Читать книгу Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Серафима Ледо - Страница 4

На портале всё было по-прежнему, с одной существенной разницей, что теперь возле бара присутствовали эртаоны второго уровня – двое – в кофейных фрезздах, встретивших Лээста с дочерью почтительными поклонами. Верона присела в книксене. Лээст встал на колени и сразу услышал приветствие: «Экдор Эртебран, Дэара, мы счастливы лицезреть вас! Пожалуйста, проходите! Валюта уже обменяна!»

– Спасибо, – сказал проректор и повёл Верону – смущённую – к двери с резными узорами.

Переход сквозь пространство и время был недолог – в их восприятии. Коридор с кирпичными стенами, лазуритовое свечение, та же дверь – чуть-чуть приоткрытая, но теперь в ином измерении. Паб был пуст – эртаоны отсутствовали, зато на старинной стойке, рядом с высоким подсвечником, стояли две чашки кофе и блюдце с коричными плюшками.

– Смотри-ка! – воскликнул Лээст. – Вот это кстати, по-моему! Давай-ка садись! Подкрепимся! Я, если честно, голоден. После футбола особенно. И что ты скажешь про Девидсона? И что у него с Геретой? У них – серьёзно, мне кажется?

Пока Лээст пил кофе с дочерью, обсуждая ардора Девидсона, к порталу, на средней скорости, направлялся на «Ястребе» Джошуа, решивший после проверки немного развеяться в Дублине. Так он, во всяком случае, сообщил профессору Джонсону, но на деле в планы астролога входило нечто существенное – наведаться в дом в Лисканноре и познакомится с матерью, согласно идее Хогарта, своей ученицы из Гамлета. Ответственность за занятия Джош возложил на Марвенсена.

После кофе и свежих булочек, Верона пошла в туалетную, причесалась, слегка накрасилась и обрызгала себя «Ангелом», а экдор Эртебран тем временем, посещая соседнюю комнату, скурил одну сигарету, пригладил ладонью волосы и сказал себе, глядя в зеркало: «Вот так это всё начиналось и вот так это всё закончилось…»

Покинув Nook at O’Connell, они с минуту осматривались. Проректор, слегка прищурившись, вбирал в себя всё увиденное – дома, витрины и вывески, машины, тумбу с афишами, фонари и лица прохожих, облака, плывущие по небу. Вдали проехал автобус, пальнув выхлопными газами. «Ну вот! – Эртебран рассмеялся. – Я смотрю, в отношении транспорта у вас ничего не меняется!»

– Не совсем! – возразила Верона. – У нас появились машины, заряжаемые электричеством. Двести миль на одном заряде. Подзарядка – час или около. Это – прогресс, по-моему!

Лээст поцеловал её, согласившись: «Прогресс, разумеется!» – и сразу спросил:

– Что делаем? Пройдёмся по магазинам? Или сперва пообедаем? Я знаю один ресторанчик. Он в паре миль отсюда, но качество там отменное. Было, во всяком случае.

– В ресторан! – поддержала Верона. – Мы точно с вами голодные!

Такси, что они поймали, повезло их в южную сторону, а минуту спустя примерно к неприметной двери портала, либо лучше сказать – приметной, для имеющих право доступа, подошла с саквояжем Режина – взволнованная, встревоженная и предельно обеспокоенная.

– Ну вот я и здесь, – прошептала она.

Затем, потянув за ручку, она отворила створку и вошла, опасаясь худшего – что сейчас её кто-нибудь выставит, но внутри оказалось пусто, хотя ощущались запахи – и кофе – недавно сваренного, и едва уловимого «Ангела». Осмотревшись – на стены с каминами, на горящие ярко факелы, на столы с большими столешницами, Режина подумала: «Странно. Где-то я уже всё это видела…» – и, приблизившись к барной стойке, осторожно сказала:

– Здравствуйте…

Ответом было молчание.

Верона и Лээст тем временем ехали к Rustic Stone. Водитель – морщинистый, рыжий, по возрасту – лет пятидесяти, и, видимо, разговорчивый, спросил у них первым делом:

– А вы – туристы, наверное?! У нас здесь полно туристов! Каждый второй приблизительно!

– Да, – подтвердил проректор.

Водитель не успокаивался:

– А откуда? Видать, из Англии?

– Да, – сказал Лээст, – из Лондона.

Таксист с минуту помалкивал, а затем, посмотрев на проректора – на его отражение в достаточно мутном зеркале, вдруг поинтересовался:

– А ты в актёрах, наверное? Или на телевидении?

– Нет, я – химик. Профессор в колледже.

Таксист помолчал немного, обрабатывая информацию. Его взгляд перешёл на Верону:

– А дочурка, наверное, учится?

– Медицинское отделение.

– Дочка одна?

– Угадали.

Таксист покивал с пониманием:

– Значит всегда в любимицах! А у меня их пятеро, – на этом он засмеялся. – Вот наплодил, называется! Колледж-то им не светит! Две уже при работе, одна дома сидит – беременная, с младшей пока что возится, той три недавно исполнилось, а ещё одна в пятом классе! У неё вон сейчас каникулы! Целый день пропадает с мальчишками! До ночи не появляется!

Рассказ его после этого сместился к проблеме заработка. Верона, почти не слушая, смотрела в окно – на улицы, заполненные прохожими, а Лээст держал её за руку и вставлял в монолог таксиста редкие комментарии. Наконец, возле Rustic Stone, машина остановилась. Получив от «туристов из Англии» щедрые чаевые, водитель извлёк из кармана самодельного вида карточку и вручил её в руки профессора:

– Это моя визитная! Эскрах! Эскрах Маккеон! Там телефон записан! Если чего, звоните! Можно в любое время! Я повожу вас со скидочкой!

– Непременно! – ответил Лээст и спрятал визитку Эскраха в своём арвеартском бумажнике.

* * *

Через сорок минут после этого Джошуа – озадаченный – приземлился бок о бок с тем «Ястребом», что тоже был из Коаскиерса – судя по ярким символам и тёмному цвету паруса, шагнул в него, осмотрелся, переступил через лавочки и, оказавшись у ящика, прошептал: «Я не верю. Не может быть…» – уже осознав, что на лодке прилетели Верона с проректором. Подтверждение было найдено – спортивная сумка Лээста, его свитер, его ветровка, его очки – горнолыжные, плюс девичья зимняя курточка, детская шапка с помпонами, ещё один свитер и варежки.

