Читать книгу Молчуны - Саяна Гэбб - Страница 5

Служебный электрокар плавно скользил по блестящей в свете огней мокрой дороге. Напугавший Лялю седой сидел на месте пассажира, второй, с ямочкой и родинкой, управлял машиной. Радио что-то тихо напевало, навевая дремоту на седого, и он постоянно клевал носом, упираясь подбородком в грудь. Его напарник молча таращился на дорогу. Губы его постоянно шевелились, будто он разговаривал сам с собой. На повороте машину слегка встряхнуло, и задремавший седой с силой приложился виском к стеклу. Он тут же встрепенулся, выровнялся и разразился шумной бранью.

– Бля, Костик, ты чего вообще баранкой крутишь? Ну, поставил бы пилот и отдыхал, пока едем. Что за манера, твою мать, самому рулить ночами? Надо начальству сказать, чтобы перестали закупать управляемые машины – пусть у нас, как у людей, обычные электрокары будут! Взял я тебя на обучение на свою голову!

– Петр Степаныч, ну люблю я рулить. Мне спокойнее так, – принялся оправдываться Костик. – Простите, что дернуло. Что-то там мелькнуло, может животина какая дорогу перебежала.

– А чего тебе нервничать? – седой внимательно посмотрел на напарника. Тот заерзал под взглядом.

– Да ну их. Мажоры долбанные. Нанимались мы что ли? Они беспредельничают, а мы за ними убирай, – в голосе Костика звучало раздражение.

Седой отвернулся и уперся взглядом в дорогу. Костик, не получив поддержки, обиженно поджал губы.

– И девчонка эта… Совсем охренели уроды мелкие… Кинули нам ее, как кусок мяса. Ладно, хоть не закопать предложили!

– А если и закопать? – вдруг жестко спросил седой. – А, Костик? Что тогда? Что бы ты стал делать? Отказался? Жаловаться бы побежал? Ты хоть понимаешь, кто эти уроды? Чьи они дети? Молчишь? Правильно, молчи! Тебя, балбеса, пристроили на хорошее место, квартиру служебную дали, денег платят регулярно. А кто все это тебе дал? Опять молчишь?

– Петр Степаныч, да знаю я все, – снова принялся оправдываться напарник, – но как-то не по-людски это. Понимаете? Нельзя так! Она же девчонка совсем! А может ихние родители и не знают, чего дети творят! А мы покрываем! У того прыщавого отец-то – наш губернатор – нормальный же мужик! Всегда все по делу говорит! Город на нем держится. Может, наоборот, надо один раз все это дерьмо наружу вытащить, и он тогда сынку по башке настучит!

Седой раскатисто рассмеялся. От смеха у него даже выступили слезы, и он долго тер кулаками глаза, все еще периодически всхлипывая. Костик насупился и замолчал, пережидая приступ веселья старшего.

– Ну ты, брат, повеселил. Дерьмо он собрался наружу вытаскивать. Да тебя в этом дерьме и утопят! Ты думаешь, папаша не в курсе развлечений своего сыночка? Это ты зря. Мы, конечно, не знаем, чего там губернатор себе думает, может и осуждает. Но сыночка он в обиду не даст, это уж стопудово. А вот тебя, если много думать будешь, быстро пинком под зад из отдела выпрут. На твое место еще десять человек рвутся, и уж им ничего объяснять не придется. Заруби себе на носу – ты человек служивый и работаешь по приказам. Сказали делать – делаешь, а думать тут не надо. Вот что хорошо всегда на Руси было – можно мозг не ломать: всегда найдутся те, кто все придумает. И никакой катаклизм эту систему не изменит. В отделе нашем думает начальник, за него думает шеф полиции, за шефа – губернатор, за губернатора – президент. Видишь, как все складно? И тебя в этой системе нет.

Костик съежился и склонился над рулем. Но весь его профиль с сердито нахмуренными бровями и задранным упрямым подбородком говорил о несогласии с таким выводом. Он ожесточенно сжал руль, и пальцы его побелели от усилий. Оставшееся время они ехали молча, и в машине висело тяжелое ощутимое напряжение. Наконец, они приехали, и электрокар остановился у высоких ворот с темной будкой охранника. Свет сканера мелькнул в лобовом стекле, и ворота медленно разъехались. Костик завел машину внутрь, разглядывая высокое мрачное здание. Света почти нигде не было, лишь на первом уровне рядом с входом тусклым желтым огнем горели два окна.

– Где это мы? – Костик завороженно рассматривал темное строение без привычных электрических огней.

– Где надо, – буркнул седой. – Много не болтай, я тебя предупредил.

Костик вышел из машины и осмотрелся. Нет, света нигде не было. Ни окон, ни подсветки здания, ни светящихся дорожек. После утопающего в огнях города неосвещенная территория с темным зданием выглядели по-кладбищенски жутко, и Костик перекрестился привычным размашистым жестом.

