящему тянется ко мне, кто на многое готов ради меня, а у меня одно в голове: Ана, Ана, Ана. Только ты, в душе только ты, заслоняешь всех и вся, нежный огонь сердца и бешеное пламя моей страсти.

Там, где, наверное, ты сейчас, могучее субтропическое солнце на небе. Но на моем небе солнце поярче будет – это ты, дорогая, ты мое обжигающее дикое солнце.

На фотографии из Майами ты такая, какой вижу тебя в своих воспоминаниях: тонкая и ранимая, волнующая и влекущая. Жаркая и нежная, застенчивая и дерзкая, такой и должна быть Жар-птица!

На твоем континенте сейчас ночь. Хорошего сна, красавица. Обнимаю, шепчу тысячу нежных слов, я с тобой, каждую минуту, каждую секунду, каждый вздох и каждый удар сердца. Приду к тебе во сне, пожалуйста, не прогоняй меня.

Ты – роскошная темно-красная роза.

Твой аромат – для тех, кто любит тебя и умеет ценить,

Капля росы между лепестками – для тех, кто жалеет тебя и знает, как быстролетны молодость и красота,

Колючие шипы – для тех, кто хочет сорвать розу и поломать длинные стебли.

Роза – само совершенство.

Роза любви выросла в сердце, разрывает шипами.

Умираю без тебя. Сладкая смерть.

Ана, грех мой, сердце мое. А-на – выдох удивления, завершающийся легким шлепком языка по деснам изнутри рта и быстрым отдергиванием языка. А-на-стейша. Снова – удивление, шлепок, отдергивание, потом – чуть презрительный легкий зубной свист, два толчка – кончиком и крышей языка в небо, теплое шипение расползается в сторону щек, и опять короткий выдох удивления. Просто набоковщина какая-то!

Она была Аной, просто Аной, по утрам, босиком, раздетая или в халате, метр восемьдесят, а может, и больше. Она была Аной в шортах или джинсах, Анастейшей – в офисе продюсерского центра; Анастасией – завучем сценарных курсов; Анастасией Штопоровой – на пунктирных строчках договоров с авторами. Но в моих объятиях, в моих мыслях, в моих письмах она была только Аной.

Были ли у тебя предшественницы, Ана? Я и раньше любил – еще до встречи с тобой, любил и, наверное, был любим. Девушки, женщины, матроны, умницы, пустышки, чертовки приходили и уходили, но это было совсем другое. Тем не менее я мог бы вспомнить и настоящих предшественниц. Если б не они, не было бы и тебя. Тебя бы не было в моей жизни, Ана, если бы в один прекрасный день я не полюбил одну изначальную девушку, прелестную Аганиппу, дочь речного бога Пермесса, юную нимфу источника, расположенного вблизи рощи муз на горе Геликон, который забил из-под земли после удара Пегасова копыта. Вода этого источника дарит вдохновение художникам.

Думаете, это образ? Фигура речи? Поэтическая причуда рассказчика? Ничуть не бывало. В саду Миллеса под Стокгольмом я увидел Аганиппу; в чудном райском саду, созданном северным гением, я встретил свою Ану. Тогда еще я не знал, что это Ана. Для меня она была Аганиппой. Когда сталкиваешься с чем-то необычным, впереди идет только удивление. В благостные мгновения внезапного прозрения мы питаемся первым впечатлением, наивно открываемся новому для нас образцу красоты, кажущемуся поначалу необычным и непонятным. Лишь потом приходят какие-то объяснения.

Девушка лежит на камне, любуется своим отражением в воде. Казалось бы, ничего не выражающее, погруженное в мысли лицо. При этом она вся в движении: вибрирующие пальцы, острые локти и колени, острые груди, красивые плечи и ключицы – все переливается в потоках света, играет и дробится в хрустальных призмах, как Анна Ахматова на портрете Натана Альтмана. Хрустальная девушка. Обтянутые скулы, тонкие черты лица и эта многозначительная поза: то ли она открывает объятия любимому, ждет момента долгожданной близости, то ли – нимфа, дарящая миру три вида искусств: Музыку, Живопись и Скульптуру. Что хотел показать Карл Миллес: встречу с любимым или момент появления новой жизни? Это ведь так близко: любовь, источник всего живого на земле, и рождение. Для меня же она стала обещанием любви.

Мне было восемнадцать или девятнадцать, точно не помню, я увидел Аганиппу за двадцать пять с лишним лет до встречи с Аной. «Идеал, – подумал я, – вот он, мой идеал». Временами мне казалось, что я вот-вот стану Пигмалионом, который упросил Афродиту превратить скульптуру в живую девушку. Лучи легли на холодное лицо, и Пигмалион заметил, что оно чуть порозовело. Порывисто схватил подругу за кисть руки… Почувствовал: камень медленно уступает давлению пальцев, увидел: кожа на лице становится белее и на щеках проступает румянец. Грудь ее расширялась, наполняясь воздухом, Пигмалион услышал ровное, спокойное дыхание спящей. Приподнялись веки, глаза блеснули той ослепительной голубизной, которой блещет море, омывающее великолепный Кипр, остров Афродиты. Что это было: фантазии, мечты или предвкушение будущего, воспоминание о будущем?

