Читать книгу Любовь, смех и хоботы - Сборник - Страница 3

Чайник на плите тревожно загудел. Яна вздрогнула. Она с трудом привыкала к новой квартире, но с чайником отношения не ладились особенно. Свисток на его носике издавал жуткие звуки, напоминая о сиренах воздушной тревоги.

Яна раздражённо крутанула переключатель газа и сняла чайник с плиты. Ручка с пластиковой нашлёпкой неприятно нагрелась. Ойкнув, Яна перехватила её другой ладонью и поспешила наполнить кружку. Разумеется, хвост с ярлычком нырнул вслед за чайным пакетиком. Она подцепила верёвку кончиками подушечек и, зашипев, сунула ошпаренные пальцы в рот. Квартира ополчилась против своей постоялицы.

Свет сквозь плотно прикрытые шторы пробивался с трудом. Яна балансировала на расхлябанной табуретке, грела ладони о кружку и хандрила. Ей не нравился новый район, не нравилась щекотная пустота в голове на месте затёртых воспоминаний, не нравились лезущие в сны невнятные образы. Тесная конура с видом на соседнюю многоэтажку не нравилась тоже. И не только ей.

Под столом послышалось копошение и тяжёлый шлепок. Ной сверзился с табурета со всей доступной ему грацией.

‒ Не убился? ‒ лениво поинтересовалась Яна у выползшей на середину кухни полосатой серой туши. Енот поднялся на задние лапы, распушился до размеров шара и буркнул:

‒ Не дождёшься.

Отношения с Ноем у Яны не клеились с момента, когда она, потерянная, не помнящая даже собственного имени, впервые открыла глаза на этой стороне. Первым, что она увидела, был одышливо пыхтящий комок шерсти с пачкой бумаг в маленьких лапках. Кажется, Яна тогда заорала. Енот деловито сообщил, что он связной, но все последовавшие вопросы проигнорировал. С чем Ной её связывал, Яна не знала до сих пор. Представляться енот тоже отказался, за что был сокращён до удобоваримого прозвища.

Документы, принесённые связным, теперь валялись где-то в недрах рюкзака. В них значилось, что она, Славяна Огнёва, покинула мир живых по причинам, не связанным с самовольным уходом из жизни, не имеет склонностей к каким-либо религиям, поэтому определена в самый разношёрстный квартал Города.

Ной, хмурый и сонный, пыхтел громче обычного. С недосыпа в нём частенько просыпались склочность и страсть к дешёвой драме.

Енот бесцельно побродил по кухне. Сморщенный гармошкой нос и прижатые уши отбивали любую охоту затеять разговор. Вымотавшись, Ной с трудом взобрался на диванчик, перелез с него на стол и нервным движением смахнул крышку с сахарницы. Крышка сделала круг и опасно замерла на самом краю столешницы, но Яна даже бровью не повела. Хочет истерить, пускай истерит. Объяснять битую посуду хозяевам всё равно придется ему ‒ с Яной местные почему-то общаться не любили.

Маленькая когтистая лапка вцепилась в кусок рафинада. Ел Ной неаккуратно. Сахарная крошка падала на спутанную серую шерсть, засыпала скатерть, но Яна лишь прикрыла глаза, делая несколько глубоких вдохов. За то не особо долгое время, что они с енотом жили под одной крышей, она успела понять, что Ноя невозможно заставить вести себя прилично.

Кружка немного остыла. Греть руки стало не так приятно, и Яна сделала большой глоток. Чай был несладким ‒ брать рафинад, которого каждое утро касались маленькие мерзкие лапки Ноя, Яна брезговала.

Мельтешащая белым шумом пустота на месте воспоминаний упрямо твердила, что чай должен быть другим ‒ ароматным, заварным, с фруктовым или ягодным привкусом. Яна делала вид, что не замечает этих попыток памяти пробиться за возведённые чьей-то рукой барьеры. От воспоминаний одни расстройства. Почему-то все они стремились осесть на сердце тяжестью. Словно и не было в Яниной жизни белых полос.

Опасно балансируя на двух ножках табурета, она потягивала тёплый напиток и старалась не вслушиваться в усердное чавканье.

‒ Ты чего расселась? ‒ подал голос Ной. Яна подняла брови в молчаливом вопросе. Связной ощерил желтоватые клыки, поскрёб пузо когтями и ехидно протянул: ‒ У нас вообще-то задание.

Наученный опытом, пушистый засранец рыбкой нырнул под стол, и метившая ему в голову крышка от сахарницы врезалась в стену, брызжа осколками дымчатого стекла.

Нужно было сразу заподозрить, что хвостатая дрянь, полночи шарившая по шкафам и щёлкавшая пультом от телевизора, не просто так подскочила ни свет ни заря.

* * *

Собиралась Яна в спешке. Кое-как заплела волосы, сунула лицо под струю ледяной воды. Она не была фанатом закаливания, но горячую опять отключили. Яна подозревала, что в их части Города банально не хватало рабочих рук. Всех мастеровитых покойничков, очевидно, быстро разбирали по приличным местам.