Из дверей показался человек в форме, но форма была не полицейская, понял Костик, а какая – непонятно. Костик работал в полиции второй месяц, и впервые оказался на дежурстве со старшим напарником. Петра Степановича он знал с детства, тот приятельствовал с его отцом. Отец умер несколько лет назад, и когда Костика надо было пристроить куда-нибудь на работу, мать попросила у Петра Степановича помощи. Место в полиции считалось престижным: хорошо платили, отпуск был месяц, квартиру давали, да и образование специальное не требовалось – нужно было только школу закончить и физподготовку сдать. А с физподготовкой у крепкого Костика было лучше всего. Он в школе мог любого завалить, и считал это огромным преимуществом в жизни. Вот и сейчас Костик разглядывал человека в форме и удивлялся, что на службу, видимо, охранную, берут таких тщедушных. Петр Степанович и человек что-то тихо и быстро обсудили, потом напарник вернулся.

– Давай, девчонку вытаскивай. Нам здесь ее оставить надо, – седой отправился к задним дверям электрокара. Машина была специально оборудована – при необходимости задняя часть превращалась и в мобильную тюрьму, и в место, где можно было перевозить лежачих. Для этого в стенах крепились раскладные лежаки.

Девушка лежала на одном из лежаков в той же позе, в какой они ее уложили, только худая белая рука упала вниз и свисала из-под простыни. И что-то в этой руке было такое жалкое и щемящее, что Костику стало стыдно. Он вспомнил Лизу – девчонку из соседнего подъезда. Она помогала ему делать уроки и никогда не называла тупым, как другие. А он учил ее играть в баскетбол и радовался, когда она попадала в кольцо и хохотала, оголяя розовые десны. Потом Лиза заболела. Родители говорили, что у нее туберкулез и запрещали видеться с ней. Однажды он пролез к ней в окно на второй этаж. Лиза лежала под толстым одеялом. Лицо ее – прозрачное с огромными запавшими глазами было недвижно и безучастно, и даже появившийся в окне приятель не вызвал у нее эмоций. Костик тогда страшно испугался. Ему навсегда запомнились этот замерший взгляд и выбеленные худые руки Лизы, слепо шарящие поверх одеяла, будто в поисках точки, которая могла бы ее удержать. Потом Лизу увезли куда-то в более сухой климат, хотя его родители шептались на кухне, что никакого сухого климата не осталось и Лиза просто умерла. И сейчас эта свисающая тонкая, почти детская рука напомнила ему Лизу.

Седой дернул лежак на себя, тот выкатился из нутра машины и застыл. Тело под простыней легко вздрогнуло и вытянулось. Седой тревожно склонился, но увидел мерно вздымающуюся ткань и успокоился. К ним подошел человек в форме, подталкивая перед собой каталку, и тоже склонился над девушкой.

– Опять ночью блядей этих возите. Поспать нормально людям не даете, – лицо его брезгливо исказилось.

Костик отчетливо уловил запах пота от охранника. Нечистоплотность Костик не любил: он полагал, что это явное проявление неуважения к окружающим. Глухое бешенство, тихо булькающее внутри уже давно, сгустилось, забурлило ядовитым варевом, и Костик сглотнул, пытаясь оттеснить вниз распирающую его ярость. И это помогло: удавка на горле ослабла, дышать стало легче. Он аккуратно подхватил девушку и переложил ее на каталку, стараясь, чтобы простыня не сползла.

– Чего ты с этой тварью возишься? Давай уже шустрее, мне спать осталось всего час, – прошипел охранник. Это шипение подогнало волну новой вони. Вонь всосалась в ноздри Костика, ворвалась в мозг, вонзилась в выстроенную защиту. Щелк! Сломался невидимый предохранитель, и в голове полыхнуло огнем. Пламя опалило, вырвалось наружу и загудело где-то вдали. После него остались лишь чернота и облегчение…

Очнулся Костик от того, что седой заламывал ему руки и кричал в ухо. А Костик смотрел на окровавленного охранника со сломанной рукой, и отголоски почти оргазменного наслаждения разливались по телу.

– Сука! Тупой ублюдок! Ты чего натворил? – орал Петр Степанович, и чувство эйфории у Костика отступило, сменяясь недоумением и растерянностью.

Темное здание внезапно ожило. Первый этаж засветился окнами, из дверей выскочили два других охранника, где-то зазвенел телефон.

– Сука, теперь даже на тормозах не спустить, – выругался Петр Степанович, отпуская Костика. – Эх, ты, дурачок… Говорил же тебе – не лезь никуда и молчи! Да ладно бы где, а то здесь…

– А что здесь? – глупо улыбаясь, спросил Костик. Он с растерянным видом наблюдал суету вокруг себя, еще не осознавая всей глубины своего фиаско.

– Неважно уже, – угрюмо оборонил седой.

Костик шагнул было к нему, чтобы объяснить про Лизу и руку, рассказать, что приступы ярости иногда заливают мозг туманом, дурманят и не дают дышать, но тонкое жало, вонзившееся в шею, остановило его. Он закрутился на месте, с ужасом ощупывая место укуса, застонал от накатившей дурноты и рухнул всем своим грузным телом вниз.

– Матери что я теперь скажу? – в голосе седого звучала укоризна. Он вздохнул, переступил через Костика и пошел к машине.