Читать книгу Убийца королевы - Себастьян де Кастелл - Страница 9

Слёзы
Глава 7
Кровь и вода

Оглавление

Мы полночи ехали вниз по горным перевалам, пока снег и лёд не уступили место мощёным дорогам, отмечавшим конец приграничного района и начало истинного Дарома. Теперь, когда нам не грозили остальные налётчики забанского отряда, Харрекс объявил остановку, снял меня с лошади, а потом поступил точно так же с Элитой.

Парсус развёл огонь и раздал нам всем сушёное мясо и серый хлеб из непросеянной муки, прежде чем подвесить над костром котелок и вскипятить воду для кофе.

Мы почти не разговаривали. Харрекс сидел поодаль на таком расстоянии, чтобы ему с лихвой хватило времени взять перезаряженный арбалет и покончить со мной и Элитой, если мы попытаемся напасть. Забанец не ел; он то медитировал, то сердито таращился по очереди на каждого из нас. Харрексу неплохо удавалось не обращать ни на кого внимания, пока он чистил и проверял своё оружие. Парсус сидел рядом с клеткой, в которой лежало обмякшее тело Рейчиса, и время от времени просовывал палец между прутьями, чтобы слегка погладить влажный мех белкокота.

– Ты лишишься пальца, если эта тварь очнётся, – предупредил Харрекс, всё ещё не сводя глаз со своего ножа. Маршал покачал головой, будто найдя на клинке щербину. – Глупейший поступок, о каком я когда-либо слышал – лечить аква сулфексом чёртову животину.

Парсус вытащил палец из клетки.

– Малыш не виноват. Он просто вёл себя храбро, пытаясь защитить своего хозяина.

– Делового партнёра, – машинально поправил я.

– Что?

– Неважно.

Харрекс фыркнул.

– Вы двое стоите друг друга.

Я наблюдал за комком меха в клетке. Он дышал. Это уже что-то.

– Спасибо, – сказал я.

Потрескивал костёр, и я посмотрел на сушёное мясо на поставленной передо мной тарелке. Я умирал с голоду. Маршалы услужливо перестегнули мои наручники так, чтобы руки были передо мной, но пустить в ход пальцы, чтобы взять мясо, означало потерять козырь, который всё ещё у меня был. На моих пальцах оставалось достаточно порошка, и, если я сумею придумать, как освободиться от наручников, я смогу устроить один последний взрыв.

– Джен-теп, – окликнул меня Элита Забана так тихо, чтобы его голос почти утонул в потрескивании огня.

– Что? – спросил я.

– Ты джен-теп?

Он произнёс это слово, как оскорбление.

Я кивнул.

– Нагхрам, а? – ухмыляясь, спросил он.

Последнее слово не требовало особых интонаций, чтобы понять: это оскорбление. По правде говоря, столетия назад многие джен-теп были скопцами. Они считали, что кастрация освобождает разум от возбуждения, присущего желанию, и, следовательно, позволяет лучше сосредоточиться на магии. Оказалось, это просто освобождало их от половых органов. А поскольку осталось немного магов джен-теп, воспроизводство вроде как важная вещь для моего народа.

Маршалы заковали забанца в такие же наручники, какие были на мне, поэтому я не беспокоился, что он освободится и убьёт меня, но всё равно он выглядел устрашающе. Он пристально глядел на меня так, как любят глядеть забанцы – как будто они способны взвесить и оценить человека, только таращась на него. Может, он и вправду такое может. Но я тоже мог таращиться, хотя то, что я видел, ничуть не придавало мне спокойствия.

Он был бритоголовым, рубашка без рукавов обнажала мускулы, которые гарантировали: я не смогу противостоять ему в кулачном бою. Шрамы на руках говорили, что он солдат. Но, хотя его руки до самых запястий покрывал загар, как и лицо, кисти остались гладкими и бледными. Харрекс снял с него перчатки и сжёг. Алая Элита носит перчатки, позволяющие не касаться «нечистых», а нечистый для них почти каждый, кто не забанец.

Убийца перевёл взгляд с меня на некую точку в воздухе прямо перед собой и сложил скованные руки так, будто душил кого-то за горло. В такой позе он оставался несколько минут, потея всем телом.

– Дехбру хабат, – невольно прошептал я.

