Читать книгу Убийца королевы - Себастьян де Кастелл - Страница 10

Два дня в пути, двенадцать часов в камере, двадцатиминутный судебный процесс перед скучающим и раздражительным старым магистратом – и меня наконец-то притащили в королевский зал правосудия, по всем правилам осуждённого за довольно неаккуратное объявление войны Дароменской империи. До сих пор мои преступления были совершенно непреднамеренными, но имелся неплохой шанс, что я убью их королеву – в этом заключалась определённая ирония.

Собралась полная комната высокомерной знати; столпившись вокруг трона своей одиннадцатилетней правительницы, они бросали на меня злорадные взгляды, нетерпеливо предвкушая, как меня повесят. Это не слишком улучшило моё мнение о дароменском обществе.

Королевский зал правосудия был красив так, как может быть красива только ложь – хорошо рассказанная, переданная тебе на ухо мягкими быстрыми движениями обольщающего языка. Весь дворец как будто вырезали из единого куска полированного мрамора. Изукрашенные колонны тянулись от пола до великолепного сводчатого потолка, на котором не видно было ни стыков, ни швов. Изящные золотые и серебряные инкрустации, переплетённые, точно любовники, и резные панели вишнёвого дерева на стенах рассказывали о том, как Даром из хаотичного сборища пастухов превратился в самую могущественную империю континента. Все эти изображения вели туда, где сидела и ожидала меня самая молодая (а возможно, самая старая, если верить историям) правительница мира.

Её трон, вырезанный из дуба, был маленьким и почти нелепо скромным. Дароменцы воображают, будто эти штрихи смирения отличают их от более жестоких империй древности. Они – сложные люди, воспитанные на философии, сельском хозяйстве и конечно же войне. Такое воспитание объясняет дароменский способ ведения дел: во-первых, попытаться убедить вашу маленькую страну присоединиться к империи с помощью полных благих намерений и цивилизованных переговоров о выгоде территориального партнёрства; потом подкупить заверениями, что у вас будут лучшие поставки еды, чем когда-либо; если же не сработает ни то ни другое, выбить из вас дерьмо с помощью самой большой и лучше всего обученной армии на континенте.

Но если Дароменская империя вобрала в себя ресурсы и граждан других наций, она вобрала многое и от чужих культур. Повседневная жизнь в дароменской столице не имела ничего общего с жизнью пасторальных пастухов с их высокими гнедыми конями и вспыльчивым яростным нравом. О, некоторые из тех людей сохранились до сих пор – сотни тысяч их жили в маленьких поселениях, разбросанных вокруг Дарома. Но теперь они стали реликтами. Милые анахронизмы, давно заброшенные их прапраправнуками. Если не считать «паломничества в глубинку» – своеобразного обряда посвящения дароменских подростков, – средний представитель знати в течение многих поколений не видел никого из своих более грубых сородичей. Думаю, поэтому королеве можно было простить вопрос, который она задала:

– Вы один из жителей нашей глубинки?

Её голос был тихим, но полным достоинства, приятным, если не утешающим – по контрасту с грубыми руками маршалов, заставивших меня опуститься на колени перед троном.

Королева оказалась красивой девочкой. Выбор невест, который её далёкие прапрадедушки неоднократно делали сотни лет назад, похоже, закрепил более смуглый цвет кожи, чем у большинства её подданных. На чёрных волосах, обрамлявших тугими кольцами юное лицо, был простой головной убор. Первые намёки на скулы, маленький плоский нос, мягкая линия подбородка одиннадцатилетнего ребёнка. Золотистое кружевное платье с розовой отделкой прикрывало её от основания шеи до ног и запястий. Она не носила ювелирных украшений, кроме простого серебряного венца с единственным чёрным драгоценным камнем в середине, поверх головного убора.

– Нет, госпожа, – ответил я. – Я вовсе не из «жителей глубинки».

Кто-то стукнул меня сзади по голове. Подозреваю, это сделал маршал Харрекс. До сего момента он вёл себя достаточно дружелюбно, но здесь, в королевском зале правосудия, ему, наверное, полагалось обращаться сурово с теми, кто близок к петле. Наклонившись, он прошептал мне на ухо:

– Ты будешь называть её «ваше величество», или меня заставят выпотрошить тебя прямо здесь.

– Нет, ваше величество, – поправился я.

– Простите мое предположение, – сказала королева, слегка наклонив голову к плечу и рассматривая меня, – но у вас доброе лицо, в отличие от тех, кого обычно ко мне приводят. Мне оно напомнило… жителей нашей глубинки.

Я невольно рассмеялся, услышав это. Подозреваю, маршал тоже рассмеялся, поскольку не ударил меня снова.

– Прошу прощения, ваше величество, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь говорил так о моём лице.

Я подмигнул левым глазом.

Она слегка наклонилась, чтобы заглянуть под поля моей шляпы.

– А, конечно, чёрные метки. – Она говорила странно печальным тоном. – Как плавные буквы языка, который мы все забыли. В них есть какая-то магия, верно?

– У него Чёрная Тень, ваше величество, – сказал маршал Харрекс.

Её величество наклонилась ближе и вгляделась в меня ещё внимательней.

– Да, – сказала она, – я это заметила, и всё-таки я считаю, что у вас доброе лицо, несмотря на дьявольский вид вашей татуировки.

Потом она посмотрела на мою шляпу.

– И вы носите шляпу жителя приграничья, совсем как наши любимые пастухи! – восхищённо заметила она.

Её открытая наивность действовала мне на нервы.

– Она просто защищает моё лицо от солнца, вот и всё.

Королева молча кивнула, но продолжала смотреть на шляпу.

– Эти символы…

– Просто невежественное суеверие, ваше величество, – раздался голос позади трона.

Я посмотрел на стоявшую за королевой женщину с каштановыми волосами. Поверх её длинной белой одежды была широкая розовая кружевная полоса, прикрывающая плечи. Рядом с ней стояли мужчина повыше и светловолосая женщина, оба в похожем одеянии, он – с золотистой кружевной полосой, она – с бледно-голубой.

– Простите мою наставницу, мастер Келлен, – сказала королева со странной смесью раскаяния и тревоги в голосе.

Я покачал головой.

– Господин Келлен, а не мастер.

Королева сощурилась.

– Вы не маг? Но эти символы на вашей шляпе, и татуировки на предплечьях… Я решила, что вы – джен-теп.

– От которого отреклись, ваше величество. Лёгкие разногласия с отцом.

– Могу я поинтересоваться природой этих разногласий?

Раздался кашель, и глаза королевы быстро обежали комнату, как будто она знала, о чём думают десятки собравшихся знатных людей. Предполагалось, что эта беседа будет чистой формальностью, предшествующей моему обезглавливанию, перед обедом.

