Читать книгу Паломник. Страницы европейской поэзии XIV – XX веков - Сборник стихов, Сборник стихотворений - Страница 39

Разошлась молва в народе —

Правда ль, нет – но слух пустили,

Что магистр высокородный

Дон Фадрике де Кастилья

Опозорил дона Педро —

Короля, родного брата,

Соблазнил-де королеву;

Говорят одни: «Брюхата»,

«Родила», – иные шепчут.

Разошлись по всей Севилье

Кривотолки. Неизвестно,

Правда ль, нет – но слух пустили.

Далеко король дон Педро,

И не слышал он покуда

Об измене. А услышит —

Кой-кому придётся худо.

Что же делать королеве?

Сердце ужасом объято,

Пал на дом позор великий,

День и ночь страшит расплата.

И послала королева

За придворным именитым,

Был тот муж, Алонсо Перес,

У магистра фаворитом.

Он предстал пред королевой,

И ему сказала дама:

«Подойди, Алонсо Перес,

Не лукавь, ответствуй прямо,

Что ты знаешь о магистре?

Где он? Слышишь?» – «О сеньора!

Он уехал на охоту,

С ним все ловчие и свора».

«Но скажи… Ты, верно, слышал?

Толк о нём в народе шумный…

Я сердита на магистра.

Он такой благоразумный

И к тому же благородный,

Славный столь и родовитый…

Родила на днях младенца

Девушка из нашей свиты.

Мне она была подругой

И молочною сестрою.

Очень я её любила

И её проступок скрою.

Беспокоюсь, что об этом

Вся страна узнает скоро».

Что ж в ответ Алонсо Перес?

«Вам рука моя – опора.

Воспитать берусь младенца.

Дайте мне его, сеньора».

Принесли немедля свёрток

В жёлто-алом покрывале

Без гербов, без украшений

И Алонсо передали.

В Андалузию повёз он

Этот сверток драгоценный.

В небольшой далёкий город,

Называемый Льереной.

И дитя на воспитанье

Дал одной своей знакомой.

Женщина была прекрасна,

И звалась она Паломой.

Мать её была еврейка,

А отец её – меняла.

Стал расти инфант, но вскоре

Эту тайну разузнала

Донья хитрая Мария,

Та, что вечно клеветала.

Толком истины не зная,

Королю она писала:

«Я – Мария де Падилья.

Знай, сеньор, твоя Мария

Ввек тебя не предавала,

Предали тебя другие.

То, что я пишу, – всё правда,

Верь, сеньор, я лгать не стану.

Твой обидчик спит спокойно,

Хоть нанёс тебе он рану.

Не придёт он сам с повинной.

Обличить пора Иуду.

Всё. На этом я кончаю.

Докучать тебе не буду».

Прочитал король посланье,

Вызвал грандов для совета.

В самый мрачный день недели,

В понедельник было это.

Покидал король Тарифу,

Хоть немало неотложных

Было дел, но он оставил

За себя людей надежных:

Дон Фадрике де Акунью,

Опытного полководца —

Знал король: сей муж бесценен,

Если жаркий бой ведётся;

И двоюродного брата

Дон Гарсию де Падилью;

Также Телье де Гусмана —

Все его безмерно чтили,

Дона Педро воспитал он,

Наделён умом был щедро.

В среду, на заре вечерней,

В путь отправился дон Педро

Вместе с Лопесом Осорьо,

Другом верным, неизменным.

Путники глубокой ночью

Прибыли к севильским стенам.

Поздно. Как проникнуть в город?

Все ворота на запоре.

К счастью, мусорную кучу

Под стеной узрели вскоре,

Скакуна подвёл дон Педро,

Встал на спину и мгновенно,

За бойницу ухватившись,

Перебрался через стену.

К своему дворцу дон Педро

Подошёл и стал стучаться,

Позабыв, что в это время

Слуги спят и домочадцы.

И в него швырять камнями

Начала ночная стража,

Был король побит изрядно,

Потерял сознанье даже.