Вгляд забанца переметнулся на меня, прежде чем вернуться к воображаемой жертве. Интересно, маршалы всё ещё ничего не чувствуют? Ходили истории, гласящие, что Алая Элита может раздавить трахею врага на расстоянии. Я никогда не бывал свидетелем такого, никогда даже не видел, чтобы кто-то предпринял подобные попытки. Похоже, для этого требовались огромные усилия, ведь маршалы были здесь, рядом; если Элита и вправду хотел рискнуть, с тем же успехом он мог бы прыгнуть на одного из них и схватить за горло. Потом я понял, что его руки слишком близко друг к другу и слишком низко опущены. Он воображал не горло мужчины, а горло ребёнка.

– Слишком далеко, – наконец сказал он. – Маленькая паршивка слишком далеко отсюда.

– Кто? – спросил я.

Он кивнул на маршалов.

– Высокомерный ребёнок, которого они зовут королевой. Мы слишком далеко, и моё дехбру хабат слишком слабое.

– Да? Что ж, сожалею. Не могли бы вы убить маршалов? А потом мы освободимся и пойдём каждый своей дорогой.

Он покачал головой и поднял руки, повернув ладони наружу. Они были покрыты сложными символами.

– Дехбру хабат – высокая магия, дарованная нам ангелами второй плеяды. Имя цели запечатляют на нашей плоти мастера-астрономы. Смертный приговор, который я приведу в исполнение, сработает только для девчонки. – На его лице отразилось разочарование. – Но я должен быть к ней ближе, намного ближе.

Большинство культур континента сочли бы веру в ангелов разновидностью религии, но забанцы возражают, что не поклоняются богам, что они атеисты, чьё мировоззрение философское и чисто научное. Вообще-то, они относятся к религии (то есть ко всему, отличающемуся от того, во что верят сами), как к детским суевериям. Если вы никогда не сталкивались с забанской Алой Элитой, рекомендую не объяснять им изъян этой логики.

– Полагаю, вы должны были махнуть рукой на попытки убить нас и вместо этого проскользнуть в столицу, – заметил я.

Он покачал головой.

– Глупый нагхрам. Я никогда бы не приблизился к ней и на тысячу шагов. Если только не…

– Если только вас не приведут к ней после того, как магистрат приговорит вас к смерти. – Я покачал головой. – Вы хотели, чтобы вас схватили…

Он улыбнулся.

– Думаешь, эти два кретина смогли бы остановить меня, если бы я им не позволил?

– Итак, всё идёт согласно плану?

– Нет. Я был дураком. Я думал, он попытается подобраться ко мне и ударить своей палицей. Но он пошёл путём труса.

Губы здоровяка скривились, когда он с рычанием опустил взгляд на перевязанную рану, оставшуюся от арбалетного болта.

– Но аква сулфекс…

Он покачал головой.

– У них сильное лекарство, но внутри меня что-то разорвалось. Я приду на свою казнь слишком слабым, чтобы проделать дехбру хабат.

– Думаю, у вас как раз хватит сил, чтобы задушить её старомодным способом, – сказал я.

Он сплюнул и поднял руки.

– У меня нет перчаток. Элита не может прикоснуться к плоти непосвящённой даже ради того, чтобы её убить.

– Уверен, если вы вежливо попросите, кто-нибудь одолжит вам перчатки. А может, даже варежки. Вы сможете задушить человека в варежках?

– Ты насмехаешься надо мной, нагхрам. Перчатки, которые мы носим, чтобы убивать непосвящённых, должна благословить сама Небесный Астроном. Дела душ не касаются ткачей.

– Похоже, тут прорва работы, – сказал я.

– Путь судьбы нелёгок, нагхрам. Но, умерев, я поднимусь по ста тысячам ступеней и займу место на великом колесе, чтобы сидеть рядом с ангелами нирваны. А ты? Ты будешь гореть тысячу лет. Тебе следует свернуть на путь благоразумия, пока ещё не поздно.

Я показал на Чёрную Тень вокруг своего левого глаза.

– Думаю, моя загробная жизнь уже определена.

Забанец подался ближе, чтобы внимательней меня рассмотреть.

– Эти метки, соединённые полукружья, похожие на полумесяцы, и извивающиеся лозы, как сердитые змеи… Ты святой человек своего народа?

Я покачал головой.

– Как раз наоборот. Я…

Как, к дьяволу, объяснить забанскому фанатику, что такое Чёрная Тень?

– Можешь называть меня отступником, хоть и поневоле.