Я чувствовал себя влюбленным – неуклюже, бесстыдно, мучительно и, конечно, безнадежно. Потому что этой девушки, реальной Аганиппы, в природе просто не существует. Но мне казалось, она все-таки живет где-то, обретается в других, не наших мирах, Миллес изваял ее в бронзе специально для меня, чтобы я знал, что она уже есть.

Десятки раз я переживал эти видения… Вот она плывет в теплых морских волнах, обнаженная, беззащитная, я подныриваю, подплываю снизу, обнимаю молодое тело моей возлюбленной; она смотрит на меня через воду небесными глазами и неловко притискивает губы к моим губам. Мы уже на берегу, на белоснежном песчаном пляже. Темные волосы – почему темные? – рассыпаны веером, от лица моей душеньки исходит сияние. Ощущаю шелковистую кожу девичьих ног, покрытых тончайшим белесым пушком, колени девушки сжимают мою кисть и снова отпускают ее, на юном лице задумчивость непроницаемой японской маски, романтическая задумчивость с привкусом какого-то страдания – то ли горечи, то ли боли. Рот искривлен, словно отравленный скандинавским приворотным зельем, голова с закрытыми глазами приближается ко мне. Со вздохом тянется она к моему лицу, потом вдруг резко взмахивает головой, заполнив на мгновенье все пространство своими длинными волосами, и опять льнет, склоняется ко мне, отдавая на растерзание свои сухие, совсем неискусные губы. Как я хотел подарить ей всего себя без остатка!

Элегия с горчинкой, элегия теплых объятий в сопровождении стаккато огненного языка. Озноб, пламя, трепет, лиловый флер вересковой пустоши, манная крупа песчаного пляжа, россыпь звезд на небе и в голове, клавишная гладь прохладных ног, ощущение, что моя чаша уже наполнилась до краев, – Ана, Ана, мысленно говорил я, уже тогда я называл ее Аной, – и дикий грохот, раскаты грома, мрачные удары барабанов жизни, безжалостно прерывающие мои бессмысленные и мучительные чувственные экзерсисы.

Мне казалось, близость наша была не только телесной, но и духовной. О Ана, настоящая Ана, которую я встретил позже, если бы ты меня любила так, как любила та девушка! Наша любовь с ней, любовь, которую я придумал, будучи не только начитанным, но и сентиментальным юношей, существовала в таком совершенном мире, о котором не имеют ни малейшего представления нынешние тинейджеры с их нехитрыми чувствами и мозгами, заштампованными скорострельными клише компьютерных игр, сериальным разнообразием бесконечных «Звездных войн», искусственных миров, «Аватаров», примитивных «Гарри Поттеров», «Пятых элементов» и всех вариантов половых извращений, навязываемых индустрией кино и СМИ в качестве нормы.

Я знал, что мы видели одинаковые сны. В наши дома залетали одинаковые птицы, два скворца пели нам одни и те же песни, и мы оба – я верил в это – зачитывались греческой трагедией.

Долгое время после нашей встречи я чувствовал, как сквозь меня текут мысли той девушки, которая где-то есть. Той, чей живой как ртуть образ был схвачен на мгновение и запечатлен в металле светлым северным гением Карла Миллеса.

Она существует, ждет встречи со мной. Уверен, уже сейчас отвечает взаимностью.

Настанет миг – и мы окажемся в объятиях друг друга.

Время шло, мираж нездешней, несбывшейся и недостижимой любви постепенно забывался и исчезал. Жизнь брала свое, и силуэт найденного мной образца совершенства тускнел и стирался.

Но я непроизвольно искал идеал. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что не забыл посетившее меня чудесное видение в саду Миллеса, мне хотелось дождаться своего часа и получить наконец заслуженный дар небес в виде конкретной живой Аганиппы.

Эта придуманная, оживленная моей фантазией нимфа – с гладкими ногами, с русалочьими глазами и волосами – преследовала меня постоянно, пока через двадцать пять с лишним лет этот морок не прекратился и я сумел наконец воплотить ее в настоящей земной женщине.

Раньше, бывало, я говорил сам с собой, и губы шептали непроизвольно: «Радость моя, голубушка, как же ты прекрасна!»

Кому я говорил тогда, еще до встречи с тобой, о ком думал? Я тогда уже к тебе обращался, о тебе думал, Ана.

Кто же ты такая, Ана, кто ты, Аганиппа, кто вы такие, все те, в ком я искал тебя, кого принимал за тебя, Ана, чем вы отличаетесь от обычных земных женщин?

