Читать книгу Созвездие Кита. Орбиты - Сборник стихов, Сборник стихотворений - Страница 7

Предвоплощение

траур засухи мандариновой коркой прост

битва древних богов в однокомнатном мире

триединая с пригоршней переспелых звёзд

и чайханщик в парадно-зелёном мундире

дастархан расцвёл на неплодородном полу

аромат янтаря плавит слабые руки

и ты прыгаешь в самоходную пиалу

до конечной в посёлке великие глюки

На-след

я выжат блаженно успевшим лимоном

быть приторно кислым навзрыд

отец завещал мне талант мегатонный

которым сегодня я взрыт

я взорван взметённой цветастою смальтой

завис для полотен Дали

в густющей разморенной дрёме закатной

единоутробной Земли

Игра снов

смеженные веки на меже ве-

кованные знаки кружевеют снов-

альфа и омега в чертеже ве-

трафаретом бога крошево основ

вязью перепутья навяжи уз-

ловкими тенями жужелицы смер-

тиранией мельниц миражи пус-

тыльной стороною помережья вер

Че-ты-рА

Памяти Виталия Сорокина

Перехвати гитару – моя ладонь устала

до хрипоты, до рвоты душить её лады.

Я нацеплю улыбку, как шлем с глухим забралом,

как оберег от скуки, беды и нищеты.

Перехвати дыханье – исподтишка, нахально, —

ввинти в зародыш сердца мелодии надрыв,

чтоб в баночку от кофе прохожие кидали

отмершие чешуйки, отжившие миры.

Перехвати бутылку – в ней три глотка печали, —

бросай не глядя в урну, окурки растопчи.

Чтоб – не дай бог – святые волхвы не раскачали —

нас нравам и порядку безнравственно учить.

Мотивами Альгамбры ты застываешь в лете,

где стайки неформалов летят с флэта́ на флэт.

И лавочки Арбата тебя не рассекретят,

Алма-Ата не спросит и не поймёт Чимкент.

Перехвати мне память – чтоб по воде кругами,

чтоб съеденное небо…

На самом на краю

ты пляшешь, песней молод.

И в смысл её вникая,

неузнанный твой голос

я изредка пою.

Судьба

Молекула ДНК имеет вид двойной спирали.

(Научный факт).

Я – мастер правильных ответов

и необдуманных решений.

Хайвэя гладь, кусты кювета —

мне параллельны совершенно.

Евклидовых пространств не зная

и страх водителям внушая,

переплетённая двойная

я – Лобачевского сплошная.

Я – может быть, не быть и Гамлет

мой череп мучил исступлённо.

Мной арапчонок не к стихам ли

приучен был ещё с пелёнок

и вас любил? Любовь быть может

и/или сгинет утром вовсе.

Я в отражении Серёжи

чернел с разбитым переносьем.

Что толку вспоминать моменты,

собой решенье предвещая?

Я – мастер правильных ответов —

переплетённая сплошная.

Contra tabulas[1]

Она была доской – Доской Почёта,

переходящим призом победителей.

Но что-то в ней казалось удивительным —

неуловимое, неявленное что-то.

Заслуги – физкультуры ли, учёбы —

она с улыбкой награждала вымпелом.

А сколько взглядов та улыбка выпила —

и осуждающих, и восхищённых. Чтобы

на фоне форм и вычурных причёсок

явить неповторимость и единственность,

себя дарила неподдельно, искренне —

так только дети в омут прыгают с утёса.

И рядом с ней мог и последний нервно

рвануть по бездорожью безоглядности, —

пускай и эстафетно – её взгляд нести,

хоть на мгновенье – для неё одной – быть первым.

Жестокости бессмысленного спорта

бросали в дрожь неискушённых зрителей.

Но что-то в ней казалось удивительным —

никто бы не сказал, чем было это что-то.

Никто из нас, стяжавших ценный кубок,

в неё не заглянул. Пришедший затемно,

отточенным движеньем аутсайдера

отбросив ночь, – ты пел про грудь, глаза и губы.

Взлетел огонь, спалив тоску зачётов,

ты взял его в ладонь и поднял к небу.

Ни первых, ни последних больше не было, —

лишь путь тернистый твой – отныне освещённый.

Огнеупор

Лучше гор может быть только порох,

если он ещё не отсырел.

Ты идёшь по земле, которая

приняла тебя в октябре

нестареющим юношей в шляпе.

Борода, однобортный пиджак

и ухмылка – как будто папины.

Руку на сердце положа,

всепрощаешь себя по-английски,

в полдне лета приюта ища, —

чтоб не сгинуть зимой замызганной, —

не попросишь уже прощать.