– Да-а… – сказал Джош в задумчивости. – Он что, получил разрешение? С помощью Трартесверна? Тот его отключил, получается? Вывел его из системы? И не просто так, по всей видимости. Вероятно, в обмен на лечение… Или даже на что-то большее…

Образ того, как Лаарт – в доме экдора Неварда – говорит Вероне у лестницы: «Нет. Вам стоит остаться здесь и поговорить с проректором…» – вспыхнул в его сознании с чувством вновь обострившейся ревности. Следом он тут же вспомнил танцы в «Серебряном Якоре». «Бог мой, – подумал он в ужасе, – а что, если Трартесверн собирается к ней посвататься?! В октябре будут перевыборы, он станет вице-сенатором, а затем, возможно, сенатором. Позиция очень внушительная… Внушительнее не придумаешь, и тем более он ей нравится… неотёсанный… примитивный… но в этом как раз заключается секрет его привлекательности…» С возросшей в душе решимостью опять внести изменения в существующую действительность, Маклохлан рванулся к двери и, оказавшись в пабе, сразу встал на колени, согласно известной традиции. Два эртаона за стойкой продержали его с минуту, после чего, поздоровавшись, разрешили проследовать далее. Джош прошёл коридором, залитым синим свечением, уткнулся в дверь со щеколдой и открыл эту дверь с той мыслью, что Верона могла специально пригласить Эртебрана в Ирландию, чтобы представить матери. «Проклятье!!! – подумал Джошуа. – Если мать её встретится с Лээстом, она к нему сразу проникнется… и тогда мне уже не удастся склонить её в оппозицию…» Мысли его оборвались. Он чуть не сказал: «Верона?!» – узрев курящую девушку – прекрасную, черноволосую – в свете свечей с подсвечника и ярко горящих факелов, но моментально осёкся, успев разглядеть различия. Незнакомка за барной стойкой была смуглее Вероны, глаза её были тёмными и смотрелась она чуть старше, но в целом общее сходство оставалось весьма значительным. При виде вошедшего Джошуа она поднялась со стула, затушила окурок Capri в красивой хрустальной пепельнице, поправила длинные волосы и чуть слышно сказала: «Здравствуйте» – выдавая своё смущение.

– Добрый день! – Поздоровался Джошуа. – Простите, а что вы здесь делаете?!

– Курю… то есть жду кого-нибудь…

Джош приблизился к ней – поражённый – поражённый её присутствием, её красотой – редчайшей, по силе своей – пронзительной, и больше всего поражённый её сходством с любимой им девушкой. Бровь его изогнулась:

– Не Верону Блэкуотер, случаем?! – спросил он в нервной тональности, думая: «Сестры, наверное. Кузины по меньше мере. Ей двадцать пять от силы. Жаль, не альтернативщица…»

В тёмных глазах незнакомки отразилось недоумение:

– Простите, а вы её знаете?

Маклохлан извлёк «Парламент», достал сигарету, помял её, закурил и ответил:

– Естественно!

– Значит, вы – из Коаскиерса?

– Мы тут все из Коаскиерса. Я – Джошуа Брен Маклохлан. Преподаю астрологию. Верона – моя студентка. Можно сказать, что лучшая. А вы с ней в каких отношениях? Не ошибусь, если в родственных?

Режина, подумав: «Ну надо же! Маклохлан своей персоной!» – ответила:

– Да, естественно. Я – Режина Авейро Ледо. Я снимаю ваш дом в Лисканноре.

– Как?! – поразился Джошуа. – Так вы – её мать, получается?!

Режина, достав сигарету, тоже её помяла, пока Джош извлекал зажигалку и нервно чиркал колёсиком, после чего прикурила и наконец ответила:

– Просто я выгляжу молодо. Не обращайте внимания и считайте, что мы познакомились.

– Считаю! – воскликнул Джошуа. – Вы выглядите потрясающе!

– Да уж, – сказала Режина.

Джошуа засмеялся, более чем обрадованный всей этой ситуацией и, возвращаясь к теме, снова спросил, присаживаясь:

– Так значит, вы её ждёте?

– Нет, – сказала Режина. – Просто нам надо увидеться, но я, если честно, не знаю, как я могу найти её.

Джош немного подумал, продолжая, невольным образом, любоваться и очаровываться:

– Значит, вы с ней не сговаривались, что встретитесь здесь, на Аби?.. И, значит, она не в курсе, что вы сейчас здесь находитесь?

– Нет, – подтвердила Режина. – Я только что с самолёта, первым рейсом, из Португалии. Пришла сюда по наитию. Ну вот, и не зря, получается.

– Так, – сказал Джош, – понятно. Тогда у меня предложение. У меня здесь квартира в центре. Предлагаю оставить вещи, потом пообедать где-нибудь и можно решить тем временем, как вам лучше связаться с ней.

– Окей, – согласилась Режина.

Джош загасил окурок, взял саквояж за ручку и произнёс:

– Пойдёмте. Портал – не такое место, где стоит долго рассиживаться. И мне есть о чём рассказать вам. Это как раз касается ситуации с вашей дочерью…

* * *

Забрав Режину из паба, он вышел на Abbey Street Lower – со словами: «Тут рядом в принципе, но на такси предпочтительнее», – и махнул проезжавшей машине – чёрной, с жёлтой полоской, что тут же притормозила и водитель – рыжий, морщинистый, произнёс с большим удивлением:

– Вот чудеса какие! Я час назад примерно с этого самого места уже забирал пассажиров! Это были туристы из Лондона! Девушка – ваша копия! Только глаза другие – какие-то светло-ореховые…

– Что?! – поразилась Режина.

«Проклятье!» – подумал Джошуа и поспешил вмешаться – с использованием суггестии:

– Вероятно, вам просто привиделось! Какие тут могут быть копии?! И вообще, поезжайте дальше! Мы никуда не едем! Мы уже передумали!

Водитель пожал плечами, не вполне поддаваясь суггестии, поскольку Джошуа – нервничая – не сумел до конца сконцентрироваться, и произнёс: «Как знаете, но мне ничего не привиделось. У меня, между прочим, на лица память очень хорошая. Девушке – лет восемнадцать, а отцу лет сорок, наверное. Хотя выглядит очень молодо, лет на десять моложе возраста. Он – химик, профессор в колледже. Очень такой выразительный. Я даже сперва подумал, что он – из артистов каких-нибудь. Очень такой заметный. Такие редко встречаются. А она – студентка, понятно? Медицинское отделение. Я с ними разговаривал. Я им даже дал свою карточку».

– Отцу? – прошептала Режина, хватаясь рукой за Маклохлана. – Вы сказали: «Отцу»?! Вы уверены?!

Джош едва не схватился за голову – в состоянии полной паники.