И вскричал тогда Осорьо:

«Стойте! Что вы натворили?

Это ваш король, дон Педро!»

Тотчас же врата открыли.

Подошли поближе слуги:

«Наш король на самом деле!»

Повели его в покои,

И уснул король в постели.

Трое суток жил он тайно

Во дворце, в глухом покое,

А потом в далёкий Кадис

Отослал письмо такое:

Брата своего, магистра,

В этом царственном посланье

На турнир прибыть в Севилью

Он просил без опозданья.

В дни, когда я был в Коимбре,

Взятой мной у супостата,

Королевский вестник прибыл,

Мне привёз письмо от брата.

Повелел мне брат мой Педро

Быть в Севилье на турнире.

Тотчас я, магистр несчастный,

Самый горемычный в мире,

Взял с собой тринадцать мулов,

Двадцать пять коней холёных

В драгоценных пышных сбруях,

В пёстрых шёлковых попонах.

Двухнедельную дорогу

Одолел я за неделю,

Но когда мы через реку

Переправиться хотели,

Вдруг мой мул свалился в воду.

Сам я спасся еле-еле,

Но кинжал свой потерял я

С рукояткой золотою,

И погиб мой паж любимый,

Тот, что был воспитан мною.

Так привёл меня в Севилью

Путь, отмеченный бедою.

А у самых врат столицы

Встретил я отца святого,

И монах, меня увидев,

Мне такое молвил слово:

«О магистр, храни вас небо!

Есть для радости причина:

В этот день – в ваш день рожденья,

Подарил господь вам сына.

Я могу крестить младенца.

Вы скажите только слово,

И приступим мы к обряду —

Всё для этого готово».

И ответил я монаху:

«Мне сейчас не до обряда,

Не могу остаться, отче,

Уговаривать не надо.

Ждёт меня мой брат дон Педро,

Повелел он мне явиться».

Своего пришпорив мула,

Тотчас въехал я в столицу,

Но не вижу я турнира,

Тишиною всё объято.

Как незваный, я подъехал

Ко дворцу родного брата.

Но едва вошёл в палаты,

Не успел ступить я шагу —

Дверь захлопнулась, и мигом

У меня забрали шпагу.

Я без свиты оказался —

Задержали где-то свиту,

А без преданных вассалов

Где же я найду защиту?

Хоть меня мои вассалы

О беде предупреждали,

За собой вины не знал я

И спокоен был вначале.

Я вошёл в покои брата

И сказал ему с поклоном:

«Государь! Пусть Бог поможет

Вам и вашим приближенным».

«Не к добру, сеньор, приезд ваш,

Не к добру. За год ни разу

Брата вы не навестили,

Прибегать пришлось к приказу.

Почему-то не явились

Вы, сеньор, своей охотой.

Вашу голову в подарок

К Рождеству получит кто-то».

«Государь, в чём я виновен?

Чтил я ваш закон и волю,

С вами вместе гнал я мавров,

Верным был на бранном поле».

«Стража! Взять! И обезглавить!

Приступайте к делу быстро!»

Не успел король умолкнуть,

Сняли голову с магистра

И Марии де Падилья

Поднесли её на блюде,

И она заговорила

С головой. Внемлите, люди!

Вот какую речь держала:

«Вопреки твоим наветам

Мы сочлись за всё, что было

В том году, а также в этом.

И за то, что дона Педро

Подлым ты смущал советом».

Дама голову схватила

И её швырнула догу.

Дог – любимый пёс магистра —

Голову унёс к порогу

И завыл, да так, что трепет

По всему прошёл чертогу.

«Кто, – спросил король дон Педро,—

Кто посмел обидеть дога?»

И ответили дворяне

На такой вопрос владыки:

«Плачет пёс над головою

Брата вашего Фадрике».

И тогда сказала слово

Тётка короля седая:

«Вы, король мой, зло свершили!

Вас, король, я осуждаю!

