Читать книгу Созвездие Кита. Орбиты - Сборник стихов, Сборник стихотворений - Страница 13

Деревянная медаль

Последний выстрел, цель близка,

Но дёрнулся, осталась чёрной

Поверхность чёртова глазка,

И это крах борьбы упорной.

Ты этим жил, ты жилы рвал,

В поту подскакивая ночью,

Но упустил ты свой металл,

Причём навек – не лишь отсрочил.

Фатальным сделался прокол,

Фатальным, Дева Пресвятая:

Четвёртым к финишу пришёл,

А кто четвёртых вспоминает…

Мы не забудем, и навек

Для нас четвёртый станет лучшим,

Не выигравший человек,

Зато запавший прямо в душу.

Объяснение в любви или Провинциальный роман

«…Ты замаячила землёй на горизонте,

Обетованным берегом блаженным,

Прекрасной гаванью в Эвксинском Понте,

Открытою великим переменам.

Быть может, Данте, встретив Беатриче,

Примерно то же испытал – не знаю,

Но знаю то, что блеск твой безграничен,

Как и твоя изящность внеземная.

Небес посланницу впервые вижу,

Хотя объездил полземли. Столь яркой

Красавицы я не встречал в Париже,

В Венеции, гуляя по Сан-Марко,

Не встретил и, скитаясь с караваном,

В Аравии и знойной Палестине:

Явилась ты оазисом желанным.

Звездой богов среди мирской пустыни.

Роскошней ты влюблённой Суламифи,

Милее Афродиты, эталона

Красы, запечатлённой в древних мифах…

Судьба ко мне, скитальцу, благосклонна,

С тобой, нежнейшей, встречу подарила

И бархатом мне выстелила тропы…

В Урюпинске увидел я светило,

Случайно проезжая автостопом…», –

Так, выйдя из дешёвого кафе,

Обтёсанный по кудрям грозной фомкой,

Я, находясь немного подшофе,

Кадрил с пристрастьем незнакомку.

Как дома оказался, я не помню,

Зато что я теперь звезда «ютуба»,

Ведь со столбом я флиртовал нескромно

И целовал фонарный в губы.

Выпускники 41-го

До выпускного оставались сутки,

Приготовленья все проведены,

Цвели галактикой душистой незабудки,

Цвели все девушки и юноши страны –

Цвели, на жизнь смотрели беззаботно

И, вспоминая лучшие деньки,

Шумели весело, дышалось им вольготно,

Их видя, улыбались старики.

Из репродукторов лились рекою песни,

Знамёна красные, кружась от ветерка,

Зарёю алою смотрелись, и прелестно

Фрегаты туч неслись издалека.

Играли в скверах пышные оркестры,

Манила блеском вод своих река,

И не было тогда ещё известно,

Как катастрофа гибельно близка.

Да, мало кто в веселии всеобщем

Вниманье обратил, что в небесах

Кружили вороны, гонцы кромешной ночи,

И стрелки замирали на часах…

А завтра – выступленье комиссара,

От Молотова узнаёт страна

О нанесеньи страшного удара,

О том, что ночью началась война…

До августа уже была в руины

Превращена застройка городка,

А юноши во рвах рвались на минах,

Горели в танках, также коротка

Жизнь оказалась и у одноклассниц,

Душой медсёстры проросли в поля,

И горький плач над небосклоном ясным

Раскачивал колосья ковыля,

В себя вобравшего мучения, потери

Несостоявшегося торжества –

Артиллерист в упор врагом расстрелян,

Связистка, одноклассница, мертва…

Какую доблесть проявили дети,

Которым рано повзрослеть судьба

Судила, чтоб и после верной смерти

Продолжилась великая борьба…

Их кровь окрасила Победы нашей знамя,

Ведь до Берлина армию вели

Погибшие, будя в живущих пламя,

Связь знаменуя неба и земли…

Архангелы, преставленные классы

Сломили грозного, как Ганнибал, врага,

И выживших, в семнадцать седовласых,

Роль тоже несказанно велика,

Роль в сохранении всего честного света,

Окутывал который едкий дым –

Как некогда великолепно спето:

«Поклонимся и мёртвым, и живым!»

Посвящение моей прабабушке, бабуле Ире

Бабуля Ира – героиня,

Достойная романов громких,

Душа ясней небесной сини,

Идей и мыслей – не котомка,

А караван до звёздной выси,

В делах насущных – непрестанно,

И в каждом деятельно смыслит,

В уме – с намётками генплана.

И дщерь достойнейшего рода,

И, право, гордость Оренбуржья,

В крови – Самарская порода,

И с житницей, Кубанью, дружит.

Да что перечислять… Россия

Нашла в бабуле воплощенье,

Мелодика Аве Мария,

Но в православном исполненьи.

Пройдя сквозь голод и лишенья

Поры военной и подъёма

Послевоенного – раченьем

Полна о ближних и о доме.

Характер с детства закалённый,

Смышлёней Фурцевой, но мягче,

Лицом – Сикстинская Мадонна,

Детей и внуков с чувством нянчит.

Во всём читается забота

И, вместе с этим, крепость духа,

Новатор большая, чем Джотто,

Обидит разве только муху.

И что ни утро, то с зарядки

Бабуля начинает бодро,

С мотыгой трудится на грядках,

Могла бы быть героем спорта.