– Да, – подтвердил Маккеон. – Он даже сказал, между прочим, что дочь у него – единственная. Очень красивая девушка. И на вас она очень похожая. Я бы даже подумал – сестры. Но она и с отцом похожая. И манеры у них одинаковые.

– Мой бог… – простонал Маклохлан, наконец осознавший истину.

Режина, едва не падая, взмолилась: «Прошу вас, поехали!»

– Куда?! – вопросил Маккеон.

– Туда, где вы их оставили!

* * *

Верона, чьи ощущения менялись с каждым мгновением, осознала к тому моменту, когда выбрала сладкое – тирамису – классическое, что не помнит об Арвеарте и пребывание в Дублине вместе с отцом – счастливым, почти беспрерывно смеющимся, кажется ей естественным – словно так оно и должно быть. Коаскиерс, эртаоны, Эркадор, порталы и «Ястребы» – всё это вдруг осело на самое дно сознания и казалась ей сновидением – интригующим и возбуждающим, но только лишь сновидением, а не частью её реальности. Реальной была Ирландия, шумный солнечный Дублин, такси, что пропахло куревом, ржавопенный и горький «Гиннесс» и тарелка с тушёной бараниной. «Я не хочу возвращаться» – думала она с болью, порождённой тем осознанием, что судьбы не выбирают и что надо смириться с мыслью, что всё это прекратится, прекратится довольно скоро, и что счастье их – на исходе, и отец её снова станет всего лишь «экдором проректором», которого она любит, но любит не так, как ей следует, и что двадцать девятого августа случится что-то ужасное. Слова его – в том видении, когда он говорил ей, плача: «Детка моя, прости меня… Прости меня, моё солнышко…» – вернулись к ней – тем ощущением, что с ним вдруг случится что-то – что-то непоправимое, и что он это знает заранее.

– Давайте мы здесь останемся… – предложила она – еле сдерживаясь – от слёз, уже накопившихся.

Лээст взял её руку – взял за тонкие пальчики, прижал их к губам на мгновение и произнёс, отпуская: «Сколько мы шли с тобой к этому? Всю нашу жизнь, наверное?»

– К чему? – прошептала Верона.

В глазах его – просто бездонных – наконец проявилось отчаяние:

– Малышка моя, прости меня…

– За что? – прошептала Верона.

Эртебран, у которого в принципе на исходе была вся жизнь, и который – на этом исходе, хотел одного единственного – в чём теперь видел смысл – наполнить её ощущением, самым простым по сути – отцовства, хотя бы призрачного, нахмурился и ответил:

– За то, что не смог удержать её. Позволил вернуться в Америку.

Минута прошла в молчании. Наконец Верона спросила:

– Вы до сих пор её любите?

Лээст, не отвечая, закрыл пол-лица ладонью. Плечи его задрожали. Лондон, «Глобус», Режина – оступившаяся, побледневшая – теряющая сознание – от любви – безумной, обрушившейся – всё это кануло в прошлое – счастье его, мечты его, слова её: «Генри, любимый мой… единственный мой… прекрасный мой…»

– Нет, – прошептала Верона, – папа, не плачь, прошу тебя.

Лээст вытер глаза – покрасневшие, высморкался в салфетку и ответил:

– Любовь к твоей матери – это всё, что меня удерживало… не прекратить всё это… до твоего появления… Но это не то, разумеется. Не то, что ты хочешь услышать. Да, моя золотая, я до сих пор люблю её, люблю её больше жизни и буду любить до последнего.

* * *

В машине астролог – смятённый, принялся размышлять лихорадочно, обязан ли он в этом случае ставить Режину в известность, что отец Вероны «Блэкуотер» – Эртебран, проректор Коаскиерса. «Кошмар! – думал Джош. – Что делать?! Теперь понятно, естественно! Теперь-то она действительно – „достояние Арвеарта“! И Трартесверн – в курсе! А мы – дураки! „Племянник“! Мозгов у нас – на копеечку! Мы же прекрасно знали, что Лээст болтался в Лондоне лет двадцать назад или около! И не смогли додуматься! Нет, говорить не буду! В такое лучше не вмешиваться! Пусть разбираются сами! А то если я вдруг скажу ей, у неё случится истерика. Да и Лээст потом прибьёт меня. Сообщу ей про Наблюдателей. Можно как-нибудь выкрутиться. Насочинять ей что-нибудь…»

Что до самой Режины, то она, растеряв все мысли, просто шептала судорожно:

– Святая Дева Мария… Пресвятая Мать Богородица…

«Да уж, – думал Маккеон, – везёт мне на пассажиров! Ну и денёк сегодня! Просто кино какое-то!..»

В ресторане Режина бросилась к дежурному администратору и плача, уже не сдерживаясь, после того, как увидела, что дочь её в зале отсутствует, равно как Генри Блэкуотер, – из имеющихся посетителей, принялась у него расспрашивать:

– П-простите, сэр, вы их видели?! Д-девушка лет восемнадцати! Мы с ней п-похожи внешне! И м-мужчина – блондин, высокий! Скажите, они сидели тут?!

Администратор – опешивший, ответил: «Ну да, по-моему. Но они уже расплатились. Минут десять назад приблизительно. Позвать вам официанта? Я знаю, кто их обслуживал. Он мог бы сказать вам что-нибудь…»

Маклохлан, нервно подёргивающийся, вытащил пачку «Парламента», сказал: «Простите, пожалуйста, я покурю за дверью, пока вы с ним разговариваете», – вышел из ресторана и закурил – с той мыслью, что Лээст скрывает правду именно из-за Режины, поскольку расстался с ней в прошлом – просто бросил, по всей вероятности, а теперь боится, что дочь его не простит его за предательство.

Официант, подошедший и предупреждённый заранее, о ком его будут расспрашивать, сходу сказал, поздоровавшись: «Они здесь сидели, всё правильно. Она заказала баранину, а он взял рыбу с картофелем. И ещё они пили пиво. Сначала у них настроение было вроде нормальное, но он потом сильно расстроился. Даже заплакал, мне кажется. И она потом тоже заплакала. К десерту они не притронулись…

– А как она обращалась к нему? – спросила Режина. – Вы слышали?

Официант подумал: «Почему они все рыдают? Может быть, умер кто-нибудь?» – и ответил:

– Да как? Обычно. Как к отцу. То «папа», то «папочка», а он к ней всё время – «детка», и разок «Верона», по-моему. А вы сами кем им приходитесь?

– Кем? – повторила Режина. – Я не знаю… Никто не знает… – и, отвернувшись, вышла – покинула Rustic Stone, оставляя официанта, равно как администратора, в полном недоумении.