– Небольшой вопрос мистической теологии, ваше величество. Мы поспорили из-за того, не был ли я на самом деле ребёнком демона, которого Чёрные Тени подбросили взамен его настоящего сына.

Строго говоря, произошло другое, но это было чуть менее унизительно, чем правда.

– Очень хорошо, – сказала королева, не обратив внимание на то, что я считал прекрасным юмором висельника. – Вас известили, и вы полностью понимаете, почему вы здесь, господин Келлен?

– Потому что я нарушил закон, ваше величество. О, и потому что сегодня моё восемнадцатилетие, что даёт право вынести мне смертный приговор здесь, среди вашего прекрасного, цивилизованного народа.

У неё был слегка удивлённый вид.

– Вы довольно молоды, чтобы вас казнили за измену, если не возражаете, что я так говорю.

– Вы чуточку молоды, чтобы посылать меня на смерть, если не возражаете, что я так говорю, – ответил я.

В комнате раздались смешки, и лицо королевы нерешительно дрогнуло. Она гадала – не потешаюсь ли я над ней. Королева или нет, она была одиннадцатилетней девочкой в комнате, полной взрослых… Ну, одиннадцатилетней девочкой, если вы не купились на дароменские громкие фразы о том, что их правительница – это реинкарнированная душа целого ряда предыдущих монархов, отчего её возраст становился эдак под две тысячи лет.

Харрекс снова ударил меня по затылку.

– Маршал, – сказал я, не оборачиваясь, – если вы будете и дальше продолжите гладить меня по головке, люди начнут думать, что вы ко мне неравнодушны.

Я услышал, как что-то острое выскользнуло из его ножен.

– Маршал, – мягко и спокойно упрекнула девочка, – зачем вы обнажили клинок перед своей королевой?

Это едва ли был вопрос. Она восстановила своё главенство в комнате, не топая ножками и не повышая голоса.

«Хорошая тактика», – подумал я.

Какое бы там оружие ни вытащил Харрекс, оно было быстро убрано.

– Простите, ваше величество. Я лишь стремился обеспечить вашу безопасность.

Напрашивалась дюжина логических ответов от «я знаю, что вы думаете только о моих интересах» до «парень стоит на коленях, в наручниках, которые нельзя снять, – вы что, идиот?». Королева ничего подобного не сказала. По сути, она долгое время вообще ничего не говорила.

– Господин Келлен, теперь мы продолжим, – в конце концов произнесла она. – Я спрашиваю ещё раз – сообщили ли вам, полностью ли вы осознаете, почему вы сегодня передо мной?

Вот оно, дароменское правосудие в действии. Дароменцы считают смертный приговор настолько гнусным и настолько попирающим общественное благо, что даже когда суд магистрата уже рассмотрел ваше дело, когда этот самый магистрат вместе со своим уважаемым Советом Девяти вынес решение, смертный приговор не может быть приведён в исполнение, пока сама королева не допросит подсудимого и не вынесет вердикт. И опять-таки, как и всё, что делают дароменцы, это выглядит очень цивилизованным – пока ты не догадаешься, что беседа с королевой занимает в среднем две минуты и ни один монарх никогда, ни разу за последние двести лет не отменял вердикт магистрата.

– Мне сообщили, и я понимаю, – ответил я вопреки всем ожиданиям.

В комнате стало тихо. Обычно обвиняемый или говорит, что ему ничего не сказали, или что он не понимает вердикт. Но это ни на что не влияет, потому что в подобном случае один из маршалов просто повторит вердикт, а потом тебя всё равно убьют. Мой план давал ненамного больше шансов, но его достоинство заключалось в его оригинальности.

Я понял, что меня собираются убить, что бы я ни сказал. Прямо здесь, перед королевой (потому что дароменское чувство справедливости конечно же требует, чтобы одиннадцатилетняя девочка, убивая кого-то, стала свидетельницей того, как это происходит). У меня не было никакого оружия, и, конечно, у меня отобрали футляры с порошками. Меня снова обыскали с ног до головы, как только мы прибыли, – по моему мнению, для таких предположительно приличных людей слишком тщательно обыскали. Но, убедившись, что мне не удалось пронести оружие, они не проверили ни мои пальцы, ни ногти. Последние три дня плена я заботился о том, чтобы ни к чему не прикасаться этими пальцами. Есть, пить и ходить в туалет – всё это намного труднее без помощи рук, уж поверьте.

Поэтому теперь я считал, что шансы на то, что у меня на пальцах осталось достаточно порошка на единственный взрыв, – пятьдесят на пятьдесят. Когда мне зададут вопрос: какова моя последняя просьба, я попрошу, чтобы с меня сняли наручники, дабы я мог встретить смерть с неким подобием свободы. Опять же, план без всяких гарантий, но они не слишком обеспокоятся, ведь вряд ли мне позволят приблизиться к королеве хотя бы на два фута. Но даже со следами порошка на пальцах я смогу метнуть заклинание на добрых пять ярдов. Поэтому идея заключалась в том, чтобы заставить снять с меня наручники, а потом взорвать этого милого, деликатного одиннадцатилетнего ребёнка, заставив её мигом воссоединиться с предками.

Вы можете спросить – а какой от этого будет толк? Вероятно, никакого. Вероятно, некий так называемый «герой» просто убьёт меня на месте, чтобы прославиться. Но вот в чём дело: у каждого правителя есть враги. Всегда есть какой-нибудь граф Такой-то или барон Сякой-то, которые считают, что править полагалось бы им, а не сопливой девчонке с претензиями на принадлежность к некому мистическому реинкарнирующемуся роду. Поэтому имелся шанс – маленький шансик, но хоть какой-то, – что Элита Забана не врал, и, если я убью королеву, некая часть двора перехватит власть, прежде чем два маршала за моей спиной воткнут клинки мне в затылок. В конце концов, я мог быть ассасином, которому заплатил парень, собирающийся занять трон.

Итак, в лучшем случае выдвигается некто, испытывающий ко мне легкую благодарность за то, что я избавил его от конкурента. В худшем случае я убью девочку, которая не сделала ничего плохого. Ну, не считая того, что приговорила меня к смерти.

Харрекс снова меня ударил – не сильно, просто чтобы напомнить мне, что я всё ещё тут.

– Её величество задала тебе вопрос, изгой. Отвечай.

Я потряс головой, пытаясь вспомнить, о чём она говорила.

– Простите, ваше величество, я отвлёкся.

В комнате снова засмеялись.

– Я спросила, почему вы сделали то, что сделали, господин Келлен, – сказала королева.

– Вытер кровь флагом?

Я посмотрел на пятна на своей потрёпанной путешествиями одежде.