Из-за женщины коварной

Брата погубить родного!..»

Был смущён король дон Педро,

Услыхав такое слово.

На Марию де Падилья

Поглядел король сурово:

«Рыцари мои, схватите

Эту злобную волчицу!

Ждёт её такая кара,

Что и мёртвый устрашится».

Появилась тут же стража,

Даму бросили в темницу;

Сам король носил ей пищу,

Разных козней опасался.

Лишь пажу, что им воспитан,

Он всецело доверялся.

Донья Бланка, там, в Сидонье,

Изнывая в заточенье,

Со слезами говорила

Преданной своей дуэнье:

«Я родная дочь Бурбона,

Я принцесса по рожденью.

Герб мой, символ королевский,—

Лилии изображенье.

Здесь о Франции с тоскою

Вспоминаю что ни день я,

Родины я не забуду,

Даже став бесплотной тенью.

Если мне даны в наследство

Горести и злоключенья,

Значит, я – дитя печали

И несчастья порожденье.

Вышла я за дона Педро —

Так судило провиденье.

Злобен он, как тигр гирканский,

Хоть красой ласкает зренье.

Мне венец он дал – не сердце,

Сотворил немало злого.

Разве можем ждать добра мы,

Раз король не держит слова,

Данную ему супругу

Он отверг без сожаленья,

Ибо он избрал другую,

Отдал сердце во владенье

Злой Марии де Падилья.

Мне он клялся, а на деле

Бросил ради фаворитки,

Что своей достигла цели.

Только раз он был со мною —

Гранды этого хотели.

Сотни дней, как мы расстались,

Вместе не прожив недели,

В чёрный день, во вторник утром

На меня венец надели.

День спустя мои покои

Стали мрачны, опустели.

Мужу в дар дала я пояс,

Яхонты на нём блестели.

Думала, что нас он свяжет,

Но была пустой затея.

Дал король мой дар Марии,

Всё отдаст ей, не жалея.

Отнесла она мой пояс

К чернокнижнику-еврею;

Стал теперь мой дар бесценный

Мерзкому подобен змею,

С той поры не знаю счастья

И надеяться на смею».

«О, Мария де Падилья,

Вам печалиться о чём?

Ради вас мой брак расторгнут,

Что же лик ваш омрачён?

Не люблю я, презираю

Донью Бланку де Бурбон.

Повелел я ей в темнице

Стяг соткать: да будет он

Цвета самой алой крови

И слезами окроплён! —

Этот алый стяг, расшитый

Доньей Бланкой де Бурбон,

В знак любви моей, Мария,

Будет вам преподнесён.

Вызван дон Алонсо Ортис,

Прям душою и умён,—

Пусть отправится в Медину,

Пусть прервёт работу он».

«Государь, – промолвил Ортис,—

Ваш приказ для всех закон.

Но убивший королеву

Короля предаст и трон».

Не сказал король ни слова,

Молча встал и вышел вон.

Двух убийц он шлёт в Медину,

Самых лютых выбрал он.

В час, когда молилась Бланка

В заточении своём,

Палачей она узрела,

Обомлела, но потом

Вновь пришла она в сознанье

И промолвила с трудом:

«Знаю, для чего пришли вы,

Сердце мне твердит о том.

Нет, нельзя судьбы избегнуть,

Всяк идёт своим путём.

О Кастилия, скажи мне,

В чём я виновата? В чём?

Франция! Земля родная!

Дом Бурбонов, отчий дом!

Мне шестнадцать лет сегодня.

Встречу смерть к лицу лицом.

Девственницей умираю.

Хоть стояла под венцом.

Прощена ты мной, Мария,

Пусть виновна ты во всем.

Мною жертвует дон Педро.

Жаждет быть с тобой вдвоём».

Краткий срок ей для молитвы

Был отпущен палачом.

Но, не дав молитвы кончить,

Вдруг ударили сплеча.

И несчастная упала

Под дубиной палача.

