Читать книгу Советские тексты в постсоветской редакции - Саша Зайцев - Страница 8

Есть мнение: каждая женщина по-своему красива. Так оно и есть. Хотя, конечно, что под этим иметь в виду. Допустим, можно было восхищаться красотой внутреннего мира Елены Георгиевны Боннэр, а 99% участниц конкурса «Мисс – бюст» или «Мисс – длинные ноги» считать набитыми дурами. И все-таки красавиц встречаешь не часто (посмотрите внимательно по сторонам и не спорьте). Когда в представительнице прекрасного пола красота сочетается с умственными способностями, впору говорить о явлении неординарном. Ну а чтобы – красива, умна, да еще и не стерва – так не бывает, разве что чудо. Чудом и представляется мне по сей день наша учительница литературы. В Надежду Константиновну нельзя было не влюбиться, причем с первого взгляда. Думаю, и Володька Ульянов, когда отправлял ей через Леву Бронштейна пылкие признания, выстраивая шутливые исторические параллели, не только ерничал. Бронштейн сублимировал иначе: в каждое сочинение, какие бы вопросы оно ни затрагивало, он умудрялся на спор либо вставить цитату из В. И. Ленина, либо так или иначе помянуть его имя. Вот два эпиграфа, размещенных им один под другим в опусе на вольную тему «Революционный держите шаг»:

«Ленин в тебе и во мне!» Л. Ошанин

«В нас с вами тоже много звериного». А. Ким

Надежда Константиновна юмор понимала. А после общения в учительской с Василием Ивановичем он был ей органически необходим. Как душ после пыльной работы. Ульянов и Бронштейн поднимали ей настроение. Иногда, не в силах сдержать улыбку, она закрывала лицо руками, как бы приходя в отчаяние от очередного безобразия. Бывало, просила пригласить в школу родителей, о чем через пять минут «забывала». Проверяя дома их сочинения, часто не могла удержаться от звонка кому-нибудь из однокурсников по филфаку, чтобы зачитать им места, которые хотелось перечитать:

– Мишка, привет! Ты диплом по Тургеневу защищал?

– Сомневаешься?

– Послушай, что пишут мои оболтусы: «Иван Сергеевич Тургенев перед тем, как написать стихотворение в прозе, или горестно раздумывая во дни сомнений о судьбах родины, прогуливался с Полиной Виардо по аллеям старого парка. Стояла поздняя осень. Быстро темнело. И ни единого фонаря! Насколько же чище могли быть их отношения, как несоизмеримо глубже чувства, когда бы в 19 или 20.00 вспыхивали яркие электрические лампочки, не оставляя шансов разбрасываемым вековыми деревьями зловещим теням, преследующим влюбленных. А ведь еще Ленин отмечал, что коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны».

– Если твои ребята так раскрывают тему любви Ивана Сергеевича, я за нашу смену спокоен. Тебе, Надька, в Оксфорде преподавать!

– Да ну тебя! Меня же с работы уволят без выходного пособия, попади случайно их творения в руки кому-нибудь из коллег.

– Работа не волк. В Кембридж переберешься.

– А серьезно?

– Хм… Ну, поговори с Тургеневедом в неформальной обстановке. Домой к себе пригласи, что ли.

– Пригласила уже…

– Видишь, не мне тебя учить…

– …вместе с Вовой Ульяновым. Этот мне письма пишет, в любви клянется и Лениным подписывается.

– Любви все возрасты покорны – у Ленина отменный вкус. Я тебе тоже писал: чего же боле?.. что я могу еще… в вашей воле… – А ты! о Боже мой! Кого себе избрала? Когда подумаю, кого ты предпочла!

– Я обещала подумать, если сбросишь килограмм тридцать.

– Сброшу, как два пальца обоссать.

– Дурак.

– Нет, это …я опять у ваших ног…

– По-Тургеневски?

– Надька, как говорила Анна Андревна, – мы же филологи…

– Я почти согласна. На чем мы остановились?

– На Ленине.

– С мальчишками-то что делать?

– С мальчишками… Помнишь, как старшие товарищи выпускали альманах «Метрополь»?

– Помню.

– Не перебивай. Заинтригуй Ленина и – как там второго-то, Тургеневеда?..

– Бронштейн.

– Однако… Заинтригуй Ленина с Троцким опытом старших товарищей. Предложи им «свой Метрополь». Название пусть сами придумают и сочиняют, ни в чем себя не ограничивая. Ты будешь «главным редактором» и одновременно «благодарным читателем». Наиболее удачное можно будет отпечатать и сброшюровать. Условий два – строжайшая тайна, и чтоб в школе вели себя прилично. Воистину есть у революции начало, нет у революции конца…

P.S. Михаил Александрович Шолохов (не автор «Тихого Дона» и не лауреат Нобелевской премии) положил трубку, погладил перед зеркалом живот, похлопал себя по крутым бокам и ягодицам и решительно облачился в спортивный костюм и кроссовки. Костюм едва не лопнул по швам. Кроссовки ощутимо жали в области больших пальцев. Михаил Александрович понял, что пробежка, как средство для похудания, не для него. Не ему, видимо, предстояло повести в перспективе Надю Крупскую под венец. Он переоделся в домашний халат, утопил чресла-булки в мягком кресле и закурил. На баньку с можжевеловым веничком возлагалась последняя надежда – «Надежда, мой компас земной… Совсем спятил. Жрать буду меньше, и все дела», – Михаил Александрович затушил сигарету, пересел к письменному столу и продолжил править кандидатскую диссертацию одного номенклатурного дебила «О положительном влиянии Зазеркалья русской революции на судьбу девочки Алисы». Этим он зарабатывал на безбедную жизнь, имея в узких кругах заслуженный авторитет. Самому защититься не хватало времени.