– Я не хотел испачкать свою лучшую рубашку. Они дорогие, знаете ли.

– Я говорю о человеке, которого вы убили.

Высокая наставница с каштановыми волосами шагнула из-за трона.

– Ваше величество, у вас сегодня много уроков. Вы должны быстро покончить с этим делом.

По всем общепринятым меркам наставница казалась красивой женщиной, пока я не заметил, с каким выражением лица она на меня смотрит. После чего она очень быстро стала по-настоящему уродливой.

– У меня всё ещё есть вопросы к господину Келлену, – слегка нерешительно ответила королева.

Мужчина повыше наставницы, чьи редеющие седые волосы противоречили его телосложению солдата, положил руку на спинку трона.

– Ваше величество знает, что если нам приходится задерживаться, уроки обычно становятся более… трудными.

На его лице играла искренняя улыбка.

Королева быстро взглянула мне в глаза. Это было странное, инстинктивное движение, как будто она надеялась на поддержку. «Эй, не смотри на меня, девочка. Мне плевать, насколько трудными они делают твои уроки арифметики».

Она взяла себя в руки.

– Тем не менее, наставник Кореш, таков мой королевский долг и прерогатива – позаботиться, чтобы смертный приговор соответствовал преступлениям обвиняемого.

Мужчина снял руку с трона и шагнул назад. Он всё ещё улыбался, но не по-настоящему, если вы понимаете, что я имею в виду.

Я кашлянул.

– Отвечая на ваш вопрос, ваше величество: я сделал то, что сделал, потому что полагал это адекватной ответной мерой.

Теперь королева глядела на меня широко раскрытыми недоверчивыми глазами.

– Вы оборвали человеческую жизнь из-за игры в карты, господин Келлен. Это вряд ли адекватная ответная мера на игру!

– А, – только и сказал я.

– Что?

– Правильно ли я предполагаю: хотя у вас, похоже, нет недостатка в наставниках, но наставника в картах нет?

– Вы правы, господин Келлен. У меня нет наставника в картах. А почему он должен у меня быть?

– Просто потому, что карты – не игра.

– И что же они такое, если не игра?

– Они – карта мира, ваше величество. Предсказание будущего. Переговоры между воюющими государствами. И всем нам приходится играть теми картами, которые нам выпали.

– Что ж, это, похоже, важные сведения для королевы.

И снова беспокойный танец её глаз, но лишь на короткий миг. Потом я увидел нечто совершенно другое – выражение, неожиданное для лица маленькой девочки: у неё был вид игрока, который собирается блефануть перед другим игроком. Она повернулась к Корешу и двум женщинам за троном.

– Учёные наставники, есть ли среди вас тот, кто учит играм в карты?

На сей раз ответила госпожа с каштановыми волосами:

– Ваше величество, мы – наставники королевского дома. Мы не играем с куклами, мы не читаем сказок и не развлекаемся картами.

– Вашему величеству следует подумать о своих уроках, – сказала светловолосая наставница.

Она была чуть младше остальных и, в отличие от своих коллег, говорила так, будто искренне заботилась о королеве.

– Ваши наставники дерзкие, – сказал я. – Удивляюсь, что вы не приказываете их высечь, ваше величество.

– Похоже, они и наполовину не такие дерзкие, как вы, мастер картёжник.

Я пожал плечами.

– Мертвецу не нужны хорошие манеры. Но, если ваше величество желает, я буду счастлив высечь любого вашего подданного, которого вы считаете заслуживающим порки. О, я даже мог бы порекомендовать, чтобы мы начали с этого моего друга, маршала Харрекса. Конечно, если вы не предпочитаете, чтобы я сперва высек ваших наставников, что тоже было бы неплохо.

– Убейте этого дурака! – закричал седовласый наставник Кореш маршалам за моей спиной.

– Ах, – сказала королева – мягкое и спокойное противопоставление гневу наставника, – вижу, вы не совсем понимаете наши обычаи, господин Келлен.

– Не понимаю, ваше величество. Неучёному изгою вроде меня сдаётся, что ваш наставник только что пытался перечить своей правительнице. В большинстве мест, где я бывал, это сочли бы изменой.

– Да, я понимаю ваше замешательство, – сказала королева. – Вы не знаете, что королевские наставники не подлежат никакому наказанию со стороны нашей императорской персоны.

Я посмотрел на неё, чтобы убедиться – она не шутит. Моя бывшая наставница-аргоси, Фериус Перфекс, раньше говорила мне о чём-то подобном, обучая обычаям мира, но я всегда считал: это просто разновидность дароменской брехни о справедливости и хорошем правлении, маскирующая тот факт, что правители обычно делают всё, что захотят.

– Вижу, вы относитесь к моим словам с недоверием, господин Келлен. Но уверяю вас, это правда. В конце концов, разве могут королевские наставники дать образование юному монарху, если им приходится бояться наказания за то, что они назначили уроки или осудили плохо сделанное задание?

– Итак, троица там, позади вас, стоит превыше закона?

Королева покачала головой.

– Нет, ни один гражданин не стоит превыше закона. По правилам наставник может быть уволен, как только мне исполнится тринадцать, или если за его увольнение выскажется четыре пятых аристократов при моём дворе. В этот момент он теряет право на особую защиту.

Я посмотрел на трёх наставников позади королевы. Не похоже, чтобы их слишком беспокоила такая возможность.

– Простите, ваше величество, но мне трудно вообразить, чтобы четыре пятых любой группы людей смогли сойтись на том, что солнце светит.

Кореш шагнул вперёд, снова опустив руку на спинку трона – так, будто трон принадлежал ему.

– Это для того, чтобы позаботиться о должном образовании юного монарха, ты, высокомерный дурак из приграничья. Ты можешь вообразить народ, которым правит невежественное и недисциплинированное дитя?

– Я думал, её величеству больше двух тысяч лет.

Королева заговорила раньше остальных:

– Моя душа и вправду является душой первых дароменских королей и королев. Но мое тело и… некоторые это оспаривают… мой разум – всё ещё тело и разум маленькой девочки. Поэтому мне нужны наставники, и они должны иметь определённые… дискреционные полномочия.

Она быстро потёрла край своего рукава. На мгновение показалась маленькая часть её левой руки. Под розовым кружевом я увидел то, что смахивало на метку. На родинку.

– Мы все должны – как вы выразились? «Играть картами, которые нам выпали»?

Я небрежно кивнул, как будто ничего не заметил.

– Понимаю. И ценю время, которое ваше величество милостиво тратит на обдумывание моего дела, откладывая свои уроки. Могу я попросить лишь об одном – чтобы маршалы сняли с меня наручники перед тем, как меня обезглавить?