Вначале я не понимал этого, видел только внешнюю сторону, геометрический антураж, так сказать. Я ведь тогда не знал еще Ану. Возможно, это как-то связано: геометрия соответствует начинке. Вот мы встречаем незнакомого человека, еще не знаем ничего о его жизни, о профессии, о привычках. Не знаем, но говорим: достойный, воспитанный человек, добряк или, наоборот, хитрован, выжига, клейма негде ставить. Мы видим только геометрию, но знаем уже многое. Что можно сказать о форме, о скульптурном образе Ана-подобных девушек и женщин, о моторике их движений, обо всем том, что меня так увлекало, что я искал до встречи с подлинной Аной? «Особая геометрия Ана-подобных» – похоже на неловкую шутку, возможно – на веселую забаву… Забавно – не забавно, а мне тогда это казалось очень важным.

Вновь и вновь задаю себе один и тот же вопрос: не из-за этого ли призрачного, придуманного и нафантазированного мною знакомства с греческой нимфой пошла трещина через всю мою жизнь? Трещина, не осознаваемая мною долгое время, до того самого момента, когда я встретил наконец мою Ану, мою Анастейшу. Трещина, превратившаяся в огромную зияющую пропасть, от которой я когда-то отступил, сохранив свою жизнь, и перед которой теперь оказался вновь после посещения «мастерской» нелепого ветеринара-сексолога.

Или, наоборот, не было ли острое до маниакальности увлечение мое этим видением первым признаком врожденной тяги к особому типу женщин: к русалкам, к коварным ундинам, к речным нимфам, прямых потомков которых можно еще изредка встретить среди обычных человеческих особей?

Как разобраться в былых желаниях, намерениях, действиях? – странно устроена наша память. Пытаюсь восстановить прошлое. Шаг за шагом запускается бесконечная цепочка разветвлений, возможностей, событий, о которых неизвестно, были они или их не было. Запускается обратное воображение, и я начинаю блуждать по одуряющему лабиринту памяти, странной смеси того, что было, кажимости, видимости, грезы, и того, чего не было вовсе, но могло произойти. Начинаю верить, что именно так все и было в прошлом, голова идет кругом. Все смешивается в моем воображении, и я уже ничего не могу сказать о том, что же на самом деле случилось в моей жизни, а чего никогда и не происходило.

Ах, эта привычка оперировать воображаемыми, возможными, но не состоявшимися событиями, воссозданными в моей голове в силу множества случайностей, а может, наоборот, по некоторому неведомому мне закону! Так получилось, что какие-то нафантазированные вещи становились для меня более реальными, чем если бы они происходили на самом деле. Надуманные фантазии зачастую оказывались более соблазнительными, чем другие, вполне реальные и достижимые возможности и события. Такое вот верховенство вымысла над действительностью касалось, между прочим, не только поиска идеала женской красоты, но и многих других сторон моей жизни.

Единственное, что я могу сказать с полной уверенностью: Анастейша в моей жизни началась с Аганиппы. Она была, с одной стороны, жребием, перстом судьбы, с другой – магией, ворожбой великого Миллеса.

Сейчас, вспоминая этот печальный эксперимент, я полагаю, что, может быть, ошибался и мои чувства, надежды и вызванные из небытия мысленные образы были напрасны, но их существование в течение долгих лет я никак не мог преодолеть. Они оказались не только непреодолимы, но и в каком-то смысле непоправимы.

Что еще непоправимо в жизни? Прошлое и смерть. Но относится ли смерть к жизни? Наверное, да, смерть – ее финальная точка. Прошлое и смерть. А для меня еще Аганиппа. Она не состоялась в моем прошлом. Но ее появление в воображении сентиментального юноши оказалось событием, из которого, как из пены морской, возникла моя драгоценная Анастейша.

Могу ли я отказаться от Аганиппы? Это было бы малодушием и душевной капитуляцией. Нельзя отрекаться от самого себя. Я точно знаю, что во мне живут непонятная готовность к убийству, полное безразличие к чужой собственности, готовность к обману, измене и разврату. Могу ли я отречься от многих глубоко спрятанных во мне пороков?

У меня когда-то был враг, человек, готовый разрушить мою жизнь. «Только попробуй, – сказал я ему мысленно. – Только пальцем пошевели. Только тронь мою семью, мою женщину, моих детей. Только подумай, только попытайся подумать, я уничтожу тебя, и ничто не сможет меня остановить. Да, я грешник. Уже сейчас грешник, а стану еще большим грешником. Но я сделаю это, и сделаю все сам. Без чьей-либо помощи».

И совершенно так же, как готовность к убийству, во мне живет непонятная самому тяга к Аганиппе – Анастейше. К порывистой и недоступной для моего понимания, неподвластной моей воле русалке.

Почему я думаю, что тяга к таинственным русалкам – мой изъян, мой порок? Нет, это чудесное чувство, не раз дававшее мне ощущения восторга, полета и полного раскрепощения.

С другой стороны, встреча с призраком Аганиппы закрепила неудовлетворенность собой и миром, обычно свойственную юности, и стала несомненной причиной различных проблем и препятствием для новой любви в затянувшийся период моего возмужания.