Оказавшись на улице с Джошуа, она закурила Capri и спросила с долей агрессии:

– Почему вы сказали водителю, что мы никуда не едем, и то, что ему показалось, что мы с ней являемся копиями?!

Джош затушил окурок в высокой уличной урне, предназначенной для курильщиков, вздохнул и ответил:

– Простите меня. Может, выпьем где-нибудь? Забросим ваш чемоданчик, как порешили до этого, а потом я скажу, что знаю. Новости не из лёгких, так что виски не помешало бы.

* * *

Долго, почти до заката, Лээст с Вероной – счастливые, просто бродили по городу. Бродили, не разговаривая. Слова потеряли смысл. Смысл был в единении. Верона, чьё ожидание, бесконечное ожидание почувствовать себя дочерью, сбывалось теперь таким образом – что отец её просто ходил с ней, просто держал её за руку – продолжала – с каждой секундой – ставить кресты на прошлом – на том, что разъединило их, а сам он – с каждой секундой – ставил кресты на будущем. Глядя в глаза его – синие, глядя на светлые волосы, теперь уже растрепавшиеся, на губы – слегка обветренные, на ворот его рубашки, на рукава – подвёрнутые, на руки с длинными пальцами, на джинсы его – заношенные, на обувь – почти армейскую – грубую и запылённую, любя его всем существом своим, всеми своими клеточками, она винила единственного – винила за это прошлое Аркеантеанона Первого.

На закате, багрово-красном, они вышли к морю – чернеющему, и долго шли вдоль по набережной – мимо портовых пирсов, мимо причалов с кранами. Баржи на горизонте, белые пароходики – пассажирские, грузовые – все это стало затягиваться – размытой туманной дымкой – тяжёлой и быстро сгущающейся. Когда темнота сгустилась, вперемежку с ветром и холодом, Лээст сказал: «Малышка, пора возвращаться, наверное».

– Нет, – возразила Верона. – Что, если мама приехала? Вдруг она уже в Дублине? Вдруг она в той же гостинице, в которой мы останавливались?

Лээст, не отвечая, махнул такси – проезжавшему, и уже оказавшись в машине – в теплом салоне с музыкой, сказал молодому водителю:

– «Грэшем Отель», пожалуйста, – а затем, повернувшись к Вероне, добавил: – Ты знаешь, я думаю, что если мы снова встретимся… если она приехала… это будет прямым вмешательством эртаона первого уровня…

Джош, отпустив Маккеона возле красивого здания – старинного, пятиэтажного, поднялся с новой знакомой по лестнице, устланной ковриками, до квартиры по левую сторону на предпоследнем уровне, и уже в прихожей – просторной – предложил: «Может, чаю? По чашечке…»

– Нет, – усмехнулась Режина, – лучше сразу бренди по рюмочке.

Джош посмотрел внимательно на то, как она разувается – снимает танкетки – плетёные – из каких-то простых верёвочек, затем посмотрел на лицо её – застывшее – напряжённое, и галантно сказал:

– Вы знаете, бренди не обещаю, но ирландский виски имеется, причём – превосходного качества.

На кухне – огромной – светлой, с дорогой итальянской техникой, Режина прошла к подоконнику с одиноко стоящей пепельницей, а Джош – из бара – настенного, извлёк драгоценный Midleton – двадцатиоднолетней выдержки, взял стаканы из ариса и спросил:

– Вам со льдом, наверное?

– Как себе, – попросила Режина. – В том, в чём я мало смыслю, я не страдаю взыскательностью.

Джош произнёс: «Понятно», – затем подошёл к холодильнику, насыпал льда по стаканам, после этого вскрыл бутылку, разлил – с завидным изяществом, и тоже прошёл к подоконнику – к окну с вертикальными жалюзи. Режина глотнула Midleton – золотистый и обжигающий, в который раз говоря себе: «Нет, не я сплю. Это – правда. Это всё происходит в действительности», – и сказала:

– Так что там? Рассказывайте. Генри жив. Для меня это главное. Отталкивайтесь от этого.

Джош закурил «Парламент», силясь понять единственное – как Лээст сумел оставить её – бросить её – забеременевшую – безумно в него влюблённую – юную и прекрасную, и поскольку ответа не было, вздохнул и спросил:

– Наблюдатели… Вы когда-нибудь о них слышали?

– Да, – подтвердила Режина. – Доходили какие-то сведения, но мало в чём состоятельные.

– Ну так вот, – сказал Джош, – понимаете… Верона – альтернативщица. Я – тоже альтернативщик. В принципе нас немного, если судить по статистике, и всех нас роднит единственное…

– Что ваши отцы – Наблюдатели?

– Да, – произнёс Маклохлан. – Наши отцы – Наблюдатели. Эртаоны третьего уровня.

– Нет, – возразила Режина, – нет… это всё не сходится. Он был обычным физиком. У него была тётя в Лондоне. Я встретилась с ним на «Гамлете».

Джош выпустил струйку дыма, подумав: «Господи, боже мой… Эртебран – ты скотина… сволочь… Кинуть её с ребёнком и спокойно жить после этого», – затем обратился к виски – теперь уже чуть охлаждённому, и произнёс:

– Конечно… в этом вся их особенность… эртаонов третьего уровня. Они среди нас маскируются. Обзаводятся разными родственниками, различными специальностями. Он – то физик, то – химик, видите?

– «Эртаоны», – сказала Режина. – Объясните мне обстоятельней. С этим термином я не сталкивалась…

* * *

Подъехав к The Gresham Hotel, экдор Эртебран с Вероной прошли через двери – стеклянные – к стойке администраторов, и Лээст, дождавшись возможности, попросил: «Проверьте, пожалуйста. Нет ли среди проживающих Режины Авейро Ледо? Американский паспорт. Тридцати восьми лет от рождения…»

– Да, – вмешалась Верона, – помните, мы останавливались в двадцатых числах июня, а потом почти сразу выписались?

– Помню, – сказал дежурный. – Ваша мать появлялась сегодня, где-то в начале третьего, и попросила комнату, но у нас сейчас всё забронировано. Мы извинились, конечно. Предложили ей бронь с понедельника, но она сказала: «Спасибо», – и сразу ушла после этого.

– Чёрт… – прошептал проректор.

– Куда? – спросила Верона.

– Не в курсе, – сказал дежурный. – Но швейцар вам подскажет, я думаю. Она, когда вышла отсюда, обратилась к нему с расспросами. Она была в чёрных джинсах и в чёрной рубашке на молнии. И ещё саквояж на колёсиках… такой – очень яркий – оранжевый.