Крепость выстроил дон Педро,

Опасался он измены.

Посреди полей Асофры

Встали каменные стены.

Чтоб не мог напасть Энрике,

Брат, соперник дерзновенный.

Раз, когда король был в замке,

Постучал аббат в ворота

И сказал, что дону Педро

Хочет он поведать что-то.

Стража провела аббата

В отдаленные покои

К дону Педро, где священник

Рассказал ему такое:

«Государь, король дон Педро,

Ты лишился бы покоя,

Если б ведал, если б знал ты,

Что нависло над тобою.

Мне открыл святой Доминго

То, что я тебе открою:

Знай – тебе грозит опасность,

Потому что дон Энрике

Извести тебя замыслил.

Зреет заговор великий.

Коль беспечен и доверчив

Будешь ты себе на горе,

Смерть тебя, король, постигнет,

В муках ты погибнешь вскоре.

Ты над этим поразмысли

И не забывай об этом.

Ради жизни и короны

Не пренебрегай советом:

Арестуй немедля графа,

Заточи его в темницу,

Требуя повиновенья,

И тогда твой брат смирится.

И пока не даст он клятвы,

Содержи его в темнице.

Наконец, убей Энрике,

Если он не подчинится.

Твёрдым будь в своих поступках,

Иль судьба постигнет злая.

Верь, король, моим советам,

Я тебе добра желаю.

Знай, король, мое известье

Для тебя, как воскресенье,

Ты в опасности великой,

Я принес тебе спасенье;

Или ты, рассудку внемля,

Мне, король, поверишь – или

Встретишь гибель. Эту тайну

Небеса тебе открыли».

Это выслушал дон Педро,

Сердце трепетом объято,

И, однако, он значенья

Не придал словам аббата.

Мыслил он: всё это слухи,

Лжёт священник, без сомненья,

Но потом, слегка подумав,

Он решил без промедленья

Всех сановников, всех грандов

Для совета вызвать все же,

Вызвать рыцарей отважных.

И когда сошлись вельможи,

Он сказал им: «Кабальеро,

Я собрал вас для совета.

Мне Господь раскрыл измену.

Что вы скажете на это?

Об опасности великой

Сообщил один священник.

Правда, я ему не верю,

Думаю, что лжёт, мошенник.

Может быть, у нас желает

Он снискать расположенье?»

Вновь король велел аббату

Рассказать об откровенье,

О явлении святого,

О зловещих кознях брата.

А потом придворной страже

Приказал схватить аббата,

Он решил, что тот смеётся,

Не терпел дон Педро шуток.

Повелел костёр зажечь он —

В гневе был дон Педро жуток —

Он велел аббата бросить

В разгоревшееся пламя.

Чудилась всегда владыке

Лишь коварство за словами.

Руки мощные сплетают,

Обхватив друг друга, братья —

Дон Энрике с доном Педро.

Их железные объятья

Братскими не назовёте,

Братья бьются, слов не тратя,

То кинжал сверкнул, то шпага,

Крепко сжаты рукояти.

Короля теснит Энрике,

Стоек Педро. Бьются братья,

В их сердцах пылает ярость,

С губ срываются проклятья.

В стороне стоит свидетель,

Молчаливый наблюдатель,

Юный паж, слуга Энрике.

Вдруг он видит – о Создатель! —

Братья дрогнули и оба

На пол падают. Некстати

Чуть замешкался Энрике,

И король – верхом на брате.

Час твой пробил, дон Энрике.

Паж – в смятенье и, не глядя,

Бросился на дона Педро,

За камзол хватает сзади,

Говоря: «Прошу прощенья.

Государь, судите сами,

Я спасаю господина,

Потому невежлив с вами».

И уже вскочил Энрике,

Сталь в деснице засверкала.

В грудь коварного владыки

Острие вошло кинжала.

Сердце замерло навеки,

Захлебнулось кровью алой.

В христианском нашем мире

Злее сердца не бывало.