‒ Вот не могла ты при жизни быть более путёвой? ‒ Яна хмуро уставилась в глаза собственному отражению. То исподлобья зыркнуло в ответ. Очереди из желающих объяснить местное мироустройство на пороге не наблюдалось, но Яна и сама уже поняла, что при расселении попала в категорию «не определившихся». Тех, кто при жизни ничем особо не увлекался, ни во что не верил и, похоже, не блистал никакими талантами.

Зубной щётки в стаканчике не оказалось. Яна не стала искать и почистила зубы пальцем. У Ноя временами просыпалась страсть к воровству, и щётка, скорее всего, осела в одном из его многочисленных тайников.

‒ Неустановленная личность совершила побег из квартала самоубийц, ‒ бесцветным голосом нудел енот, привалившись к стене и наблюдая за Яниными метаниями. ‒ Твоя задача попробовать поймать след беглеца и проследить его путь.

‒ Какие здесь могут быть неустановленные личности? ‒ буркнула Яна, втискивая голову в ворот толстовки. ‒ Если к каждому приставлен надсмотрщик.

‒ Связной, ‒ ворчливо поправил енот. ‒ И не к каждому. И вообще, закрой рот и шевели конечностями.

Яна стиснула челюсть. Работа ищейки ей не нравилась, но отказаться от её выполнения было не проще, чем воскреснуть. Ей это объяснили в первый же день новой не-жизни. Быстро и доходчиво ‒ волной выламывающей кости боли. Вид орущей, скорчившейся на земле подопечной пронял даже Ноя. По крайней мере, тот не стал язвить и говорить, что предупреждал о подобном исходе.

‒ На автобусе доберёмся? ‒ коротко поинтересовалась Яна, снимая с вешалки объёмистый рюкзак и раскладывая его на полу.

‒ Общественный транспорт? ‒ енот закатил глаза. ‒ Тебе неделю назад на карточку капнула оплата за прошлый заказ, почему мы опять живём как бомжи?

‒ Потому что половина денег ушла на ремонт прошлой съёмной квартиры, ‒ прорычала Яна. ‒ Тобой, между прочим, разгромленной!

Ной только фыркнул. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, он подошёл к рюкзаку и ухватился когтистыми лапками за молнию. Яна дождалась, пока зверь, тяжело пыхтя, заберётся внутрь, и закинула рюкзак на плечи. Поясница сразу же протестующе заныла. Веса в связном было немало.

Нечто, нашептывающее задания в пустую енотью голову, было сегодня немногословно ‒ никаких указаний больше не последовало.

Яна ждала их, когда стояла под козырьком остановочного комплекса, созерцая пустынную улицу, ждала, когда тряслась на заднем сиденье автобуса, рассеянно глазея на пролетающие мимо дома. Но рюкзак лишь тихо похрапывал и ворчал, когда Яна недостаточно нежно сбрасывала его с плеча.

Автобус остановили на границе с крупным кварталом. Ввалившийся в салон служака был одет в нечто красное и длиннополое. В голове вспыхнуло слово «кафтан», но подтвердить догадку было трудно. На этой стороне ещё не провели Интернет. По крайней мере, на той её части, где Яна успела побывать.

Стражник обошёл пассажиров и деловито проверил документы. Забирая свои корочки, Яна бросила быстрый заинтересованный взгляд, но мужчина так зло зыркнул из-под кустистых бровей, что все вопросы застряли в горле.

‒ Здесь живут противники перерождения, ‒ тихо пояснил женский голос, когда автобус снова тронулся. Яна, не ожидавшая, что с ней заговорят, вздрогнула и повернулась к попутчице, но оказалось, что обращались вовсе не к ней.

Сухонькая темнокожая женщина нежно потрепала по макушке тощенького, похожего на неё как две капли ребёнка. Жёсткие чёрные кудряшки, смятые чужой рукой, мгновенно встопорщились, когда мальчишка отпрянул от материнской ласки.

‒ Ну и дураки, ‒ буркнул он, уставившись в окно.

Яна проводила фигуру в камзоле долгим взглядом. Интересно, она будет так же цепляться за своё прошлое, если сможет его вспомнить? Столетиями ходить в привычной одежде, прятаться за высокими заборами, трястись над каждой секундой прожитой жизни? А другие будут пялиться из окон проезжающих мимо автобусов, словно зеваки в зоопарке. Нет, всё-таки от воспоминаний одни проблемы.

Высокие, перевитые поверху колючей проволокой, стены квартала самоубийц показались на горизонте ближе к полудню. Автобус остановился практически у самого пропускного пункта.

Яна соскочила с подножки, и рюкзак больно приложило о спину. Ной внутри зарычал, взывая к отсутствующей у напарницы совести.

На пропускном пункте сидел взмыленного вида мужчина в серой форме служителя правопорядка. Узкий, словно с чужого плеча, китель, отсутствующая фуражка ‒ полицейский выглядел только что спешно прибежавшим с перекура.

Яна раньше не задумывалась, остаются ли после смерти дурные человеческие привычки. Скорее всего, остаются. Мысль о том, что где-то на просторах этого бескрайнего города приютилась табачная плантация, не казалась дикой. Наверное, на ней работают те, кто при жизни не смог отказаться от сигарет и на этой стороне не захотел ничего менять.

Яну в принципе интересовало, как другие мертвецы выбирают себе работу. Её вот, например, никто не спрашивал. Но енот на вопросы не отвечал, а друзьями среди местных Яна как-то не обзавелась.

