Читать книгу Советские тексты в постсоветской редакции - Саша Зайцев - Страница 17

Эрику Мамбетовичу Конурбаеву

Эрик Мамбетович Конурбаев – русский

Старший лейтенант Полетаев в армии 20 лет, не считая военного училища. И – старший лейтенант. Речь не о буйном нраве или неладах с начальством. Напротив, весьма добродушен и покладист. Отец солдатам, можно сказать. При возвращении с учений остановил руководимую им транспортную колонну, после чего останавливал уже гражданские машины, «стреляя» для подчиненных сигареты, сам при этом не курящий. Но с головой – беда. Да и привычки имел неэстетичные: перед строем сложит руки чуть ниже паха и не то, чтобы чешется, а как бы так несколькими движениями вверх-вниз поправляет это место, как будто ему там мешает что. Или вдруг – соплей об асфальт. Не по-офицерски как-то.

Вот сидит Полетаев в канцелярии и наблюдает за писарем Розенблитом. Розенблит вписывает в графу «Вооружение и техническое имущество» военных билетов полученные Полетаевым на его взвод противогазы.

– Не может быть! Ну-ка, дай-ка сюда, – выхватывает Полетаев у Розенблита очередной военный билет, – нет, ты посмотри! Ха-ха. Ах – ха-ха. Ха-ха-ха-ха!

– Что такое, товарищ старший лейтенант?

– Да это же курам на смех!

– Что?

– Смотри сам!

– Нормально всё

– Нормально? Эрик Мамбетович Конурбаев – русский – нормально?

– И что?

– Эрик. Мамбетович. Конурбаев. Русский.

– Не пойму я вас, товарищ старший лейтенант.

Еще раз повторив вслух столь поразившую его комбинацию из имени, отчества, фамилии и национальности, Полетаев закатывает глаза и начинает сотрясаться беззвучным смехом. Резко прекратив, обращается к Розенблиту:

– Ты, Розенблит, кто?

– Рядовой.

– Понятно, не генерал. Я спрашиваю, рода какого?

– Мужского, какого ж еще?

– Я не об этом. Родители твои кто?

– Мама умерла. Отец – инженер.

– Извини. Как бы тебе объяснить… Ты к народу какому относишься?

– К российскому. Гражданин Российской Федерации, временно исполняющий «почетную обязанность».

– Что, и тоже русский?

– Почему? Еврей.

– Вот! Вот, Розенблит! Ты – еврей, понимаешь? А Э-р-и-к-м-а-м-б-е-т-о-в-и-ч-к-о-н-у-р-б-а-е-в – русский! Понимаешь теперь?

– Нет. Ну, русский. Ну и что?

– Тяжело, Розенблит, быть бестолковым. Ладно, давай дальше пиши. Отбой скоро.

Дембельская сказка

После отбоя, когда последний офицер уже покинул казарму, спят все, кто захочет из «стариков» и те, кому позволят из «молодых». Любого «молодого» любой «старик» неожиданно может спросить, сколько дней до приказа. Лучше не ошибаться. Неточный ответ воспринимается как личное оскорбление. Последствия для «молодого» будут непосредственно связаны с тем, что в уставе прописано как «тяготы и лишения воинской службы». Вариаций не счесть, вплоть до чистки засранного унитаза зубной щеткой. И это не самое страшное. А по каким же еще, вы думали, причинам случается, что бегут, расстреляв иной раз на месте весь караул?

Когда почти все уже угомонились, и койки приняли в свое лоно утомленных защитников отечества, «молодой», чья очередь сегодня, взбирается на тумбочку и читает стихотворение, именуемое «дембельской сказкой»:

Дембель стал на день короче.

Старичкам спокойной ночи.

Пусть вам снятся дом родной,

Баба с пышною пиздой,

Бочка пива, водки таз

И о дембеле приказ.

Текст канонический – с момента, когда до приказа остается 100 дней, все эти 100 дней он и произносится без изменений с завидным постоянством. Высокий стиль! После декламации «старики» хором или вразнобой орут: «Дембель!», после чего чтец имеет право покинуть пьедестал, если, конечно, прочитал выразительно и не требуется повтора. Как-то, непозволительно размечтавшись до срока, к хору дембелей присоединил свой голос и «молодой», и тут же словил лбом сапог, пущенный услышавшим его бдительным «дедушкой». Подобное даже для «черпака» (после года службы) – неслыханное кощунство. Такой вот отход ко сну.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат.

