Читать книгу Божественное стадо. Роман - Сергей Акчурин - Страница 10

На поверхности появились хвощи. «Не коровья еда!» – крикнул Пастух и щелкнул бичом, но стадо повеселело, увидев хоть что-то растущее, и прибавило шагу.

Редкий хвощ вскоре пошел вперемешку с травой, и наконец по одну сторону дороги расползся сплошной зеленый наплыв. Телки свернули с дороги и, склонившись, стали жадно щипать траву, заглатывая, отрыгивая и снова жуя.

Быстро, усердно опустошая наплыв не очень вкусной, пресной, чуть горьковатой травы, телки приблизились к небольшому, но уже настоящему озерку и сразу выхлебали его, оставив вместо воды одну черную жижу. Только отчасти сытые и напоенные, они подняли головы, чтобы увидеть, куда двигаться дальше, и тут услышали протяжное: «Му-у-у!» – и увидели в отдалении полноценную большую корову черно-белой раскраски. Корова эта стояла как памятник.

– Му-у! – попыталась ответить Джума и с интересом направилась познакомиться, немного волнуясь, поскольку увидела первое взрослое коровье существо, встретившееся на поверхности.

За Джумой двинулись остальные, попутно склоняясь и выхватывая пучки чахлой травы, растущие за пределом наплыва редко и в беспорядке.

Корова оказалась очень красивой, с огромным выменем, с изящным изгибом черных рогов, с весьма гармоничным распределением черных и белых разводов; на шее у нее висели крупные красные бусы из шариков, похожих на детские погремушки. Корова стояла, кажется, исполненная собственного достоинства, умно и внимательно глядя на приблизившихся одна за другой тощих, не слишком маленьких, но все же тщедушных телок. Корова молчала.

Подошедший Пастух погладил эту корову по шее, почесал ей под бусами, после чего она стала вытягивать шею и протяжно, довольно мычать.

– Первая встреченная вами корова – это показательная для вас корова, – стал объяснять Пастух, продолжая поглаживать коровью шею. – Это существо мягкого, но строгого нрава, обучающая корова, помогающая корова, подгоняющая корова, одна из мудрейших сущностей нашего великого стада, ей бесконечно много кругов, и она будет помогать мне на этой дороге, следуя с нами почти до последних столбов. Зовут ее просто: Ида. Проекции ее в потустороннем, бессмысленном мире имеют разные клички, такие, как Дуся, Ядвига, Евдокия и Дуня, но все они все равно Иды и в большинстве своем знают об этом, ощущают себя коровами, безропотно несут свою потустороннюю, временную ношу бессмысленной жизни в проекционном пространстве и втайне даже не то чтобы верят, но ни на йоту не сомневаются в своем происхождении от Иды, постоянно чувствуя с ней неразрывную связь. Ида – единственная в нашем великом стаде корова, у которой есть верхние зубы, и она способна пережевывать проекционную речь, как сено или траву, и в переводе выдавать правильное мычание, а также пережевывать правильное мычание и выдавать проекционную речь. Другие коровы не обладают способностью перевода и будут общаться с вами на том языке, на котором начался разговор, предпочитая все же, конечно, выражаться реально. Коровы вообще, надо сказать, рождаются бесконечно болтливыми, но, забегая сильно назад, скажу, что много кругов впереди не было у меня такого гурта, чтобы телки не умели сразу болтать на коровьем. Но постепенно стало так, как сейчас. Причины этой метаморфозы – а именно проникновение в великую плоскость потусторонних созвучий – мы разберем несколько позже, когда тому наступит момент, сейчас же замечу пока что одно, возможно, интересное вам: младенцы проекций с рождения одарены Божественным языком, который тут же отнимают у них, навязывая им условно-проекционную речь и отлучая тем самым от чувства существования великой реальности, которое испытывали потусторонние призраки на земле до появления первого слова… Итак, мудрая Ида преподаст вам коровью азбуку, объяснит многие вещи с точки зрения коровы и разовьет в вас извилины скотского мышления, которые пока что не развиты или спят и которые дадут вам возможность определяться в пространстве не так, как сейчас, а совсем по-другому: по принципу интуитивного компаса в головах, и, таким образом, не оглядываясь на своих двойников, вы всегда будете твердо знать, где вы находитесь и куда вам идти. Ида, – обратился он к черно-белой корове, – научи этих легкомысленных телок первому и самому важному, что должна уметь делать любая скотина и в любых обстоятельствах, всегда и везде, любая!

Телки удвоили внимание свое настороженными ушами, ожидая, что Ида сейчас промычит или скажет какую-то мудрость, которая станет первоосновой на пути к коровьему просвещению, пониманию положения вещей нового мира, но вместо поучительной речи услышали тот самый простой и известный звук, который всегда сопутствует облегчению коровы, и увидели на поверхности выросшую на глазах довольно большую кучу навоза.

– Вот вам первый урок от полноценной коровы! Учитесь!

Все телки, казалось, смутились этим событием, и две из них даже отвели взгляды в сторону, но тут светло-рыжая вдруг тоже издала определенного рода звук и наделала небольшой ляпок.

– Ой! – смущенно сказала она. – Кажется, я обделалась почему-то…

– Не кажется, а точно сделала свое дело! – даже не произнес, но воскликнул Пастух и перешел на торжественный тон: – Ты, светло-рыжая, первая из вновь появившихся здесь унавозила Божественную поверхность – действительно радостное событие, поскольку уновоживание поверхности есть облагораживание ее, то есть первейшее священное коровье дело, и если даже корова способна только на это, то она уже – достойнейшее создание! И поэтому тебе полагается приз – капну тебе на один из твоих великолепных зубов капельку золота! Правда, непонятно, откуда в тебе так быстро взялся навоз? Такое бывает только от страха – слишком уж быстро ты переварила траву, почти не отрыгивая и не разжевывая!