Она стащила рюкзак с плеча, открыла самое большое отделение и, внутренне сжавшись, сунула туда руку. На удивление, Ной повёл себя прилично. Прикусил почти нежно, только обозначая намерение, и сам сунул документы в Янины пальцы.

Полицейский принял корочки, дотошно сверил Янино лицо с фотографией и приподнял бровь:

‒ Славяна?

‒ Яна, ‒ буркнула она, вытаскивая документы из чужих пальцев.

‒ Забавно, ‒ чёрные насмешливые глаза мазнули по Яниному лицу.

‒ Что вам забавно? ‒ Яна почувствовала, как теплеют щёки, и от этого разозлилась ещё сильнее. О сочетании своих раскосых азиатских глаз и имени она вдоволь наслушалась от Ноя.

‒ Такое красивое имя, а вы его стесняетесь, ‒ полицейский обезоруживающе улыбнулся. Из рюкзака послышалось насмешливое фырканье Ноя. Щёки запекло сильнее, и Яна толкнула турникет в попытке сбежать. Турникет не поддался.

‒ Славяна, ‒ позвал полицейский. Собственное имя, произнесенное чужим голосом, царапнуло краешек сознания, а мужчина продолжил: ‒ Меня зовут Игнат.

Турникет приглашающе мигнул зелёным, но Яна замешкалась, пытаясь ухватить странное ощущение. Заблокированная часть памяти зудела, как заросшая коркой рана.

Из оцепенения вывел завозившийся енот. Он смерил полицейского тяжёлым взглядом и без предупреждения вцепился в Янину толстовку когтями. Ной в несколько неуклюжих движений вскарабкался ей на плечо, ухватился пальцами за волосы и заёрзал, устраиваясь поудобнее.

‒ Что за акробатические номера?! ‒ возмущённо выдохнула Яна, толкая турникет бедром. Ной, разумеется, не ответил. Пробурчал что-то невнятное, пакостливо дёрнул напарницу за волосы и затих, уходя в глухую несознанку.

В квартале самоубийц она была впервые. Сверившись с картой, Яна жадно огляделась по сторонам.

Улица казалась совершенно обычной. Разномастные строения, магазинчики с яркими вывесками, спешащие по своим делам люди. Никакой тюремной серости и уныния, которые успело нарисовать воображение.

У подъезда нужного дома Яна практически столкнулась с хмурой девочкой-подростком.

‒ Под ноги гляди, ‒ буркнула та.

Яна, не ожидавшая встретить здесь столь юного человека, робко отступила в сторону. Зато не растерялся Ной.

‒ За языком следи, дохлая недоросль, ‒ прошипел он, гневно топорща хвост.

Девочка словно бы только сейчас заметила енота. Глаза её удивлённо расширились. Хмурая складка над переносицей разгладилась. Она, будто зачарованная, протянула к Ною руку. Связной ощерился и зашипел, как разозлённый кот. Яна ткнула таблеткой вездехода в табло домофона, толкнула дверь и буквально ввалилась в пропахший сыростью и плесенью подъезд.

‒ Веди себя прилично, ‒ бросила она, когда за спиной послышался щелчок магнита, прижимающего дверь. ‒ Это просто ребёнок.

‒ Этому ребёнку пошла вторая сотня лет, ‒ фыркнул Ной, щекоча Янино ухо жёсткими усами. ‒ Самоубийцы заперты здесь навечно. Без права на перерождение. Без связи с миром за стенами.

‒ Без связных? ‒ Яна уцепилась за внезапную разговорчивость напарника, но тот уже исчерпал лимит откровений. Он сполз с Яниного плеча, оставляя мелкие саднящие царапины, и засеменил к лестнице.

Со ступенями Ной справился с трудом. Шоркал по бетону пузом, старательно подтягивался на тоненьких лапках. Но упрямо полз. Яна тащилась следом, рассеянно вслушиваясь в цокот когтей по бетону.

Остановился Ной на четвёртом этаже.

Нужная дверь оказалась опечатана бумажной полоской с ядовито-синим кругляшом полицейской печати. Но Яне заходить и не требовалось. Она опустилась у двери на корточки и, гадливо поморщившись, тронула голой ладонью устланный плиткой пол.

Видение накрыло сразу же. Сначала накатила слабость. Яна покачнулась и упёрлась лопатками о стену. Следом замелькали вспышки.

Входная дверь. Распахнутая, ещё не опечатанная. Пушистое дерево у подъезда. Пропускной пункт на входе в квартал. Вывеска со стилизованной кружкой, выплетенной из розового неонового шнура. Пустота.

След обрывался на выходе в город. Яна поморщилась. К горлу подступила желчь. Видения брали плату без спроса и цену устанавливали сами. Сегодня Яна ещё дёшево отделалась. На прошлом задании она позорно грохнулась в обморок. Ной ещё долго потом зубоскалил на тему нежных благородных барышень.

Яна тяжело сглотнула и ухватилась за дверную ручку в попытке встать. Вторая волна видений едва не вышибла из неё остатки посмертного существования. Образы замелькали калейдоскопом. До головокружения. До тошноты.

Жёлтый цветок, похожий на огромную ромашку. Усатая енотья морда. Перемигивание красно-синих маячков. И по кругу. Цветок, енот, маячки, цветок, енот, маячки, цветок, енот, темнота.