Она насмешливо улыбнулась.

– Похоже, вам не терпится расстаться с жизнью, господин Келлен. Я задерживаю вас, отвлекая от чего-то важного?

Двор снова рассмеялся, после чего послышалось нечто вроде всеобщего расстроенного вздоха. Наверное, то было рекордное время для одного из королевских допросов, и мы, в конце концов, не давали всем пообедать. Я собирался ответить, когда королева внезапно спросила:

– Вы сыграете со мной в карты, господин Келлен?

– Ваше величество… – предупредила наставница с каштановыми волосами.

– Умолкните, наставница Аррасия, – огрызнулась королева. – Я пока ещё королева Дарома?

Ответа не последовало.

– Я задала вопрос, наставница Аррасия, – я пока ещё королева этого народа?

Аррасия выжидала до последней возможности, прежде чем, наконец, ответить:

– Конечно. Никто не ставит под сомнение, что вы наша правительница.

– Тогда я изучу все возможные способы стать самым лучшим правителем, – сказала королева. – Итак, господин Келлен, вы утверждаете, что карточная игра – нечто куда более важное, чем я предполагала. По-видимому, она сто´ит человеческой жизни, а может, даже больше, если вам верить. Вот почему я хочу понять этот феномен. Поэтому спрашиваю ещё раз, господин Келлен: вы сыграете со мной в карты?

Мои мысли понеслись вскачь, когда я попытался догадаться, что она замышляет. Это какой-то трюк? Как такое возможно? В числе самых важных уроков, какие преподала мне Фериус, был арта превис – талант убеждения. И в данную минуту этот талант говорил мне: «Подыграй». Но дело в том, что мне всегда лучше удавался арта валар – или то, что Фериус называет «бахвальством», потому я решил немного испытать удачу.

– Ваше величество, боюсь, я не смогу добросовестно выполнить вашу просьбу.

– Почему?

– Потому что человек не может играть в карты без ставки.

– Что такое «ставка»?

– Пари, ваше величество. Каждый из нас должен иметь то, что выиграет или проиграет. Иначе карточная игра станет бессмысленной.

Королева задумчиво кивнула.

– А, понимаю. Что будет подходящей ставкой в данном случае, господин Келлен?

– Ну… Полагаю, вы могли бы даровать мне жизнь, если я выиграю.

Аррасия глумливо усмехнулась. Лицо Кореша было не на шутку обеспокоенным. Светловолосая наставница выглядела слегка озадаченной.

– Понимаю, – повторила королева. – А если я выиграю, что я получу?

Я беспомощно пожал плечами.

– Боюсь, мне нечего предложить, поскольку моя жизнь уже в ваших руках.

Королева с минуту поразмыслила.

– Это правда, – сказала она, – в моей власти решить, жить вам или умереть, но я согласна принять вашу жизнь как ставку.

Я печально покачал головой.

– Увы, ваше величество, так не получится. Видите ли, поскольку проигрыш не сделает меня более мёртвым, чем отказ от игры, я буду склонен играть безрассудно. Если бы у меня было что-нибудь настоящее, чтобы поставить на кон, это повлияло бы на мои решения.

– Очень хорошо. Если я проиграю, вы будете вольны уйти. Если я выиграю, у вас заберут жизнь без права на последнее желание. Я знаю, это немного – лишиться глотка вина или последнего слова, – но, может быть, хватит, чтобы удержать вас от чересчур безрассудной игры.

Я почувствовал, как глаза мои широко распахнулись. Да, это проблема. Теперь, если я проиграю (как ни трудно такое вообразить, ведь моя противница – одиннадцатилетняя девочка, которая даже не знает, что такое «ставка»), я не смогу потребовать, чтобы с меня перед казнью сняли наручники. Если я выиграю, освободит ли меня королева, как обещает? Она ведь потеряет уважение всего двора.

Королева исподтишка потёрла кружево на шее, обнажив пожелтевшую кожу вокруг пятна потемнее. Я не сомневался – это синяк. Что она замышляет? Каков её завершающий ход? И почему, о предки, я не обращал больше внимания на уроки Фериус, когда та пыталась научить меня арта превис?

Я продолжал надеяться, что кольца вокруг моего глаза начнут поворачиваться, как шестерёнки замка, и откроют в видении правду. В Эбеновом аббатстве другие Чёрные Тени называли такую способность энигматизмом. Ужасно впечатляющее название для того, что по большей части награждало меня головной болью и никогда не давало ответов, если мне случайно не приходил в голову абсолютно правильный вопрос.

«Что она замышляет?» – нерешительно спросил я.

Ничего. Никакого красноречивого пощипывания кожи вокруг глаза, никаких таинственных озарений насчёт тайных мотивов. Этот кон я сыграю на свой страх и риск. За последнюю пару лет я стал дьявольски хорошим игроком, поэтому, если не смогу победить одиннадцатилетнюю девчонку в её первой игре, пусть забирает мою голову.

– Я согласен на ваши условия, – сказал я.

– Довольно! – закричал Кореш, вероятно, не в силах больше сдерживать презрение ко мне или к королеве. – Магистрат Чапрек, не могли бы вы посоветовать её величеству соблюдать приличия? Или я должен сделать это сам?

Магистрат, сопроводивший нас в зал суда – тот самый старик, который недавно вынес мне приговор, – шагнул вперёд. Мне редко доводилось видеть человека, так сильно нуждавшегося в маскирующих чарах, чтобы исчезнуть.

– Ваше величество, – осторожно проговорил он, – ваша прерогатива допрашивать подсудимого так, как вы считаете нужным, и вынести приговор – будь то жизнь или смерть – так, как вы считаете нужным.

Кореш бросил на Чапрека угрожающий взгляд.

– Однако, – продолжал магистрат, – подумайте о последствиях своего поступка. Если вы проиграете этому человеку, этому картёжнику… суд окажется в неловком положении, поскольку…

– Понимаю, – ответила королева. Её голос был таким же мягким, как всегда, но в комнате почему-то стало немного прохладнее. – Вы хотите сказать, почтенный магистрат, что, по-вашему, двухтысячелетняя правительница дароменской династии будет побеждена в испытании умов заядлым карточным кидалой?

Странно… Большинство людей не знали, что такое карточный кидала – особенно те, кто сами никогда не играли. Королева знала о моей профессии больше, чем хотела показать. Со своей стороны, магистрат Чапрек выглядел, как человек, внезапно осознавший, что стоит по пояс в зыбучих песках.

– Я… Нет, конечно нет, но…

– Или вы предпочли бы сказать двору, что, поскольку я всего лишь глупая одиннадцатилетняя девочка, я наверняка проиграю в простой карточной игре?