Швейцар – молодой мужчина с эффектными бакенбардами, продолжавший глазеть на Верону с момента её появления, ответил с большой готовностью:

– Да, я запомнил, естественно! Она сперва покурила и вид у неё был расстроенный. Такой… удручённый, знаете? Это – ваша сестра, наверное? Она пошла в левую сторону.

Эртебран, в тот момент закуривающий, опередил Верону и сказал: «Не „сестра“, представьте себе! Вот вам четыре Евро, остальное вас не касается! Спасибо за информацию!»

Швейцар проследил с интересом, как мужчина с юной красавицей удаляются в направлении всё той же Abbey Street Lower, теряясь в толпе прохожих, наводнивших вечернюю улицу, и пробормотал: «„Представьте себе…“ А кто тогда, интересно? Скажете – „мать“? Сомнительно. В чём смысл меня обманывать? Неужели что-то серьёзное? Что-нибудь криминальное? Да-а… При подобной внешности такое неудивительно…»

– Ну что? – спросила Верона, когда Лээст, заметно встревоженный, избавился от окурка и снова достал сигареты, пытаясь занять себя чем-нибудь – чем-нибудь отвлекающим.

– Ничего, – сказал Лээст. – Я думаю. Она пошла в паб на Abbey. Возможно, была допущена. Провела там какое-то время. Вопрос – что случилось дальше. В принципе мы не торопимся. Давай мы зайдём куда-нибудь, в какой-нибудь «Маркс и Спенсер», и купим себе по джемперу, а то становится холодно. Потом мы позвоним Маккеону. За несколько сотен Евро он нас покатает по городу… по периферийным гостиницам.

* * *

Бутылка ирландского виски оказалась исчерпанной полностью к половине шестого вечера, одновременно с историей об эртаонах-Создателях, которую Джош представил в том интересном ракурсе, при котором отцы-Наблюдатели оказались весьма специфическими коварными соблазнителями.

– Представьте, все наши матери, – говорил он с большим убеждением, подытоживая историю, – несчастные бедные женщины, на чьи плечи легла забота об этих невинных отпрысках, детях-альтернативщиках, чьи отцы равнодушны полностью к их карьере, к их жизни, к их будущему! Наши отцы отвернулись от нас! И, возможно, мистер Блэкуотер не является исключением!

– Простите, – сказала Режина, – но он ведь встретился с дочерью. Как я могу после этого упрекать его в равнодушии?

– Мы не знаем причин этой встречи! – парировал бедный Джошуа, толком уже не знающий, как ему изворачиваться и чем это всё закончится. – Допустим, что он, возможно, проявил заинтересованность, с учётом её талантов, можно сказать – выдающихся, но, поверьте мне, всё её будущее нисколько не будет связано ни с господином Блэкуотером, ни с прочими Наблюдателями! И, кроме того, я надеюсь, что вы ей внушите как-нибудь, что ей не стоит в дальнейшем связывать свою жизнь с непосредственно с арвеартцами! К ней там уже присматриваются некоторые сенаторы, самые реакционные, но знайте, для альтернативщицы брак с арвеартцем – трагедия! Её натурализуют! Введут микрочип в подкорку! И вы больше её не увидите! Арвеартцам, согласно закону, запрещается категорически покидать свою территорию! Под угрозой стирания памяти!

Режина, все мысли которой вращались вокруг единственного – того, что Верона и Генри в тот момент находились в Дублине, не особенно реагировала на джошевские излияния, помня о Джоне Смите – согласно обычной логике – эртаоне второго уровня, и о его уверении: «Со мной она будет счастлива…»

– Я, если честно, уверена, что Верона сама способна определиться с будущим. И, кроме того, мне кажется, вы несколько преувеличиваете проблему натурализации.

– Посмотрим, – сказал Маклохлан. – Моё дело – предупредить вас. Это – моя специальность – просчитывать чьё-то будущее. И у меня, поверьте, развита интуиция. Для неё опасность исходит от общения с арвеартцами. С теми, кто старше по возрасту. С теми, кто видит в ней женщину, но мало себе представляет, что она обладает способностями, не имеющими аналогов.

Затем, подойдя к подоконнику, он провёл указательным пальцем по тонким рёбрышкам жалюзи и когда они закачались, добавил: «Мне часто кажется, что эта её импульсивность мешает ей анализировать… делать какие-то выводы… проявлять своё благоразумие… Но я, конечно, надеюсь, что она будет счастлива в будущем… Верона достойна лучшего… И если она однажды обратит свой взгляд в мою сторону… я сделаю всё возможное…»

– Ну что ж, – усмехнулась Режина, – ваша искренность мне импонирует, как и то, что вы влюблены в неё и не скрываете этого.

Джош обратился к «Парламенту», испытывая облегчение и, одновременно с этим, малоприятно чувство от сокрытия правды – истины – той, что внезапно выяснилась, и с которой ему придётся уживаться каким-то образом.

Режина подумала: «Ревность… ревность – самое страшное. Половина всех его россказней – чистая профанация. Но к кому он её ревнует? Вряд ли к Генри. И вряд ли к Джону. О Джоне он в полном неведении. К какому-то там „сенатору“? Вот это уже вероятнее. Или к экдору проректору. О нём он, правда, умалчивает. Но это сейчас не важно. Мне надо быстрее увидеться с ней… узнать у неё о Генри… хоть самую малость, хоть что-нибудь…»

– Открываем вторую бутылку? – предложил астролог, докуривая.

– Нет, – отказалась Режина. – Напиваться сейчас не хочется. Мне надо побыть в одиночестве. Чисто психологически, после всего случившегося.

– Да, – сказал Джош, – согласен. Я вас утомил, наверное? Мало вам этого стресса, так тут ещё я с историями и со всякими предупреждениями. Могу предложить вам спальню. Отдыхайте в своё удовольствие.

– Я не хочу вас обязывать. У вас были планы, наверное, пока вы меня не встретили. Можно мне попросить вас найти для меня гостиницу? Полагаю, вы ориентируетесь…

– А Лисканнор? – спросил астролог.

– Я не покину Дублин, пока не увижусь с дочерью.

Маклохлан кивнул с пониманием, на минуту покинул кухню и вернулся с планшетом – эппловским. На выискивание гостиницы ушло полторы минуты, по истечении коих он произнёс:

– Информирую. В центре сейчас всё занято. Есть, правда, пара трёхзвёздочных, но я бы их не советовал. Осталась одна окраина. Предлагаю на выбор несколько. Отели четырёхзвёздочные. Первый – на северо-западе…

– Подождите, – сказала Режина. – Найдите мне тот, пожалуйста, который не самый дальний. Который поближе к центру. Район не имеет значения. Я буду платить наличными.