В себя Яна пришла от грубоватых похлопываний по щекам. С трудом сфокусировавшийся взгляд нашарил встревоженное мужское лицо.

‒ Вы-то здесь откуда? ‒ простонала Яна, приподнимаясь на подламывающихся руках. Голова гудела. С трудом добытые фрагменты видений прыгали перед глазами, но в цельную картину собираться отказывались.

‒ Меня сменили. Решил посмотреть на работу ищейки, ‒ пожал плечами Игнат. В джинсах и свитере он выглядел приятнее. Словно вылез из чужой, узкой шкуры. Он улыбался, но в глубине чёрных глаз плескалась плохо прикрытая тревога.

К щекам прилила кровь, и Яна, раздражённая собственными реакциями, фыркнула:

‒ Я вам цирковая лошадь, что ли?

Она, пошатываясь и держась за стены, поднялась на ноги. Тело слушалось с трудом. Продолжать погоню в таком состоянии было невозможно. Яна скосила глаза на Ноя.

Енот привалился спиной к лестничным перилам, сложил на груди лапы и глядел исподлобья.

‒ Лучше бы лошадью была, они крепче, ‒ фыркнул Ной, заметив обращённый на него взгляд. ‒ И нос лошади не суют, куда их не просят. А от вас, смертных, одни проблемы и расстройства.

‒ Это мне говорит жирный пушистый дармоед, который только и умеет, что мусорить и многозначительно молчать? ‒ Яна практически задохнулась от возмущения.

Енот распушился.

‒ Меня в это тело запихали из-за тебя, ‒ прошипел он, прижимая уши. ‒ Тело связного собирают из подсознания подопечного, чтобы не травмировать его нежную дохлую психику. Мне почём знать, что было перед смертью в твоей башке!

Ной опустился на все четыре конечности и вздыбил хребет. Яна рассеянно посмотрела на растрёпанную полосатую щётку хвоста, на внушительные желтоватые клыки, отливающие красным глаза и нервно хихикнула. С её головой при жизни явно было не всё ладно, если из подсознания удалось выскрести только это.

Она с силой потёрла виски и неуверенно покосилась на плитку возле двери:

‒ Может, мне попробовать ещё раз?

На самом деле пробовать не хотелось. Её до сих пор мутило. Но проваленное задание каралось гораздо сильнее, чем пара вспышек головной боли. Ной торжествующе встопорщил уши.

‒ Давайте сделаем небольшую передышку, ‒ вклинился Игнат, обхватывая запястье Яны и увлекая её в сторону.

Яна честно собиралась возразить. Но привкус желчи, осевший на корне языка, и ноющая боль в висках заставили промолчать. Уступить настойчивым рукам, утягивающим в сторону лестницы. Что-то трусливое внутри искало отмазку. Требование полицейского покинуть место происшествия отлично вписывалось в разряд хороших отговорок.

В глазке соседской двери блеснул свет. Привлечённые шумом зеваки потихоньку стягивались посмотреть на бесплатное представление.

Это стало последним кубиком в пирамидку сомнений, и Яна сдалась. Она выдохнула, чувствуя, как расслабляются нервно сжатые пальцы. В конце концов, след беглеца Яна поймала. Вёл он в сторону выхода из квартала, значит искать новую ниточку стоило именно там. И плевать, что след на таком людном месте будет размытым и видение окажется не таким ярким. Зато меньше шансов, что Яна снова очнётся, уткнувшись носом в пол.

Она подхватила рюкзак и направилась в сторону выхода, игнорируя рассерженные вопли енота.

* * *

Сменщица Игната оказалась женщиной грузной, хмурой и до жути неприветливой. Поймав тяжёлый взгляд исподлобья, Яна стушевалась. Удостоверение, которое она робко пропихнула в окошечко, выскользнуло из неловких пальцев.

Сотрудница КПП раздражённо раздула ноздри. Яна затравленно оглянулась на Игната. Тот выглядел насторожённым и напружиненным. Поймав испуганный Янин взгляд, он ободряюще улыбнулся, оттеснил её за спину и едва ли не по пояс нырнул в окошко.

Приглушённые голоса Яна разбирать не пыталась, но слух царапнули обрывки, смутно похожие на «пропуск» и «должностное преступление».

Под ложечкой закрутило. Конечно, Яна прибыла на тщательно охраняемую территорию закрытого квартала по заданию, но с чего она решила, что этот визит не нужно было заранее оговаривать с кучей различных инстанций? Да и о том, что Яне поручили какое-то задание, знает лишь она и голоса в голове енота.

Допустим, Игнат пропустил их с Ноем, потому что Яна ему приглянулась. Вот только суровая сменщица проникаться симпатией не спешила. На горизонте отчётливо замаячила перспектива остаться навечно за стенами квартала самоубийц.

Волны ужаса захлестнули с головой. Яна почти накрутила себя до панической атаки, когда турникет мигнул зелёным огоньком.

Игнат вынырнул из окошка, торжествующе улыбаясь во всю ширину рта и помахивая её документами. Сердце споткнулось, чтобы забиться с новой скоростью.