– Я… Ваше величество, это…

– Будьте добры ответить на вопрос, который задала ваша королева, почтенный магистрат.

Чапрек оказался лицом к лицу с неприятной дилеммой. Если он и вправду верит, что королева – двухтысячелетняя душа, у него нет никаких оснований сомневаться в её способности выиграть партию в карты. Если он будет настаивать на возможности её проигрыша, он тем самым объявит, что правительница Дарома – всего лишь одиннадцатилетняя девочка. Надо отдать должное её величеству: она умела блефовать.

Магистрат, шаркая, отступил обратно в толпу.

– Конечно, ваше величество, простите мою дерзость.

– Что ж, отлично. Мы с господином Келленом сыграем партию и увидим, чей разум острее. А теперь – у кого-нибудь есть колода карт?

В комнате наступила тишина, пока аристократы переминались с ноги на ногу и поглядывали друг на друга. Прошло около минуты, и тут за моей спиной кашлянули.

– Я, э-э… Кажется, у меня есть при себе колода, ваше величество, – сказал грубый голос.

Королева приподняла бровь.

– Маршал Харрекс, если я правильно поняла, вы держите при себе колоду карт?

– О нет, ваше величество… В смысле, да… В смысле – я, наверное, конфисковал их у кого-то и забыл от них избавиться.

Не обращая внимания на маленький скандал, королева сказала:

– Тогда нам повезло. Кто-нибудь, принесите стул для господина Келлена и стол. И ради бога, кто-нибудь, снимите с него наручники. Вряд ли он попытается меня убить, когда вы все здесь готовы меня защитить, верно?

Среди собравшихся послышались бормотание и ропот, но слуги всё-таки принесли маленький простой столик и стул, в то время как Харрекс расстегнул мои наручники.

Я сел на стул и, гадая, что делать дальше, посмотрел на колоду карт, лежащую между мной и королевой. Проблема заключалась в картах. Если я начну их тасовать, порошок с моих рук осыплется, и все мои попытки сохранить на пальцах достаточно крупинок, чтобы воспламенить своё заклинание, пойдут прахом.

Азартные игры приводят в действие вероятности. К несчастью и для меня, и для королевы, с точки зрения статистики лучшим ходом было её поджарить и надеяться, что благодаря этому я кому-то понравлюсь. Но перспектива переиграть предположительно двухтысячелетнюю правительницу Дарома, чтобы выйти отсюда свободным человеком и показать нос самой могущественной империи мира – немалое искушение. Я всегда оказывался на стороне проигравших сил. Всегда. Единственное, что помогло мне остаться в живых так долго, это то, что время от времени я рисковал.

– В какую игру сыграем, ваше величество? – небрежно спросил я.

– Прошу прощения?

– В какую игру? «Загон скота»? «Стрит и тузы»? «Королевский двор»? «Неровные ступеньки»?

– Подождите, – сказала королева. – Как вы сказали – «Королевский двор»? Расскажите мне об этой игре.

Я улыбнулся, взял колоду в правую руку и начал её тасовать, ощупывая карты, чтобы проверить – не краплёная ли колода у Харрекса, нет ли у некоторых карт заломов, помогающих ему жульничать. Это была дароменская колода, к которой я не привык. Фериус научила меня дюжине игр риска и стратегии, но мы редко играли колодой в шестьдесят пять карт: четыре масти, в каждой есть туз, девять нумерованных карт и пять картинок, а в придачу четыре разноцветных джокера, которые в дароменской колоде имели вполне подходящее название – «изгои».

– Что ж, ваше величество. Интересно, что вы выбрали «Королевский двор»…

– Потому что я королева?

– Нет. Хотя, полагаю, это тоже было бы логично. Но ваш выбор заинтересовал меня потому, что большинство игроков считают: «Королевский двор» раньше был куда более старой игрой под названием «Приграничье четырёх карт».

– Почему это важно?

– Ну, ваше величество, игра «Приграничье четырёх карт» пришла со старого континента, с равнин маленького местечка, некогда называвшегося Даромис – много, много веков назад, ещё до того, как её народ пересёк море.

Среди собравшейся знати пробежал шепоток. Даже наставники как будто заинтересовались.

– Эй, так и есть, – сказал за моей спиной Харрекс. – Кажется, я тоже об этом слышал.

Я сдал карты, мне и королеве по четыре, а ещё четыре положил картинкой вниз по углам стола.

– Четыре угловых карты – это «двор», – сказал я. – Игра простая. Чем больше у вас однотипных карт, тем лучше. Мы по очереди вытаскиваем из колоды по одной карте. Каждый раз, когда вы тащите карту, вы должны сбросить одну свою вверх картинкой в любой из четырёх углов двора. Ни в одном углу не может быть больше четырёх карт. Игра заканчивается, когда каждый из четырёх углов наполняется и на руках у нас остаётся по четыре карты. Вы можете играть теми картами, которые у вас на руках, можете взять карты из одного угла или сделать и то и другое. Но если вы выбираете и то и другое, вы должны взять карты в две руки, и карты в каждой руке должны побить мои. Вы имеете право первой взять ближайшие к вам углы, я имею право первым взять ближайшие ко мне.

Сутью «Королевского двора» являлись четыре угла: вы наблюдаете за другим игроком, чтобы увидеть, как он среагирует на то, что в каждом углу, и пытаетесь с помощью этих наблюдений угадать, какие карты на руках противника.

Королева рассмотрела свои карты, раскрыв их веером.

– А, понимаю. Итак, если карты в углу дополняют те, что у меня в руке, я могу собрать две более сильных сдачи, чем если бы я пользовалась единственным набором карт?

Я кивнул.

– Верно, но с тем же успехом вы можете застрять с одной отличной сдачей в руке и одной ужасной сдачей и тогда, скорее всего, проиграете. Поэтому есть пара разных стратегий. Вы можете просто играть, а можете скидывать в угол карты, которые вам понадобятся позднее, но тогда вы рискуете, что я возьму под контроль этот угол, складывая туда плохие карты.

– Значит, в игре все в точности как в жизни. Если я «скидываю», как вы сказали, одну часть моего двора, у которой слишком большое влияние, я рискую, что кто-то другой возьмёт контроль над двором, «скидывая» туда своих людей.

Я прикусил губу.

– Вы быстро учитесь, ваше величество.

Королева улыбнулась, по-видимому, довольная моей похвалой.

– Спасибо, мастер картёжник. Думаю, теперь я возьму карту.

Она взяла карту из колоды.

– Теперь вам понадобится какое-то время, чтобы… – начал я.

Она немедленно вытащила одну из своих средних карт и бросила её картинкой вверх в ближайший правый от меня угол.

– Или, полагаю, можете просто сделать вот так.