Джош помолчал немного, изучая схему с отелями – не простую, а интерактивную, и произнёс наконец-таки:

– Вот самый близкий, по-моему. «Глайд Корт Отель» на Лэнсдаун. Номер остался единственный. На сколько дней вам заказывать?

– Дней на десять, я думаю. У неё день рождения двадцатого. Я должна в это время быть в городе…

В половину седьмого вечера Режина рассталась с астрологом, отказавшись от предложения «пойти поужинать где-нибудь», и поехала в Clyde Court Hotel, а сам он – в тяжёлых чувствах, решил вздремнуть на полчасика. Вернувшись в квартиру с улицы, он сходил в туалет, умылся и отправился спать – с надеждой, что Верона с экдором проректором уже покинули Дублин и летят обратно в Коаскиерс, и что как-нибудь всё устаканится. Думать о чём-то большем сил у Маклохлана не было. Забравшись под одеяло, он сказал себе: «Я женюсь на ней. В этом нет никакого сомнения. Трартесверну она не достанется. Пусть он только попробует… пусть он только осмелится…» – и вскоре уснул после этого – в откровенных мечтах о свадьбе и о брачной ночи – в особенности.

* * *

Отец многочисленных дочек, оставивший Лээсту карточку, получил звонок на свой номер где-то в начале одиннадцатого. Услышав: «Мы на О’Коннелл, угол Aби Стрит Лоуэр. Сегодня вы нас подвозили. Туристы из Англии, помните? Сейчас нам нужна машина. Сто Евро в час гарантируем», – Маккеон подумал: «О господи! История продолжается!» Подъехав по нужному адресу в пределах короткого времени, он сразу узрел на О’Коннелл высокого химика с дочерью и, притормозив у обочины, пригласил их бодрым высказыванием:

– Ночь сегодня прохладная! Вы замёрзли, наверное?! А в машине-то печка работает! Ну давайте садитесь! Поехали!

Когда Лээст с Вероной сели, Эскрах спросил оживлённо: «Ну что, они разыскали вас?!»

– Кто конкретно? – спросил проректор.

– Та красивая девушка! И ирландец при ней! Лет под тридцать! Тут такая вышла история! Только сперва скажите, куда мне теперь везти вас.

Верона перекрестилась.

– Скажем, – сказал проректор, – после того, как выслушаем. От этого может зависеть конечное направление.

– Ясно! – сказал Маккеон. – Значит, не разыскали!

В процессе его рассказа, украшенного деталями и громкими междометиями, Лээст с Вероной молчали и даже не переглядывались, но Верона, взяв его за руку, пару раз прошептала: «О господи», – а сам он – вспотевший, бледный – лишь сжимал её пальцы с силой и в один из моментов зажмурился, когда Эскрах сказал: «Представляете?! Вышла из ресторана и лица на ней нет, словно умер кто! Стоит и курит с носатым, а я-то думаю: „Боже мой! Да что же ей там сказали, раз она в таком состоянии!“»

Когда рассказ завершился, Эртебран произнёс: «Спасибо вам. Везите нас к тому дому, у которого вы их высадили. И вот вам сто Евро, сразу. А дальше уже посмотрим. Посмотрим по ситуации…»

Возле дома, где жил Маклохлан, Маккеон остановился и разъяснил наглядно:

– Вот этот подъезд по центру. Туда-то он и вошёл с ней. У них там консьерж, я думаю. Он вам подскажет, наверное.

– Хорошо, – сказал Лээст. – Ждите нас.

Консьерж – старушка с вязаньем – не особенно разговорчивая, тем не менее среагировала, услышав слова на гаэльском: «Мы ищем Джоша Маклохлана». Она отложила свитер и вызвала с коммутатора номер квартиры Джошуа. Через тридцать секунд примерно сонный голос ответил: «Слушаю…»

– Джош, – сказал Эртебран, – открывай нам. И оденься сначала. Я с дочерью.

Маклохлан, в полнейшем ужасе, бросился в спальню, оделся и уже через две минуты предстал перед Эртебранами – растрёпанный и растерянный.

– Где Режина? – спросил проректор – в той самой спокойной тональности, что таила в себе очень многое, как знал Маклохлан по опыту – не самому обнадёживающему.

– М-мисс Ав-вейро в г-гостинице, – ответил он полушёпотом.

– Понятно, – сказал проректор. – Не подскажешь нам, в какой именно?

– В «Глайд Корт Отель» на Лэнсдаун, – смятенно признался Джошуа.

– И что ты успел рассказать ей?

Джош отступил немного и сказал: «Проходите, пожалуйста. Не надо стоять в коридоре. Лучше пройти на кухню. Нам лучше присесть, наверное…»

– Хорошо, – согласился Лээст.

На кухне он первым делом посмотрел на стаканы, на пепельницу, наполненную окурками, на пустую бутылку от Midleton, после этого вытащил Marlboro, сказал Вероне: «Присаживайся», – сам прошёл к подоконнику и закурил – со словами:

– Давай начинай. Мы слушаем.

Джош попросил сигарету и, несколько успокоившись, поскольку успел подумать, что Лээст не будет бить его в присутствии собственной дочери, произнёс – себе в оправдание:

– Мне пришлось поддержать ту версию, что ты – это Генри Блэкуотер… Что ты – Наблюдатель из Англии. Я подумал, так будет лучше. Мне пришлось обобщить, разумеется. Сказать, что альтернативщики все в такой ситуации… что отцы их всех игнорируют… что Верона – не исключение…

– Да? – усмехнулся Лээст. – И ты ей сказал об этом по факту того обстоятельства, что я как раз встретился с дочерью? Сводил в ресторан и так далее?

– Ну-у, – протянул Маклохлан, – я сказал, что бывают случаи…

Эртебран посмотрел на Верону, в ясных глазах которой высветилось выражение, появлявшееся до этого: «Чего ждать от такого профессора?» – затушил свой окурок в пепельнице и сказал:

– Ну вот что, Верона. Давай спускайся на улицу. Мы с экдором Маклохланом поговорим обстоятельнее. Я боюсь, что в твоём присутствии он стесняется разговаривать. Потом я поеду к маме, а вы на портал, пожалуйста. Отправляйтесь назад в Коаскиерс. И оставь мои вещи в Ястребе. И пусть Лиргерт меня заменяет до моего возвращения.