За ворота она выползла на еле гнущихся ногах. От остановки как раз отъезжал автобус. Яна проводила его зад печальным взглядом. Следующий по расписанию должен был прийти только через полчаса. Если, конечно, не собьётся, как обычно, с графика.

В животе грустно заурчало, напоминая, что пакостливый напарник не позволил ей нормально позавтракать. Яна завертела головой в поисках какой-нибудь забегаловки и вздрогнула, когда взгляд наткнулся на стилизованную чашку, сплетённую из потушенных сейчас проводов.

Когтистые пальцы подступающего видения сжали голову. Она никогда ещё не ловила их вот так ‒ ничего не касаясь. Но видения пульсировали короткими вспышками. Погружали окружающий мир в мешанину образов. Закручивали реальность каруселью. Ворох жёлтых и рыжих лепестков. Свечи. Маски. Людская толпа.

Ромашка. Енот. Маячки. Ромашка…

Яна пошатнулась и обхватила голову ладонями. Сквозь вату в ушах пробивался перепуганный мужской голос, но разобрать слов она не могла. Кажется, её подхватили на руки. Кажется, куда-то несли.

Более-менее осознала себя Яна полулежащей на скамейке. Заглядывающий ей в лицо Игнат выглядел напуганным, но старательно растягивал губы в кривоватой улыбке.

‒ Мама в детстве говорила, что передо мной девчонки будут падать штабелями, но я думал, это будут разные девчонки, ‒ неловко хохотнул он, когда понял, что Яна может сидеть без посторонней помощи.

Яна лишь вымученно усмехнулась. Пережитое видение засело на подкорке, терзая навязчивым запахом свечного дымка и почему-то специй. Она несколько раз сглотнула, пытаясь избавиться от посторонних ощущений. Ной как-то советовал носить с собой мешочек с зёрнами кофе. Но горстями зёрна не продавали, а на целую пачку Яна зажлобила денег. Мысль потянула за собой закономерный вопрос:

‒ Кстати, а где мой енот?

Совесть шепнула, что жирный неуклюжий увалень отстал ещё на лестнице. Она слишком торопилась сбежать, чтобы беспокоиться о напарнике.

По лицу Игната скользнула тень.

‒ Отстал, видимо, ‒ осторожно сказал он. Между бровями пролегла суровая складка, чёрные глаза внимательно следили за Яниной реакцией.

‒ Наверное, нужно за ним вернуться, ‒ неуверенно произнесла Яна. Её пальцы вцепились в подол толстовки. Возвращаться не хотелось. Взгляд суровой дамы с КПП до сих пор сверлил спину фантомным ощущением.

‒ Смысла нет, ‒ напряжённое выражение стекло с лица Игната. Он снова улыбался тепло и искренне. ‒ Это же связной. Пока ты окончательно не определишься, он будет болтаться за тобой хвостом, как бы ты не старалась отвязаться.

‒ Пока не определюсь? ‒ нахмурилась Яна.

Игнат, открывший рот, чтобы ответить, вдруг выругался, согнулся пополам и закашлялся.

‒ Мы засиделись на месте, ‒ криво усмехнулся он на перепуганный Янин взгляд. ‒ Давай уже найдём беглеца, пока тебя тоже не скрутило. А за енота не переживай, перестанет играть в оскорблённое достоинство и явится сам.

Напоминание о расплате за невыполненное задание пробежало мурашками по загривку. Все остальные мысли выбило из головы. Яна вскочила на ноги и растерянно заозиралась, пытаясь понять, с чего ей стоит начать. Руки трясло мелкой дрожью.

‒ Что ты видела? ‒ спросил Игнат, осторожно обхватывая её пальцы своей ладонью. Движение было таким машинальным и привычным, что Яна не сразу его осознала. А осознав, дёрнулась так резко, словно её шарахнуло током. Игнат разжал ладонь и растерянно отступил на шаг.

‒ Ничего внятного, ‒ буркнула Яна, по-детски пряча руки за спину. ‒ Море цветов, кучу разодетых людей в масках. Наверное, какой-то праздник.

‒ Жёлтые цветы и люди в масках, говоришь? ‒ Игнат смотрел странно. Насторожённо, но с какой-то надеждой. ‒ Ну пойдём.

Он без предупреждения сорвался с места, и Яна, больше от неожиданности, бросилась следом.

* * *

Солнце лениво ползло к горизонту. Янины ноги гудели от длительной ходьбы.

Игнат, наотрез отказавшийся пользоваться автобусом, вёл её вперёд с упорством служебной собаки. Яна едва поспевала за широкими, размашистыми шагами.

Если бы кто-то спросил, почему она продолжает следовать за своим странным новым знакомым, Яна бы не нашлась с ответом. Возможно, потому что боялась наказания за проваленное задание. Хотя она не была уверена, что без Ноя тот-с-кем-её-связывают узнает о неудаче.

Возможно, потому что Игнат был первым человеком, который нормально заговорил с ней на этой стороне.

Солнце практически скрылось за горизонтом, когда они остановились перед входом в незнакомый Яне квартал.

‒ Пришли, ‒ Игнат кивнул в сторону ворот.

Яна хмуро оглядела забор. Ажурный, двухметровый, без колючей проволоки поверху ‒ здесь он скорее обозначал границы. Но пропускной пункт у символических ворот всё же имелся. И как попасть внутрь без связного, Яна не представляла.