Он кивнул.

– Что ж, хорошо. Ты убьёшь королеву-стерву вместо меня.

– С какой стати мне это делать?

– Тебя схватили за какое-то преступление, так? Может, ты кого-то убил?

Я покачал головой.

– Я по ошибке вытер кровь дароменским флагом, поэтому формально объявил войну империи.

Забанец коротко и грубо рассмеялся.

– Дароменцы – тщеславные и суеверные люди. Это приведёт их к краху.

Он снова подался ко мне.

– Теперь послушай меня, нагхрам. Когда тебя будут готовить к смерти, отведут к ней. Они будут ожидать, что, повинуясь инстинкту, ты станешь умолять сохранить тебе жизнь. Не умоляй. Мольбы ничего не дадут. Вместо этого устреми глаза и разум на поиски возможности – мгновения, когда ты сможешь нанести удар. Может, ты припрятал на себе маленький клинок? А если с клинком ничего не выйдет, просто пусти в ход руки, чтобы раздавить ей горло.

– Значит, вы хотите, чтобы я отказался от быстрой смерти в угоду многодневной пытке?

Он улыбнулся, с отвращением качая головой.

– Трус! Я не могу представить образ твоих мыслей. Разве боль важна для того, кто действует, повинуясь своей судьбе?

Я пожал плечами.

– Единственное, что когда-либо мне было положено по «судьбе», – эти метки вокруг глаза, из-за которых меня преследуют все мужчины и женщины, каждый недоумок, представляющий, что это такое. Больше «судьбе» нечего было мне предложить.

– Она говорит сейчас. Мироздание говорит с тобой через меня, нагхрам. Но если твоя душа слишком запятнана, чтобы услышать его слова, знай: при дароменском дворе есть те, кто ждёт свершения этого деяния. Срази королеву, и они защитят тебя. Подумай, нагхрам, о вознаграждении, которое тебе даруют!

Я задумался над его словами. Потакать философским представлениям варваров-забанцев о судьбе, с моей точки зрения, не слишком хорошее времяпровождение. Но остаться живым, хотя и мерзким? К такому я уже привык. А деньги? Деньги означали свободу. Они означали больше шансов найти того, кто сможет вылечить Чёрную Тень, прежде чем мою душу полностью поглотит демон или прежде чем члены моего любимого клана в конце концов сделают по мне хороший меткий выстрел. Деньги – это то, в чём я жестоко нуждался.

Смогу ли я убить королеву? Всего-навсего ребёнка.

Я посмотрел на Рейчиса. Что станется с белкокотом, если меня прикончат? Какими бы милосердными ни пытались быть маршалы, маленькое отродье станет преследовать их, пока не отомстит. Харрекс всадит в него ещё один болт, и тогда не будет никакой аква сулфекс, чтобы спасти Рейчису жизнь.

Забанец запрокинул голову и посмотрел на звёзды.

– Голос судьбы проникает в тебя, нагхрам. Хорошо. Ты будешь благословлён в этой жизни и в следующей.

Потом он сделал глубокий вдох и внезапно резко выдохнул; его живот сжался, будто сдавленный железными тисками. Он сделал ещё один вдох и проделал это снова.

– Что ты творишь? – спросил я.

Он снова напряг живот, ещё сильнее. Кровь просочилась сквозь повязку на ране.

– Я выполнил свой долг служения ангелам. Ты теперь – моя стрела, которую направляет моя рука, чтобы сразить нашего общего врага.

Он продолжал дышать таким же манером, снова и снова напрягая живот.

Харрекс и Парсус заметили странные конвульсии и встали.

– Он пытается себя убить, – сказал Харрекс.

Парсус первым добрался до пленника, напрасно пытаясь заставить того остановиться.

– У нас кончилась аква сулфекс! Я ничего не могу поделать.

– Выруби его своей палицей! – закричал Харрекс.

Парсус отстегнул от пояса палицу, но было слишком поздно. Кровь капала сквозь повязки на землю перед забанцем.

– Теперь я ухожу отдыхать на колесе, маленький нагхрам. Выполни свою миссию и знай – ты делаешь это с благословения судьбы… и моего.

Он прислонился ко мне, и не успел я отодвинуться, как почувствовал на щеке его поцелуй. Его голова упала мне на плечо, когда жизнь покинула его тело.

Убийца королевы

Подняться наверх