Пусть солдаты немного поспят…

Ромашки спрятались, поникли лютики

– Рота, смир-на! Равнение напра-во! Товарищ капитан, во время моего дежурства происшествий не случилось. Рота находится…

– Вольно, вольно. Вижу, что не случилось. Вижу, что находится… Какого хера у Федорина крючок расстегнут и верхняя пуговица?

– У меня, товарищ капитан…

– Рядовой Федорин!

– Я.

– Выйти из строя.

– Есть.

– Трое суток ареста. Вопросы?

– Товарищ капитан, у меня на шее огромный фурункул, мне и в расстегнутом виде больно.

– Арест отменяю. Но пуговицу с крючком немедленно застегнуть!

– Я не могу, товарищ капитан. Мне и в санчасти разрешили.

– Здесь распоряжаюсь Я! В санчасти ему, блядь…

– Как вы можете, товарищ капитан? У вас же нет медицинского образования.

– А мне поебать ваше медицинское образование!!! Приказываю привести в порядок форму одежды и… трое суток ареста! Разой-дись.

Нет, командир роты капитан Василий Васильевич Сугерей не был злым человеком. Так, разве вспылит иногда. Помните у Гоголя: «Скорее даже мягкости в нем много. Кошельки вышивает собственными руками, ласковое выражение лица…» Насчет «кошельков и выражения лица», конечно, сомнительно, но вот к чему Сугерей испытывал неподдельно нежные чувства, так это ко всякой комнатной флоре. В ротной канцелярии благодаря его трогательной заботе произрастали несколько видов бегоний, кактусов, фикусов и пальма.

В тот роковой в судьбе писаря Розенблита день Василий Васильевич, любовно осмотрев свое зеленое хозяйство, решил рассадить какой-то не в меру разросшийся куст. Поразмыслив, кого бы послать в цветочный магазин для покупки необходимых горшков, он остановил взгляд на изображавшем видимость деятельности Розенблите, который перекладывал с места на место всякие бумажки, выдвигал и задвигал ящик стола и хлопал папками.

– Розенблит!

– Я.

– Головка от боекомплекта. Что ты все манипулируешь, крутишь, вертишь…

– Я не манипулирую, товарищ капитан, я ищу…

– Ни хера ты не ищешь. В общем, так. Сейчас выпишу тебе увольнительную и дам денег. Слетаешь в цветочный магазин и приобретешь пять горшочков такого вот приблизительно размера. Задача ясна?

– Так точно. Исполню в лучшем виде, – и в душе Бори Розенблита от поставленной задачи расцвел розовый куст.

Выйдя за ворота КПП, он еще раз пересчитал капитанские деньги и убрал их в нагрудный карман гимнастерки. Своих оказалось поменьше, но все-таки были – горшки никуда не убегут, а свалившийся как снег на голову день вожделенной свободы может бездарно кануть в лету.

Каким образом Боря распоряжался свободой – оставим простор для воображения читателя, особенно отслужившего срочную службу. Когда же он все-таки оказался на пороге цветочного магазина и потянул ручку двери, дверь не поддалась. Что дергать ее бесполезно, он понял, прочитав висевшую на ней же табличку с часами работы: пятница – короткий день. И Боря стал носиться по городу. В хозяйственном горшки были, но гораздо больших размеров, чем требовалось; да и в смету никак не уложиться. Украсть в ресторане? Один еще как-то можно, но пять? В универсаме и вовсе голяк. Машинально, ни на что уже не надеясь, входил Боря в магазин фототоваров. Он тупо стоял перед витриной, бессмысленно разглядывая ее.

– Скажите, пожалуйста, – наконец обратился Розенблит к продавцу, – для чего служат вот эти емкости?

– Это, молодой человек, специальные ванночки для проявки пленки.

– А как вы думаете, что будет, если в такую ванночку насыпать земли и посадить какое-нибудь неприхотливое комнатное растение?

Продавец пожал плечами, но выход , хотя и несколько сомнительный, был найден. Размеры ванночек почти точно совпадали с заданными Сугереем размерами проклятых горшков, а цены и вовсе не кусались, настраивая на оптимистичный лад…

– Товарищ капитан, ваше задание выполнено! – доложил Розенблит, отыскав ротного в казарме, – товар доставлен в целости и указанном количестве.