Она нахмурилась в попытках почуять след беглеца, но видения, так щедро сыпавшиеся у квартала самоубийц, притихли.

‒ Как мы войдём? ‒ поинтересовалась Яна, опасливо косясь на будку пропускного пункта.

Игнат бросил на неё быстрый взгляд и изогнул уголок губ. Он без предупреждения ухватил Яну под руку и потащил в сторону от ворот. На этот раз вырываться она не стала.

Путь оказался недолгим ‒ пропускной пункт едва скрылся из вида, когда Игнат остановился и указал на погнутый прут в секции забора:

‒ Вот наш вход.

Дыра была узкой даже для невысокой и миниатюрной Яны.

‒ Ты останешься здесь? ‒ внезапно охрипшим голосом поинтересовалась она.

‒ Ты ведь видишь, я не смогу пролезть, ‒ печально вздохнул Игнат, демонстративно расправляя плечи. ‒ Удачи в поиске.

Яне стало неуютно. Захотелось остаться по эту сторону забора. Тряхнув головой в попытке выбросить это ребяческое желание, она присела на корточки и просунула голову в зазор между прутьями.

Металл сдавил, вызывая острый приступ клаустрофобии. Яна старалась дышать реже и глубже. Сердце заполошно стучало уже не о рёбра ‒ о прутья забора.

На миг показалось, что она застряла, но сдавивший металл отпустил, и она вывалилась на мощённый плиткой тротуар чужого квартала.

Уходящее за горизонт солнце золотило крыши невысоких домишек. Яна завертела головой, совершенно забыв про оставленного за спиной товарища.

Улица утопала в цветах. По ажурным металлическим балконам вились гирлянды с бумажными бутонами, жёлтые и рыжие букеты теснились в вазах возле магазинчиков. Ленивый ветер гонял по тротуарам золотистые лепестки. Улицы дышали предчувствием праздника.

‒ Как вы здесь оказались, донья? ‒ Яна дёрнулась от неожиданности. Мужчина в чёрной форме с незнакомыми шевронами смотрел с недоумением и осуждением. У Яны мгновенно вспотели ладони, а битое о рёбра сердце ухнуло куда-то в район коленок. Она открыла рот и тут же закрыла, понимая, как глупо будут звучать любые объяснения.

Прячась от строгого взгляда, она отвела глаза в сторону и обомлела ‒ от пропускного пункта к ним вальяжно шёл Игнат.

‒ Это со мной, ‒ бросил он патрульному, развязно хлопая Яну по спине.

‒ Почему не через ворота? ‒ местный полицейский продолжал сверлить их тяжёлым взглядом, не принимая лёгкого тона собеседника. ‒ То, что вы пока не принадлежите ни одному кварталу, не даёт вам право…

‒ Больше не повторится, ‒ перебил Игнат. Он покаянно опустил голову, обхватил Яну за плечи и потащил прочь.

‒ Ты нормальный? ‒ обманчиво-спокойным тоном поинтересовалась Яна, когда они отошли достаточно далеко.

‒ Прости, не удержался, ‒ в голосе Игната не было ни капли раскаяния. ‒ Ты очень забавно злишься.

Яна поперхнулась от возмущения, но высказаться не успела. Округу затопил шум. Сначала показавшийся какофонией, он распался на бодрый звон струн сразу нескольких инструментов и нестройный хор голосов.

Цветастая змея процессии вынырнула из-за поворота и потянулась вдоль выкрашенных разноцветной краской домов.

Яна дёрнулась, и только ладонь Игната удержала её на месте. Сначала показалось, что по улицам бредут скелеты. Лишь несколько лихорадочных ударов сердца спустя она сообразила, что наблюдает костюмированное шествие. Маски, грим, буйство красок. Солнце окончательно спряталось. В руках людей загорались звёздочки свечей.

Мир утонул в гомоне, бойком бренчании струн, пьянящем пряном аромате.

Яна вжалась спиной в стену дома.

Толпа плыла мимо, не замечая её, испуганную, потерянную в своём одиноком посмертии.

Люди общались. Веселились, переговаривались, пританцовывали, обнимались, пели. Жили. Они плевать хотели на связных, задания и тревожный гудок чайника.

У них впереди была жизнь. У кого-то длиннее, у кого-то короче. Они ступали по улицам мёртвого города, принося в него тепло мира живых, и не видели, что из окон им машут улыбающиеся местные.

У Яны в её новом сложном и неприветливом мире был только ворчливый енот и предчувствие немедленной кары за любой проступок. Горло сжалось.

‒ Тебе здесь не место, ‒ тёплая ладонь взъерошила волосы и невесомо коснулась щеки. Игнат смотрел без насмешки. Куда-то очень глубоко. Туда, куда сама Яна заглядывать опасалась.

‒ Тогда почему ты привёл меня сюда? ‒ охрипшим от обиды голосом пробормотала она.

‒ Я? ‒ Игнат улыбнулся легко и светло. ‒ Ты пришла сама. Тебя привели твои воспоминания, твоё подсознание. Зачем?

Глаза Игната оставались серьёзными, пытливыми, вынимающими душу. Он ждал. Яна не могла понять, чего именно. Не хотела понять.