Ежедневьем – из вязьмы да в клязьму,

точно робич, стяжавший престол, —

разгонял словоблудий плясево

унаследованным перстом;

новых слов зажигательной смесью

и булатными бритвами рифм

выпестовывая созвездия, —

беззаветно огонь дарил.

Вдохновлённый, одухотворённый,

свежих песен мотивы мыча, —

остановками и перронами —

вопреки еженощи мчал.

А любовь – не в любовь, не в награду, —

за лояльность скупой гонорар, —

в янтаре флегматичной радуги

застывающего вчера.

Заточившаяся в невростены,

упакованная в тусклый быт,

наплевавшая на горение,

принуждающая любить…

Помнишь глаз фейерверки живые

и улыбки пронзительный вкус? —

Твой огонь будто ложкой выела,

расколов пополам арбуз.

Утопая в зыбучих раздорах,

засугроблен обидой снегов,

ты заначил немного пороха

и сухим сохранил его.

Коль горчицы зерно неподвижно,

уходить магомету пора.

Обойти вкруг горы – не лишнее,

если это не ты – гора.

Ты идёшь – князе-грязевый морок —

шёлком скатерть ложится под клёш.

Вместо гор ты щепотку пороха

да огниво души несёшь.

Арифметрика

Скомканы числа. Времён золотые спирали —

бздынь! – и в дребезги шестерни, – трах! – и в труху храповик.

Атомный бунт затевается ради ядра ли? —

Хаос правит порядком. Но если к чему-то привык,

если застыл, заскорузлость обыденно принял —

был рекой, а останешься лужицей грязной воды.

Скорость покоя – не ровня безмолвью пустынь, и

слуги тления между мирами прогрызли ходы.

Груз накопившихся выкладок скомканных чисел —

словно обувь с чужого плеча – натирает мозги.

Болью фантомной свербит ненаписанный диссер —

баю-бай, мертворо́жденный доктор зачётной тоски.

Пусть не тревожат твой сон близнецы-отморозки —

страх реальных побед и потешного краха азарт.

Юность назад рассужденья не стоили воска —

многозначность пасьянса не терпит незнания карт.

Знанье тинэйджер считал бесполезным балластом.

Вслед за ленью – эмпирика тёртых теорий правей.

Жизнью играя, вольно от наук отрекаться:

бунтом риск благороден, но лень – королевских кровей.

В жилах бушуют ещё гормональные смерчи, —

силу воли минуя, на два умножая кровать.

Прошлого нет. Настающее только калечит —

Течка времени – вовсе не повод всю жизнь проебать.

Кляпом заткни брешь в теории скомканных чисел —

чтобы впредь, очертя голоса, не ревели в окно,

чтоб в заострённом краю необузданный смысл

вновь полями тетрадей бродил, превращаясь в вино.

Тряпкой заткни проржавевшее время за пояс,

мнись числом, не деля календарь на недельную муть

тленная тара исправно приходит в негодность,

душу в складки материи на́долго не завернуть.

Карт семантических бренны порочные связи,

память рушится. Скомканных чисел – пучок по рублю —

впрок не купить. Через морок и бред непролазья

ты не первым идёшь, но уже и не равен нулю.

Не-чит-ерЪ

Сегодня я – обычный зритель:

я не хочу читать стихи,

как в поиске насущной тити

слепой щенок в стране глухих;

как будто паперть местной сцены,

пока не попранная мной,

неутолимой стала целью —

алкоголающей виной.

Я не хочу подсвечник бражный

лупить немеющим крылом,

чтоб неумелую вальяжность

до одурения несло.

Сегодня я – простой прохожий,

Арбат для откровенья душ;

фундаментом в ломбард заложен

под заведения для дружб.

Я – воплощённое вниманье,

тончайший искушённый слух:

мол, однотипность этих зданий —

трухленья старческого дух

и триста лет неистребима;

что поспевает всяк пострел —

и глаз, и губ, и кассы мимо —

корневолосьем свежесмел.

Сегодня я – зевака праздный

и потребитель непотребств:

готов глагол мышастой масти,

не заправляя смыслом, съесть;

строке невыверенной бредни

способный сердце распахнуть;

в сентенциозности середней

не видеть старческую хну.

Готов, – но буду ли полезен,

воспринимая без гримасс

недопрочувствия поэзий

недопоставленнейший глас.

Сегодня я – зануда грешный,

теория – мой буцефал.

Я – моль на обе ваши плеши:

барон, скупой на лесть похвал,

швырявший сам себе перчатку

и вас – порой в без-сценный зал —

за сатисфакционной взяткой,

как сумму цельных бесов, звал.

Махну – рискованно-небрежен —

и коньяка, и на судьбу:

княжну стихов

я брошу

в стрежень,

как в набежавшую

толпу.