Верона встала со стула, подошла к отцу, обняла его, поцеловала в щёку и, посмотрев на Джошуа, буквально позеленевшего, заметила с лёгкой иронией:

– Сэр, а на что вы рассчитывали? Папа уже говорил про вас, что вы – интриган по духу, но не до такой же степени. Вы просто меня поражаете…

* * *

Режина, приехав в гостиницу, получила свой номер, устроилась – разложила вещи по полочкам и, не находя себе места, попыталась заняться чтением, но уже через четверть часа отложила книгу на тумбочку и отправилась за сигаретами, понимая, что не способна хоть на чём-то сосредоточиться. Купив себе пачку Capri, она покурила на улице и пошла в направлении моря – влекомая даже не мыслями, а скорее – просто предчувствиями. Путь, достаточной долгий, мимо домов и парков, коттеджей с красивыми двориками, привёл её к пляжу – песчаному, в это время почти обезлюдившему. Присев на одну из скамеек, она какое-то время просто смотрела на воду – на волны – тяжёлые, чёрные, и на небо с редкими звёздами – куря, растирая слёзы и повторяя: «Любимый мой… Генри, где ты, любимый мой?» – пока наконец не подумала: «А вдруг они сами искали меня? Искали по разным отелям, пока я была у Джошуа? Они не могли не искать меня, понимая, что я уже в Дублине…» Задрожав от волнения – страшного, она прошептала: «Господи… Господи, помоги мне… Господи, дай мне увидеть его…» – и встав в песок – на колени – прижалась губами к крестику – старинному – португальскому – подаренному ей дедушкой перед отъездом в Ирландию. Вернувшись обратно в гостиницу – в лихорадочном состоянии, она, после душа – горячего, надела старые джинсы и джемпер с глубоким вырезом, закуталась в шаль – ажурную, обулась в танкетки – верёвочные, схватила старую сумочку и оставила Clyde Court Hotel.

Возле паба Nook at O’Connell ни Вероны, ни Генри не было. Переведя дыхание, Режина перекрестилась и вошла – под звон колокольчика – во внутреннее помещение. Всё так же горели факелы, дрова в каминах потрескивали, мерцали высокие свечи – слабым неровным сиянием. Приблизившись к стойке с подсвечниками, она села на стул – высокий, вытерла лоб ладонью и прошептала: «Боже мой… Он где-то рядом, я чувствую…»

* * *

Покинув квартиру астролога – с рюкзаком, где хранилась косметика и пара вещей – прикупленных, и спустившись обратно на улицу, Верона махнула Маккеону и, присев на бордюр, задумалась: «Папа прав, по всей вероятности. Джон доставил письмо в Португалию, зная, чем это кончится. Он знал, что родители встретятся. Он устроил им эту встречу в качестве компенсации за свои со мной отношения. И папа смирился, по-моему. То есть папа смирился с этим, а Джон, в ответную очередь, предоставил папе возможность оказаться сегодня в Дублине. Но всё равно это неправильно. Ведь Джон ничего не сделал, когда мама вернулась в Америку. А почему он не сделал? Чтобы папа не смог помешать ему? Значит, папа страдал всю жизнь исключительно ради единственного? Чтобы Джон мог спокойным образом заниматься моим воспитанием? И он после этого думает, что я способна простить его? В таком случае, он заблуждается…» – она посмотрела в небо и прошептала:

– Вы слышите? Вы просто играете жизнями в угоду собственным прихотям. И на деле я не люблю вас. Я люблю вас как друга, не более. Вы ведь знаете, что я чувствую? Что с вами я не испытываю чего-то самого главного…

Джон, находившийся рядом, подумал: «Знаю, естественно…»

Верона горько вздохнула и попыталась отвлечься – от печальных мыслей о прошлом на мысли о встрече родителей – пока что несостоявшейся, но уже предрешённой фактически.

Лээст и Джош появились минут через пять после этого. Маклохлан – просуггестированный, смутился при виде девушки, с которой не чаял встретиться в таких необычных условиях. Его бровь моментально задёргалась, а рот слегка искривился, выдавая его состояние. Лээст, взглянув в его сторону, произнёс в деловитой тональности: «Доставишь её до Коаскиерса. Мне надо остаться в Дублине», – а затем, повернувшись к Вероне, продолжил распоряжения:

– Мисс Блэкуотер, напоминаю – в среду – самостоятельная. Если будет такая возможность, помогите Джине, пожалуйста. И готовьтесь к зачёту по Ястребу. Мистер Маклохлан сказал мне, что фигуры уже разучены.

Верона присела в книксене:

– Да, сэр, помогу, разумеется.

– И вот ещё, если помните – у нас репетиция вечером. Поём перед эртаонами. Сами вы справитесь, думаю. Программа почти отработана.

– Да, сэр, – повторила Верона. – Вы не должны беспокоиться.

Эртебран попрощался с астрологом – обычным рукопожатием и, подмигнув своей дочери, переключился на Эскраха, что дымил, приоткрыв окошечко: «Ещё один рейс – последний», – на что Маккеон ответил:

– Сэр, да как пожелаете! По мне, так чем больше, тем лучше! Семья у меня большая! Сами ведь понимаете!

Как только машина отъехала, Маклохлан достал сигареты – лээстовские «Мальборо» и закурив с наслаждением, спросил доверительным образом:

– Вы, случайно, не знаете? Он что, получил разрешение?

– Да, – подтвердила Верона. – Не забывайте, пожалуйста, кто он по происхождению.

– Да, – согласился Джошуа, – и при этом связи в правительстве.

Возникла недолгая пауза. Верона зябко поёжилась, поскольку слегка продрогла, невзирая на новую кофточку, и перешла на обочину, давая понять тем самым, что данная тема закончена. Маклохлан тоже поёжился, так как вышел из дома без свитера и, тоже шагнув на обочину, предложил:

– Мисс Блэкуотер, простите меня, но я, если честно, голоден. Поужинать не желаете? Здесь есть ресторан поблизости. Думаю, вам понравится…

Отказа он не услышал, так как Верона, знавшая, что если мужчина голоден, он становится раздражительным, подумала: «Ладно, поужинаем, а то дело опять закончится реактивным нервозом каким-нибудь. Да и мне, если честно, не хочется возвращаться обратно в Коаскиерс…»

* * *

Джина, проснувшись утром, совсем ничего не помнила о ночи со старшим Куратором – начиная с футбольного матча и обещанного свидания – ни о том, как он страстно любит её, ни о том, что лишилась девственности, ни о том, что её приобщили и одарили бессмертием. Покурив у окна свой Vogue, она пошла в душевую – согласно обыкновению, и с ужасом обнаружила странные изменения – причём, довольно пикантные – в самом интимном месте, что вызвало в ней замешательство – сильное и глубокое.