Улыбка Игната стала печальной. Яркий людской поток за его спиной начал мельчать, истаивать.

Яна заторможенно проследила взглядом за совсем ещё крошечной девчушкой с размалеванным белым гримом личиком. Девочка поддерживала полы наряда и торопливо перебирала ногами в попытке не отстать от жуткой и манящей процессии. Маскарад смерти. Карнавал жизни. Ароматный дурманящий дым свечей, пьянящая, захватывающая ритм сердца музыка. Уходящая процессия, в которой перемешались начало и конец, истончились границы между мирами.

Игнат обернулся. Воздух дрожал мягким маревом. Там, в нескольких шагах от процессии, волшебство кончалось.

Яна не могла смотреть ему в глаза. Боялась увидеть в них разочарование. Она всегда была трусихой. В отличие от него.

Взгляд нашарил чужие руки. Пальцы Игната мелко подрагивали. Он тоже боялся. Смелый, сумасбродный Игнат, шагнувший за грань, чтобы вытащить с того света одну маленькую трусливую женщину.

Нутро затопило острое осознание, что Игнат останется. Если она струсит, он останется рядом. Разделит её унылое посмертие, как разделил жизнь до этого.

Видение прошило голову раскалённой спицей.

* * *

Ромашка.

Может, и не ромашка, Яна в растениях смыслила мало. Жёлтый дурацкий цветок, пахнущий сладкой химией, болтался в такт движению машины. Игнат вёл беспечно. Он всё в жизни делал беспечно. Все пять лет их брака Славяна чувствовала себя стоп-краном несущегося под откос поезда.

‒ Оп, авария, ‒ Игнат вытянул шею, вглядываясь в мелькание красно-синих проблесковых маячков. Яне не хотелось смотреть на аварии. Она вымоталась на дежурстве, маялась головной болью и мечтала уснуть на целую вечность.

‒ За дорогой следи, ‒ еле ворочая языком, проворчала она.

Ромашка колыхалась из стороны в сторону, гипнотизируя, раздражая душным цветочным запахом. Взмах. Серая лента дороги несётся навстречу колёсам их старенького японца. Взмах. Мимо проносятся чахлые придорожные деревца. Взмах. Игнат выжимает педаль газа. Ребячится. Он тоже после суток. Это кажется, что у анестезиолога непыльная работа, но Игнат вымотан, как бы ни хорохорился. Взмах. Дорога пустая и тёмная. Взмах.

Как он оказался на проезжей части, Яна не поняла. Время слиплось в комок и растянулось на километры. Жёлтый кругляш стилизованного цветка уплыл в сторону. Фары выхватили стоящую прямо посреди дороги фигуру. Слишком мелкую и угловатую, чтобы принадлежать взрослому. Яна не видела лица. Её внезапно ставшее туннельным зрение выцепило жёлтую, как дурацкий машинный освежитель, футболку с ухмыляющейся енотьей мордой на груди.

Пацан просто стоял, глядя на приближающуюся машину. Игнат, снова засмотревшийся на далёкие мигалки, безбожно не успевал заметить и отреагировать.

Руки Яны действовали сами. Без её ведома они вцепились в руль и выкрутили его на себя. Всё остальное утонуло в темноте, боли и гуле подъехавших машин скорой помощи.

В растянувшемся и сжавшемся безвременье их сирены звучали тревожно и уныло, как сигнал воздушной тревоги.

* * *

Видение схлынуло, оставив после себя горечь и щемящую тоску в груди.

‒ Вспомнила? ‒ грустно улыбнулся Игнат.

Янина вспомнила. Всё.

Как пришла в себя на этой стороне вычерпанная, словно баночка из-под йогурта. Как язвительный Ной объяснял ей новые реалии существования. Как она потихоньку наращивала память. Как встретила Игната. Такого же деятельного и пробивного, как при жизни.

Они, наверное, могли бы быть счастливы. Путешествовать по бесконечно огромному городу, искать место по душе, перебиваться случайными подработками.

Могли. Если бы не Янина дотошность. Она отжимала информацию из своего несчастного связного, как воду из почти просохшей тряпки, ‒ старательно, по капле. И выжала на свою голову.

Что в их квартал на самом деле селят не бесталанных атеистов, а тех, кто ещё не до конца умер. Кома ‒ подсказывал жизненный опыт и куча просмотренных сериалов. Шанс ‒ твердил Игнат, и Яна не хотела становиться в этот раз его стоп-краном.

Дальше был долгий поиск способов вернуться. И наконец, день мёртвых с его красочным карнавалом жутких масок и костяных лиц.

Игнат ушёл, как делал всё, ‒ решительно и не оглядываясь.

А Яна затормозила.

Когда пёстрая толпа выплюнула её к собственному телу ‒ жалкому, обвитому проводами, изломанному, ‒ Яна струсила. Рванула назад, в спасительное беспамятство.

‒ Закончили миловаться? ‒ прозвучал голос откуда-то снизу. Енот стоял на задних лапах, опираясь передней о стену. Серые бока часто вздымались. Шерсть на загривке стояла дыбом.

Сердце тревожно замерло. Прижимающий уши к голове зверь больше не был её неуклюжим ворчливым напарником. Всё нутро затопило предчувствием подступающей беды.