Политика не ускользает

От восприятия бабули,

Хоть США, а хоть Китая,

Что подписали, что свернули.

Горжусь прабабушкой своею,

Великолепной Ираидой –

Чуть более, чем всё, умеет,

И оптимизм – её планида!

Чётки

Брошь забыла, платье наизнанку,

Собиралась, что ли, второпях,

Словно отплясавшая вакханка –

Лёгкий ужас в смоляных бровях.

И глаза, озёрца, покраснели,

А сама, как ларь с мукой, бледна…

Ну, забудь те горькие недели –

Не твоя, и вовсе не вина.

Вдаль глядишь, перебираешь перстни,

Будто чётки или же сердца,

Завывает ветер злые песни –

Может быть, погреешься в сенях?

Ты стоишь, меня не замечая,

Сняв перчатки с охладевших рук…

Всё, что можно, – о тебе не знаю,

Что нельзя – всё знаю, милый друг.

Умирание

Тихо доживала век свой баба Маня,

Тихо доживала в брошенной деревне,

Красила на Пасху голубые ставни,

Сил хватало, избы мыла ежедневно.

Умерла старуха на печи промёрзшей,

И деревня с нею дух свой испустила,

Огоньки по хатам не зажгутся больше

И кресты согнутся на седых могилах.

Велико ли горе? – Даже солнце гаснет,

Тишина глухая всюду воцарится,

Только лишь под Пасху, ранним утром ясным,

Будет чей-то шёпот в поле разноситься.

Стеклянные цветы

Смотрел на профиль свой сквозь мытое стекло

Летящего через тоннель вагона –

Кино немое быстро увлекло,

Как пирамиды – души фараонов,

И видел я в надраенном стекле

Не облик свой, растёкшийся, как клякса,

А всё, что происходит на Земле,

Под бородой у Господа и Маркса.

Не видел я лицо – одно пятно

Опять соединяемой Гондваны,

Всё сыпалось, как кости в домино,

Как толстый кот со старого дивана.

Но станция достигнута, и я

Вываливаюсь, движимый толпою,

В привычные границы бытия,

Где снова ничего у нас с тобою.

А станция и вовсе не моя,

Но я не тороплюсь, не чертыхаюсь –

Ползёт вагон, как мудрая змея,

Как в сложносочинённом запятая.

А вскоре слёзы, крики – узнаю,

Что мой вагон дотла сгорел в тоннеле:

Смотрел в стекло я, стоя на краю,

У смерти языкастой на панели,

Но Ангел мой и хроника стекла,

Напор толпы, а также мутность мозга…

Короче, Божья воля сберегла

От ранних встреч с кладбищенской берёзкой.

И, приходя к погибшим сорока,

Мне неизвестным, к памятнику скорби

Кладу цветы в стекле, и облака,

Рыдая, им отращивают корни.

Пожалуйста, не уходи

Начальник наорал несправедливо,

Друзья-подруги смылись кто куда,

Но счастлив, поднося тебе оливы

И пледом укрывая в холода.

Собака у стоянки покусала,

А голуби за памятник сочли,

Но счастлив наливать тебе в бокалы

Чаи из разных уголков Земли.

Опять в футболе наши пропустили,

Карманники лишили кошелька,

Но, подходя к тебе с букетом лилий,

Могу сказать, что счастье отыскал.

Соседи вновь затеяли скандалы,

Раскалывала голову мигрень,

Но вот с тобой гляжу я сериалы

И счастье наполняет этот день.

Ушибся я, сдвигая антресоли,

А кот мой тапок принял за лоток,

Но, для тебя готовя ванну с солью,

Счастливей Лепсверидзе раз во сто.

Пусть жизнь наносит разные удары,

Мы справимся со всем, как ни крути,

Но только ты с твоим волшебным даром,

Любимая навек, не уходи.

За виноградными гроздьями

Виноградные гроздья ажурные,

Молчаливо повисшие гроздья,

Над скамьёй деревянной, над урной,

Над неверящим лепетом «Бросьте»,

Над свиданьями в белой беседке,

Над Отелло и Дездемоной,

Королька приютившей веткой,

Над стаканом с водою лимонной,

Над типичной старинною драмой,

Над типичною чеховской пьесой

Виноградные лозы упрямо

Наклонились угодливым бесом,

Оплели занавеской колючей

Уходящую в пламя эпоху,

Закрывая голодные тучи,

Приближая вакхический хохот.

Родные

Родные бывают не только по крови,

Бывают родные по крою, по крову,

Как сердце родное утешить уловят,

Укроют хоть пледом, хоть шкурой тигровой,

И ласковым словом, и тихим напевом,

Настолько родным, что куда уж роднее –

Хоть слева направо, хоть справа налево

Следы пролагаешь – надеждою реют.

Идут осторожно, не давят на пятки,

Без слежки и спешки – и без передышки,

Идут по траве и идут по брусчатке,

Их труд – часто тих, никогда не мартышкин.

Приняв недостатки, прощают излишки,

Но всё ж поправляя и делом, и словом,

А если и машут, как хвостиком мышки,

То чтобы златое извлечь из простого.

Родные бывают не только по крови –

Такие бывают, что, кровь проливая,

О них вспоминаешь с особой любовью,

И внутрь вливается сила живая.

Родные с тобой до скончания века,

А с ними и память, и время бескрайны,

Родные – родник и рудник человека,

Открытая книга, великая тайна!