– Мой бог, – прошептала Джина, – но ведь я ничего не делала. Ведь я не сбривала волосы…

В результате, совсем разнервничавшись, Джина вернулась в комнату и расплакалась от беспомощности и полного непонимания происходящей действительности.

Точно так же в своей «четвёртой» рыдала Герета Травар, так как Томас сказал ей ночью, что подаст на натурализацию и при получении статуса сразу же будет к ней свататься и, больше того, рассчитывает, что отец её даст согласие. Таким образом, слёзы Гереты объяснялись иными причинами – во-первых, она была счастлива, а, во-вторых, боялась, что Томасу будет отказано, несмотря на его положение – чемпиона по тоггерсвулту и медитерала с баллом за восемьсот по Эйверу.

Марвенсен в это утро проявил большую ответственность и стал раздавать задания весьма повышенной сложности, в отличие от Свардагерна, заменяющего проректора.

Джимми, уже не помнивший о словах Экдора Терстдарана – о сделанном им внушении на предмет отношения к девушкам, тем не менее оставался под известного рода воздействием и удивил в то утро всех своих однокурсников – вежливым поведением и новой стилистикой речи, нисколько ему не свойственной. Меньше всех удивилась Терна, так как Джимми сказал ей за завтраком – в очереди на раздаче:

– Терна, прости пожалуйста, если я в последнее время обидел тебя хоть чем-нибудь. Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе…

– Не знаю! – ответила Терна, на что Джимми признался сразу:

– С очень глубокой симпатией.

Подобное откровение добавило в ней уверенности, что Джимми над ней потешается и что данное заявление служит тому подтверждением. В результате она расстроилась и даже не съела сладкого.

Марсо, обнаружив отсутствие и самого проректора, и его протеже Вероны, и вдобавок к тому – Маклохлана, подумал: «Откладывать нечего. Надо писать сенатору. Напишу ему прямо сегодня же. Опишу ему всё в подробностях. Пусть он узнает правду. Истина восторжествует. Я получу повышение, Трартесверна уволят с должности, а проректора сунут в психушку и мало ему не покажется!»

Сам экдор Трартесверн, проснувшись с потерей памяти, сначала связался с Кридартом, узнал о своей аварии, затем позвонил Кеате, которая не ответила, после чего позавтракал – сделал себе яичницу, и стал просматривать новости на выведенной проекции. Самая главная новость – бегство альтернативщицы и его участие в поисках – породило в нём ощущение чего-то очень тревожащего. Сердце его заныло, а боль в голове усилилась. Он отключил проекцию, порылся в кухонном ящичке, где хранились всякие мелочи, нашёл пузырёк с анальгетиками, выпил пару таблеток, в дополнение выпил снотворного, сунул посуду в раковину и вернулся обратно в комнату. Меры такого рода не принесли облегчения. Пролежав полчаса в кровати, Лаарт опять поднялся и обратился к бару, где стояла бутылка Hennessy и пара бутылок водки – финляндского происхождения.

* * *

Маклохлан, и впрямь голодный, заказал себе блюдо с бараниной – запечёные в соусе рёбрышки с гарниром в виде картофеля, а Верона взяла каннеллони, начинённые сыром и зеленью. Общим стал чёрный портер – пенистый и нефильтрованный.

– Ну вот, – сказал Джош, – представляете? Мы с вами пьём пиво в Дублине…

Верона в ответ прищурилась и произнесла с иронией:

– Мы пьём с вами пиво в Дублине с той существенной разницей, что не я вас, а вы пригласили меня, сославшись на то, что вы голодны.

– Не сердитесь, – сказал Маклохлан. – И давайте, пока мы в Ирландии, я для вас буду Джошуа. К чему нам официальничать?

Верона взялась за кружку, подняла её и ответила:

– Да ни к чему, по всей видимости. За ваше здоровье, Джошуа. И за ваше благополучие…

Экдор Эртебран в ту минуту уже подъезжал к гостинице, сожалея о пачке «Мальборо», оставленной им астрологу.

– Эскрах, – сказал он, – простите, но мои сигареты закончились. Угостите меня, если можете…

Маккеон, давно заметивший, что его пассажир извёлся – то трёт себе лоб – вспотевший, то поправляет волосы, то просто ломает пальцы – громко щёлкает косточками, воскликнул с большой готовностью:

– Вот, угощайтесь, пожалуйста, хотя у меня простецкие! Вы, наверно, такие не курите!

Лээст взял сигарету, подкурил зажигалкой Лаарта, затянулся, уже испытывая и слабость в ногах – непривычную, и звон в ушах – нарастающий, и выдохнув – с тем ощущением, что всё вокруг отдаляется и одновременно кружится, прошептал:

– Я приехал, по-моему…

– Вы чего?! – испугался Эскрах. – Сэр, вам что, нездоровится?!

Лээст опять затянулся и ответил: «Нет, я в порядке. Сейчас я пойду в гостиницу. И вот вам ещё сто Евро. Подождите меня, пожалуйста. Если я не вернусь обратно в пределах четверти часа, то вы тогда уезжайте. Тогда я освобождаю вас…»

Так протекла минута. Проректор сидел – докуривая, а Маккеон, уже осознавший, что химик готовится к встрече – жизненно важной встрече, деликатно хранил молчание и думал: «Господи, господи… лишь бы у них сложилось всё… ведь такие люди хорошие, а тоже – страдают, мучаются… что-то у них не складывается…»

Режина в эти мгновения тоже внезапно почувствовала и тошноту, и слабость, и с мыслью: «Перекурила…» – перешла в туалетную комнату. Выпив воды из крана, она оперлась на стойку, зажала виски ладонями и какое-то время стояла, ощущая себя – физически – на грани потери сознания. Когда её отпустило, она посмотрела в зеркало – на лицо своё – побледневшее, покрывшееся испариной, и прошептала:

– Боже мой… Я же умру, наверное, если он тут появится…

Затем, возвратившись к бару, она забрала свою сумочку и покинула паб – пошатываясь, всё ещё не отошедшая от своего состояния. На улице было холодно. Она подошла к бордюру и села – с одним намерением – оставаться на этом месте, пока не случится что-нибудь. Минут через пять примерно такси, хорошо ей знакомое – по номеру и по водителю, плавно притормозило, задняя дверь открылась и она услышала голос: «Мадемуазель, прошу вас…» – голос, давно знакомый ей, – голос её возлюбленного – экдора Генри Блэкуотера.