‒ Славяна сделала свой выбор, ‒ холодно возвестил связной, глядя Игнату в глаза. ‒ Тебе придётся вернуться в квартал самоубийц. Твоё тело на пределе, ты сам это чувствуешь. Осталось недолго.

‒ Я знаю, сколько осталось. Я чётко рассчитал дозировку. Дай нам ещё немного времени, ‒ попросил Игнат, спокойно глядя Ною в глаза.

‒ Я уже дал тебе слишком много шансов и времени, ‒ енот устало потёр переносицу. ‒ Но ты же видишь, она не хочет возвращаться.

По хребту Яны прокатилась ледяная волна. Они стояли посреди опустевшей, усыпанной цветами улицы. Двое не до конца умерших людей и запертое в тело енота, бесконечно уставшее от чужих проблем существо.

Хвост процессии практически скрылся из виду. Дымное марево тонкого места между мирами почти рассеялось, и свежий, пахнущий подступающим дождём ветер прочистил мозги.

Игната ждёт вечное заключение в квартале самоубийц. Потому что в этот раз без помощи ему не выбраться. Потому что он даже не станет пытаться. Не оставит её здесь. Снова. Это читалось в кривящихся уголках его губ, в упрямо вздёрнутом подбородке, в нежно сжимающих её предплечье пальцах.

Он готов ради неё провести вечность в клетке, а она? Боится прожить короткую человеческую жизнь в искалеченном теле?

Яна вцепилась в рукав Игната и сорвалась с места.

Хвост процессии был ещё виден. Небо за спиной ворчало далёкими раскатами грома, звон гитарных струн тонул в рёве ветра, отдаляясь слишком быстро. Они бежали, едва касаясь ногами мостовой. Практически летели. Но процессия, словно в дурном сне, только отдалялась.

Первые капли дождя упали на разгорячённую кожу, почти обжигая, руша марево перехода.

Они опоздали. Замерли посреди пустынной улицы, растерянно прижимаясь друг к другу. Дождь хлынул стеной. Злые ледяные струи дробно колотили по крышам, хлестали по ссутуленным спинам. Яна глядела на их намертво переплетённые пальцы и гадала, пустят ли её жить в квартал самоубийц, когда сердце там, в реальности, перестанет биться.

Цокот когтей по мостовой Яна различила даже сквозь шум ливня. Ной, мокрый и взъерошенный, приближался медленно и неотвратимо. Пухлое серое тельце больше не казалось нелепым. Сквозь чёрные бусины глаз на Яну смотрело что-то древнее и неподкупное.

‒ Время вышло.

Яна неосознанно шагнула вперёд, заступая еноту дорогу.

‒ Нет! Игнат ещё жив.

‒ Надолго ли? ‒ енот сощурил глаза и склонил голову набок. ‒ Он оставил себе только один путь к спасению ‒ твоё пробуждение. Кто откачает этого запертого в квартире дурака, если ты решила остаться здесь? Забившись в раковину и старательно прячась от своего прошлого.

Игнат за её спиной напрягся. Яна прижалась к нему, то ли пытаясь удержать от необдуманных действий, то ли ища утешения.

Где-то там, по ту сторону границы, он боролся за жизнь. Где-то там лежало её безвольное, истыканное иголками тело.

Яна крепко зажмурилась. Губы, сухие и горячие, коротко тронули её лоб. Игнат бережно, но настойчиво выпутал ладонь из её пальцев.

Яна слышала отдаляющиеся шаги. Тяжёлые и уверенные. Раскалывающие землю между ними бездонной пропастью.

Она кусала губы и упрямо стискивала горящие веки. К шагам прибавился цокот когтей. Ветер свистел в водосточных трубах. Рокотала приближающаяся гроза. В ушах шумел пульс.

Яна жмурилась и вслушивалась. Искала. Набиралась сил, чтобы заглянуть в старательно запертый уголок сознания.

Звук был робким и коротким. Он мелькнул на грани слышимости и скрылся.

Яна впилась ногтями в ладонь. Писк повторился. Рваный. Нарастающий. Дублирующий ритм её сердца. Шкалящий. Набирающий обороты. Заполняющий собой всё.

Писк приборов опутал сознание, дёрнул в темноту.

Он всегда был рядом. Звучал лейтмотивом в её снах, бился на уголке сознания во время видений. Тело, уставшее лежать мёртвым грузом, тянуло назад. Сопротивлялось лишь упрямое сознание.

Писк и темнота заполнили собой всё. Накрыли колпаком, отрезая рокот грома, порывистый свист ветра и шаги. Тяжёлые, усталые ‒ человека. Когтистые, бодрые ‒ енота.

‒ Наконец-то. Передай ей, что это тело мне не нравится. Пусть в следующий раз так не облажается.

Яна не слышала ‒ не могла слышать ‒ ворчливый голос бывшего напарника.

Боль накрыла её резко, заставив задохнуться. Спину выгнуло дугой. Больничные датчики заголосили, призывая медицинский персонал.

Реальность встретила болью в каждой клеточке, удушающим запахом лекарств и единственной бьющейся в голове мыслью. Успеть. Объяснить налетевшим врачам, что спасать нужно не её.

В конце концов, все свадебные клятвы они уже нарушили ‒ не позволили смерти себя разлучить. Осталось не позволить сделать это жизни.