Я посмотрел на карту, которую она скинула. Это был валет колесниц.

– Довольно ценная карта, чтобы её сбрасывать, – заметил я.

Королева не ответила, а просто безмятежно посмотрела на меня.

Я взял карту из колоды. Не собираюсь рассказывать, какая у меня была сдача, потому что… Ну, нельзя приобретать такую дурную привычку. Достаточно сказать, что, по-моему, всё было в порядке. Я сбросил в левый от меня угол.

– Опять моя очередь? – спросила королева.

Я кивнул.

Она взяла вторую карту, потом сбросила ещё одного валета – на этот раз валета стрел. Она кинула его в тот же угол, что и раньше. Опасный ход, если только она не собиралась брать из этого угла. Но угол был на моей стороне стола, поэтому я имел право первым пользоваться им.

– Когда вы играли в карты с человеком, с которым потом дрались и убили его, ставки были очень высокими? – спросила королева. В её тоне едва угадывался хоть какой-то интерес.

– По правде говоря, дельце было небольшое, ваше величество. Мы поспорили из-за кобылы.

Я сбросил тройку клинков в угол, который она пополняла.

– И какова была природа разногласий? – спросила королева, взяв ещё одну карту.

– Я считал, что он слишком загоняет свою кобылу. Стыдно портить хорошую лошадь. Поэтому я предложил её купить. Он считал, что она стоит дороже, но мы сошлись на том, что я заплачу куда больше, если проиграю, или возьму её даром, если выиграю.

Королева уронила свою карту, на этот раз короля требушетов, в угол рядом с моей левой рукой. Она, похоже, не очень-то хорошо играла.

– Я не уверен, что вы до конца поняли правила игры, ваше величество. Не хотите ли, чтобы я объяснил их снова?

– Благодарю, думаю, я достаточно хорошо их поняла.

Я пожал плечами и взял следующую карту. Двойка колесниц. Мелочь. Наверное, мне стоит больше беспокоиться о собственной сдаче.

– Итак, – продолжала королева, – когда этот человек, Меррел из Бетриана, попытался сжульничать в карточной игре, поставив на кон всего лишь кобылу, которая на самом деле не очень-то была вам нужна, вы его убили.

– Откровенно говоря, ваше величество, я взял на себя труд спровоцировать его на поединок. Он был просто не очень хорошим дуэлянтом.

Я сбросил короля стрел в угол справа от королевы. Я сомневался, что мне придёт много таких карт, и думал, что лучше вывести их из игры, разбросав там и тут.

Королева посмотрела на меня.

– Это то, что вы называете «блефом», господин Келлен?

Вопрос меня удивил.

– Нет, ваше величество. Видите ли, мешая королям скапливаться, я…

– Нет-нет. Я имею в виду то, что вы солгали мне об игре с Меррелом из Бетриана, – небрежно сказала она, взяв ещё одну карту. – Вы сражались не из-за кобылы, не так ли?

Я на мгновение задумался, как бы ответить, но потом просто ответил. На самом деле мне нужно было сосредоточиться на картах, а не на игре.

– Да, ваше величество, на самом деле это была не кобыла.

– Женщина.

– Да.

– Вообще-то, жена того человека.

– Да.

– Но вы всё ещё лжёте мне, не так ли, господин Келлен? – спросила королева.

– Со всем уважением, ваше величество, я не понимаю, как…

– Это была и не женщина, верно?

Я на мгновение положил свои карты на стол рубашками вверх. Я знал, какие карты у меня на руках, знал, какие лежат по углам, и почти не сомневался, какие держит королева. Она хорошо играла – почти мастерски, если уж на то пошло. И уж наверняка лучше, чем имеет право играть одиннадцатилетняя девочка, только что выучившая правила. Но недостаточно хорошо. Мы с ней приближались к последней карте, и я знал, что могу выиграть.

– Да, ваше величество. Было бы правильней назвать её девочкой.

– Ей было двенадцать, – сказала королева.

Я кивнул, гадая, как она сумела это выяснить.

– На год старше, чем я сейчас.

– Да.

– Вы убили человека за шулерскую игру, потому что знали, что он будет и дальше… какой очаровательный эвфемизм вы упомянули перед моим двором? «Слишком загонять свою кобылу»?

– Откуда вы всё это знаете, ваше величество? – спросил я.

Пришла её очередь или сыграть тем, что у неё на руках, или одной из карт из угла, или тем и другим. Но она не двигалась.

– И вы не рассказали всё магистрату, потому что…

– Потому что это ничего бы не изменило.

Королева кивнула.

– Потому что закон есть закон, и в Дароме двенадцать – достаточно зрелый возраст, чтобы выйти замуж, если родители дают разрешение, неважно, каким бы старым и жестоким ни был муж.

– Верно.

– Потому что если бы вы пошли к маршалам, издевательства бы не прекратились. Вот почему вы разыграли карты, которые вам выпали. Зная, что факты не помогли бы в суде, вы решили вместо этого положиться на ум.

Я покачал головой. Во мне росло раздражение из-за того, что меня осыпал вопросами ребёнок.

– Нет, как я уже сказал…

– Вы рассказали им, что поспорили из-за кобылы, потому что в глазах закона кобыла или двенадцатилетняя девочка – всё едино. Она всё равно была его собственностью.

– Мне пришлось…

– Вы… Как такое называется? Вы «сбросили карты».

Она не давала мне закончить ни одной фразы.

– Проклятье. Я сверился с юридическими книгами, там нет…

– Вы ничему и никому не доверяете, кроме себя самого, верно?

– Больше мне некому доверять! – сказал я.

Вообще-то не сказал, а прокричал.

– Вы просто играете теми картами, которые вам выпали.

– Это всё, что я могу сделать!

– Это всё, что может сделать каждый из нас, не так ли, господин Келлен? – Голос королевы внезапно снова стал мягким и тихим. – Теперь смотрите на стол и играйте… вашими… картами…

Наши взгляды встретились, и мы не отвели глаз. Что она делает? Какой во всём этом смысл? Аристократы стояли тихо, как смерть. В глазах наставников читалось убийство. Я начал с простого, глупого, невероятного плана, а теперь не был уверен, кто кем играет.

Королева всего на мгновение прикрыла глаза.

– У нас истекает время, мастер картёжник. Я должна идти на уроки и не могу больше заставлять своих наставников ждать. Посмотрите на стол и примите решение.

Я посмотрел на карты. Королева выложила свои оставшиеся карты картинками вверх. Три десятки и валет. Солидная сдача, но неправильная. Она могла бы взять джокером и сразу выиграть, но джокеров она положила с моей стороны, где я имел право взять их первым. Что-то в выложенных картах меня беспокоило. «Четыре угла, – подумал я. – В них нет смысла».