– Тебя только за смертью посылать, – незлобно проворчал Сугерей, —сдачу принес? Вот и хорошо. Давай, тащи-ка их сюда.

– Что это? – спросил Сугерей, когда через минуту Розенблит нарочито медленно – спешить действительно было уже некуда – распаковал перед ним картонную коробку.

– Японские. Пять штук. Экологически чистые – я консультировался. Если здесь вот, в дне, просверлить дырку…

Капитан Сугерей, не повышая голоса, впервые обратился к нему на «вы» и без матерной брани:

– Розенблит, вы совершенно не думаете о своем будущем. Сдавайте дела ефрейтору Прокопчуку. После чего поступаете в распоряжение старшего лейтенанта Полетаева.

– За что, товарищ капитан? Я весь город оббегал. В цветочном – хоть шаром покати, в хозяйственном – та же картина. Я же старался!

– Старался, блядь? – вернулась к капитану нормальная лексика, – стараться ты завтра вместе с ротой на полосе препятствий будешь. Главное дело, мозги мне вздумал здесь ебать! Я вчера лично в цветочный магазин заходил, так там эти горшки хоть жопой ешь – все заставлено! Жизнь медом показалась? На учениях в окопах сгною! Я тебе просверлю… дырку…

Бедный Йорик

Слов на ветер капитан Сугерей не бросал. Или ветер дул недостаточно сильно. Поменяв в штатном расписании зарвавшегося писаря на другого проходимца и посадив на губу симулянта Федорина, он вызвал после развода командиров взводов капитана Сливкина и старшего лейтенанта Полетаева и предложил в качестве меры для повышения расшатавшейся дисциплины провести внеплановые учения перед грядущей проверкой. Задача: выдвижение посредством марш-броска с полной боевой выкладкой из пункта А (расположение части) в пункт Б (территория полигона). В пункте Б надлежит вырыть до обеда несколько окопов и перекрестных щелей. После обеда все это безобразие, чтобы не портить ландшафта, естественно, закопать. Цель учений: отработка навыков по отражению внезапного нападения противника на равнинной местности. Ответственные: капитан Сливкин и старший лейтенант Полетаев. «Не иначе, как в майоры метит», – подумал капитан Сливкин.

Полетаев, улучив момент, когда Сугерей вышел в туалет, промокнул чистым носовым платком лоб, зажал большим пальцем одну ноздрю и высморкался в кадку с фикусом.

– Вопросы?

– Насколько я понял, целью учений является отработка навыков по отражению внезапного нападения, – начал капитан Сливкин.

– Так точно.

– И где же это вы видели, чтобы при внезапном нападении бойцы начинали окапываться как кроты? – Полетаев, успевший побывать на своем веку и в горячих точках, беззвучно хохотнул. – Да и грязища там после дождей непродазная.

– Вы к словам не цепляйтесь. Внезапность, раз уж на то пошло, мы исключим. Пусть будет просто «отражение нападения». А грязь – это даже хорошо. Условия должны быть максимально приближены к боевым. Как говорится, тяжело в учении… Значит, завтра роту в пять тридцать по тревоге и дальше по плану.

Получив в оружейной комнате автоматы, вещмешки и противогазы, рота выстроилась на плацу. Не выспавшиеся взводные проверяли снаряжение и доводили до личного состава поставленную «взбесившимся ботаником» задачу. Наконец грохот сапог заглушил команду «Бегом, марш!» Сугерей засек время, предварительно пожелав бойцам уложиться в норматив, если есть желание возвращаться шагом (время останавливается по последнему), командиры сели в ГАЗ-66 и укатили в пункт назначения.

«Не можу бильше», – сплевывая белой слюной, хрипел хохол Юра Бугаенко. Наиболее выносливым пришлось забрать у него вещмешок с автоматом. К концу маршрута Бугаенко и вовсе перестал соответствовать своей фамилии. Подхватив взмыленного Бугая под мышки, Розенблит и Федорин последние метры тащили его на себе. И не только не вышли за рамки отведенного Сугереем времени, но и перекрыли его. Справедливый Полетаев тут же объявил им перед строем благодарность, после чего была поставлена основная задача. Срок исполнения – 13.00. Время пошло.