Королева положила двух джокеров в один и тот же угол с моей стороны стола – как можно дальше от себя. Глупый ход. Я был ближе к ним и мог взять их раньше её. Она сбросила королеву требушетов рядом с собой. Но ещё она положила карты меньшего достоинства – двойку и семёрку – поверх королевы, ослабив угол. Там не было никакой силы. Вся сила была у джокеров.

Я на секунду взглянул на королеву. Она знала, что у меня на руках изгой клинков. Она должна была это знать, поскольку карта нигде больше не проявлялась. В некоторых играх изгои были козырями, но не в «Королевском дворе». Три короля на столе распределились по трём разным углам. Нечем там играть. Всё, что мне оставалось сделать, – это взять угол с остальными джокерами, и я выиграю. Бессмыслица! Королева явно знала игру – куда лучше, чем давала понять, – но сперва вела мастерскую стратегию, а потом предоставила мне решить, чем всё закончится. Я должен был быть дураком, чтобы не выиграть. Она что, позволяет мне победить? Почему? С какой стати?

Я поднял взгляд от стола, заглянул в глаза королевы и увидел навернувшиеся на них слёзы, как облака, собирающиеся закрыть ослепительное солнце. То, что таилось в её глазах, заставило меня впервые увидеть весь стол. А ещё то, что я вспомнил, как Фериус некогда рассказала мне на одной из своих магических попоек: джокеры в дароменской колоде символизируют тайное знание и ученические занятия, вот почему дароменцы называют их по-другому.

«Наставники».

Несмотря на всю кажущуюся небрежность этого процессуального допроса, королева знала, кто я такой – вообще-то, знала с самого начала. Изгой, меткий маг с плохой репутацией и длинным списком врагов. Мертвец, если я войду в Берабеск; тот, на кого джен-теп выдали ордер-заклинание; непрошеный гость в Гитабрии; человек, недостойный внимания в Дароменской империи – пока я не совершил ошибку, нацелившись на типа, который не перестал бы избивать свою двенадцатилетнюю жену. Моё повседневное выживание зависело от нескольких трюков, склонности к нечестной драке и желания играть на глупости людей умнее и намного могущественней меня самого. Эта одиннадцатилетняя королева только что подбила меня на игру в карты, которая была для неё лишь способом показать мне, что на самом деле происходит при дароменском дворе.

Действительно ли эта одиннадцатилетняя правительница хранит мудрость восьмидесяти поколений монархов? Я понятия не имел. Но сейчас, в данный момент? Она была перепуганной одиннадцатилетней девочкой, которую бьют и жгут её наставники, и она знала, что пройдёт немного времени, прежде чем они сделают кое-что похуже. Её окружали слабые люди. Двойки и семёрки, которые не будут её защищать или не смогут. Сильные карты – джокеры – не собирались позволить королеве дожить до её тринадцатилетия, когда она будет вольна править так, как сочтёт нужным.

– Пора, господин Келлен. Теперь вы должны сделать выбор.

Она подстроила мой выигрыш, без вопросов. Она как будто пыталась показать мне, что я могу ей доверять. Но куда это её приведёт? Она действительно просит меня отказаться от выигрыша? Отдать мой шанс на жизнь и свободу и довериться, что она меня прикроет? Я явился сюда, чтобы прикончить эту девочку в надежде на малый шанс спасти мою шкуру. Моя жизнь уже была в её руках, но теперь королева хотела, чтобы я сознательно её ей вручил.

Я посмотрел на угол с джокерами. Они были наставниками. Если я возьму их – я встану на их сторону. Она хотела, чтобы я выбрал угол с одинокой королевой.

«Проклятие, – подумал я, потянувшись за картами в углу, – Фериус предупреждала меня, как опасно играть на что-либо, кроме собственного кошелька».

– Королева выиграла! – объявил маршал Харрекс, когда я бросил на стол все свои карты.

Среди них не было ничего стоящего, кроме одинокой королевы и ещё более одинокого изгоя клинков.

Толпа зааплодировала. Громко. Их юная королева только что выиграла первую партию в карты и победила того, кто играл в карты каждый день жизни! Аристократы так гордились собой, что могли бы обмочиться и всё равно расхаживали бы с улыбками.

Королева не стала тратить время на то, чтобы понежиться в лучах их благожелательности.

– Что ж, это было презабавно, – сказала она, поднявшись. – Я решила, что, хотя господин Келлен явно ошибся насчёт важности карт, карточная игра всё-таки прекрасный способ провести время. Сим я прошу мой единый двор одобрить его назначение моим наставником в картах.

Кое-кто из знати засмеялся, раздалось несколько одобрительных возгласов. Аррасию это не позабавило.

– Нет! Это оскорбление королевских наставников.

– Да будет вам! – закричал кто-то.

– Ваше величество, – сказал Кореш (на его словах повисли сосульки), – двор имеет право обсудить и испытать любого наставника и проголосовать, годится ли он.

Королева разыграла свой самый большой блеф за этот день. Она повернулась и осмотрела толпу с театрально-усталым выражением лица.

– Королевский наставник Кореш прав. Если собравшийся двор того пожелает, можно и вправду отложить наш обед ещё на некоторое время, чтобы обсудить сравнительные достоинства назначения господина Келлена моим наставником в картах. Или, если большинство в четыре пятых согласится, мы можем пропустить дебаты, назначить господина Келлена наставником в картах, и двор будет волен отправиться на трапезу.

Удивительно звучный хор «Да!» раздался в зале.

Аррасия начала что-то говорить, но королева её перебила.

– Магистрат Чапрек, по вашему высокоучёному мнению, «да» исходит от четырёх пятых двора?

Чапрек выступил вперёд, несчастный, но сдавшийся.

– Я бы сказал, воистину исходит, ваше величество.

– Значит, решено, – заявила королева. Её голос больше не был мягким, спокойным ветерком, который я слушал минувшие полчаса. Теперь он был сильным, резким и победным. – Сим господин Келлен назначается наставником в картах дароменского двора, со всеми правами, привилегиями и защитой, какие даёт эта должность.

Она повернулась ко мне и сказала уже тише:

– Хотя мне кажется, я бы устала от этих отметин вокруг левого глаза, господин Келлен. Если ваше служение мне и дальше будет таким же забавным, каким было сегодня, я могу пустить в ход кое-какие из моих значительных средств для поиска способов удаления этой «Чёрной Тени»… То есть, если вы сочтёте такие изменения приемлемыми.

Я попытался прочесть что-то в её глазах, но они были недвижимой спокойной водой.

«Ваше величество, вам или действительно две тысячи лет, или вы самая умная одиннадцатилетняя девочка, которую когда-либо видел мир».

– Полагаю, я смог бы приспособиться к такому результату, – сказал я.

Она улыбнулась и слегка кивнула. Между нами был заключён своего рода контракт, но только один из нас знал его точные условия. Королева развернулась и пошла к выходу в коридор в восточной стороне комнаты; слуги – за ней по пятам.

Королевские наставники остались.

– Я бы не торопился праздновать, – сказал мне Кореш достаточно тихо, чтобы не услышали те, кто покидал комнату со всей быстротой, с какой ноги могли уносить голодные животы.

– Вы не задержитесь здесь надолго, «наставник в картах», – издевательски проговорила Аррасия. – У вас нет друзей при дворе, нет основы власти. Через неделю вы снова будете стоять на коленях, а королевские уроки возобновятся с особенным пылом.

Кореш нависал надо мной, ожидая, что я съёжусь. На мгновение мне снова стало пятнадцать, я был пристёгнут к верстаку в полутёмном кабинете, надо мной стоял отец и окунал иглы в расплавленный металл, выжигая контрсигилы на татуировках вокруг моих предплечий, навеки лишая меня шанса стать истинным магом. Той ночью в его глазах горел самодовольный огонь, не слишком отличающийся от того, который я видел в глазах Кореша.

Фериус говорит, что самый опасный миг в жизни человека – это когда он только что спасся от смерти: осознание того, что ты совершил невозможное, делает тебя безрассудным. Полагаю, только это и оправдывает случившееся потом. Я посмотрел на светловолосую женщину, которая во время всех этих событий почти не раскрывала рта.

– Вы хотите что-нибудь добавить? – спросил я.

Она лишь на мгновение вскинула взгляд, прежде чем снова уставиться на мраморный пол.

– Я… Я служу желаниям её величества.

– И кто же вы? – спросил я.

– Я – Каранетта, господин Келлен. Я учу королеву математике и астрономии.

– Хммм… – Я кивнул. – Королева когда-нибудь получала синяки и ожоги на уроках математики и астрономии?

Женщина подняла глаза, слегка шокированная таким обвинением.

– Нет-нет. Её величество – самая талантливая ученица. Выдающийся ум. Она…

Я поднял руку.

– Прекрасно. Можете остаться.

Кореш толкнул меня рукой в плечо, и я невольно шагнул назад. Он был здоровяком и, наверное, мог бы одолеть меня в честном бою. Можно подумать, я когда-нибудь допущу честный бой.

– В каком смысле – «вы можете остаться»? – спросил он.

Я слегка засмеялся и покачал головой.

– Вы не поняли? Я думал, вам положено быть умниками.

– Поиграй с нами в игры, мальчик, и вскоре ты об этом пожалеешь.

Это заставило меня снова засмеяться.

– В самом деле? Вы всё ещё не смекнули? Придурок. Вы что, не слышали, что я раньше сказал? Я не играю в игры. У меня нет времени играть в игры. Думаете, я нужен королеве, чтобы обучать её карточной игре? Вы – глупые, высокомерные головорезы. Одиннадцатилетняя девочка, которую вы бьёте и обжигаете каждый день, только что наделила меня защитой королевского наставника. Здесь, перед всем двором. Меня нельзя привлечь ни за какой проступок. Единственный способ, которым можно от меня избавиться, – это суметь заставить четыре пятых двора меня уволить. Какова, по-вашему, вероятность, что в обозримом будущем кому-нибудь удастся этого добиться?

– Королевскому наставнику, которого находят мёртвым, нет пользы от королевской защиты, – улыбаясь, сказала Аррасия.

– Ты правильно поняла, тупица!

Фериус выбранила бы меня за это слово, но я почти не сомневался, что она нашла бы для Аррасии словечко ещё похуже.

– Королева разыграла изгоя клинков не без причины, госпожа. Поэтому, если ты и твой придурковатый дружок не исчезнете к тому времени, как все вечером отправятся в постель, я убью вас во сне.

– Ты никогда…

– Нет? А как, по-вашему, я выживал всё это время? Джен-теп, от которого отреклись, почти без магии, с ордером-заклинанием за мою голову и с метками Чёрной Тени на лице? Я меткий маг, госпожа. Я полагаюсь на магию, у которой есть полшанса оторвать мне руки всякий раз, когда я пускаю её в ход. И всё-таки я здесь. Думаете, я не знаю, как обойти любых стражников, или дружков, или охранные заклинания, которые вас здесь защищают? Думаете, я не постучусь к вам нынче ночью? Задайте себе один вопрос: вы и вправду хотите сыграть единственными картами, которые у вас на руках?

Аррасия начала было что-то говорить, но потом замолчала, повернулась и вышла через один из угловых проходов. Кореш последовал за ней. Я сделал несколько быстрых вдохов и выдохов, не в силах замедлить биение сердца – теперь, когда непосредственная опасность миновала.

В глазах Каранетты стояли слёзы. До этого момента я обращал на неё мало внимания. Она не казалась ни угрозой, ни союзницей, поэтому занимала мало места в моих мыслях.

– Мне так… так жаль, – сказала она. – Я знала, что они… Но я не такая, как Кореш или Аррасия. Я и вправду всего лишь учительница математики. У меня нет другой силы, кроме моих знаний, нет друзей или влияния при дворе. Я всего лишь…

Я хотел сказать: «Тогда какой от вас прок?» – но я только что едва избежал гибели в свой восемнадцатый день рождения, поставив на то, что одиннадцатилетняя девочка умнее всех политических сил при дароменском дворе. Я чувствовал себя милосердным.

– Идите. Просто преподайте королеве астрономию или что-нибудь ещё. Мне сказали, сегодня она пропустила большую часть своих уроков.

Каранетта мгновение медлила, как будто собиралась снова извиниться или начать открывать мне свои секреты. Вместо этого она кивнула и пошла прочь с глазами, полными слёз и душевной муки.

После её ухода я остался один-одинёшенек в зале королевского правосудия. Только сейчас мне пришло в голову, как невероятно глупо я себя вёл. Я был измучен, избит, весь в синяках, на незнакомой мне территории, без союзников и без плана – и только что объявил о своих намерениях убить двух человек, до последних мгновений достаточно могущественных, чтобы держать под контролем королеву Дарома. И здесь даже не было Рейчиса, чтобы это оценить.

Я посмотрел на стол, который мы слегка поцарапали во время нашей карточной игры. Кто-то оставил на нём мои наручники. Напоминание? Угроза? Что ж, не первая и не последняя.

Я взял наручники и сунул в карман куртки. Может, удастся найти того, кто сможет разрезать цепь, и я буду носить их как браслеты. Они оказались удивительно удобными.