– Я, Пастух, – объяснила, смущаясь, светло-рыжая телка, – появилась первой на этой дороге на первом столбе – незадолго до вас – и в одиночестве думала, что так и буду находиться одна, как корова и в неизвестном пространстве, и от страха полного одиночества и непонятного состояния я подчистую сжевала маленькую копенку, которая приткнулась к столбу, сжевала, чтобы было не так одиноко…

– Вот и тема Божественного исследования: коровье одиночество и еда! – снова воскликнул Пастух. – Я уже давно замечал, что коровы, гуляющие по одной, слишком много едят, но не полны и не дают лишнего молока, – теперь, как стало понятно, все, оказывается, уходит в бесценный навоз! Кстати, в этих местах потому и мало травы, что коровы здесь не гуляют: слишком пустынно. Вот и расплодились хвощи на бедной поверхности. Надо бы направлять сюда одиноких коров – таких немало, пусть обогащают поверхность. Доложу куда следует, может быть, стоящие выше меня Гуртоправы сочтут мою мысль полезной, займутся распределением навоза одиноких коров, и я получу от Хозяина поощрение: более достойное назначение, чем гонять телок и коров по кругам! Могут перевести на степных, норовистых кобылиц и даже на сверхгордых коней – их восьмерки по Божественной плоскости не так унылы, как ваши круги, да и сущности у них будут попроще – меньше возни! Кстати, в том стойле, откуда вышли Джума и Елена, тоже было немного старого сена, а они – ничего!

– Мы, Пастух, – ответила за двоих Елена, – не боялись совсем. Мы пожевали только чуть-чуть, лишь для факта, чтобы убедиться в реальности своего существования как сущностей!

– Ого! – искренне обрадовался Пастух. – Вот наконец правильно сказанное и осмысленное! Елена воспользовалась интуицией своей сущности, подключив дологичное мышление, поскольку логикой ваше нахождение здесь, да и попадание сюда объяснить невозможно. Не зря в сведениях о тебе, Елена, значится, что ты – склонна к учености! Дело, вижу, пойдет, берите пример! Елене, как первой из осознавших себя и сей мир, тоже награда!

Пастух снял с плеча свою холщовую сумку, порылся в ее таинственном содержимом, приговаривая: «Тут у меня всякая всячина из потустороннего мира…» – и вытащил плоскую баночку, в которой и оказались награды: разных цветов овальчики и кружки размером не больше чем конфетти. Нижняя губа «первой унавозившей Божественную поверхность» оттопырилась как-то сама, обнажив ряд крупных, неестественно белых зубов, и Пастух прилепил золотой овальчик на передний, самый выдающийся зуб отличившейся сущности. Телка закрутила хвостом и изобразила улыбку, хвастаясь своим украшением перед другими.

– Ну и морда коровья, – угрюмо промычала бурая телка. – Страсть! Хоть и с золотом.

– Да, – согласился Пастух, – улыбка слишком проекционная, чересчур уж кокетливая, не коровья, губы ты поджимаешь не по-коровьи – выпяти их и расслабь, когда улыбаешься, или вытяни в дудочку! Улыбайся-ка ты поскромнее, может, к кругу второму зубы у тебя чуть-чуть пожелтеют, пообтешутся и не будут так откровенно белеть. Теперь награждаю Елену, – и Пастух прилепил красный кружок прямо телке на лоб. – Это, Елена, особая мушка – знак твоего отличия, твоего подающего большие надежды ума!

– Пастух, – сказала Елена, – а Джума тоже жевала по той же причине: чтобы убедиться в реальности. Джума тоже не глупая…

– Сразу двух умных коров в одном стаде не допускается, – важно ответил Пастух, – поскольку возникнут разногласия умов, и поэтому Джуму возвысить до твоего уровня я не могу, но прилеплю ей черную мушку – знак коровьей пытливости.

И Пастух вытянул из коробочки черную мушку и приспособил на лоб Джуме.

– Пастух, – потерлась сопящим носом о рукав пастушеской куртки пегая телка, та самая, которая не так давно поставила под сомнение свою коровью сущность и у которой были разные уши, – помнится, вы обещали мне что-нибудь на ухо. Может быть, там, в вашей сумке, есть что-то и для меня?

Пастух снова принялся рыться в сумке, опять приговаривая: «Тут у меня всякая всячина из потустороннего мира…» – и сначала вытащил ржавую гайку, затем моток изоленты, затем какой-то пучок, похожий на сантехнический лен, и – еще какую-то дребедень, про все это объясняя: «Нет, это все для взрослых коров…» – и наконец извлек деревянную бельевую прищепку и спросил пегую телку:

– Сойдет для начала?

– Сойдет! – ответила пегая, и Пастух прищепнул украшение на ее серое ухо.

И тут вдруг из телок, наблюдавших происходящее, одновременно ударили шипящие струи, орошая поверхность. Из тех же, кто был награжден и украшен, струи не полились.

– Пастух, – произнесла, облегчившись, темно-рыжая телка, – вот, мы тоже совершили действие, полезное для поверхности, наградите нас тоже!

– То, что вы совершили, позавидовав награжденным, называется облегчением от зависти, и к тому же коровья моча, несмотря на свой Божественный запах, никакой пользы поверхности не приносит, – нравоучительно произнес Пастух и обратился к равнодушно наблюдающей все это Иде: – Ида, веди этих недотеп к следующему столбу и расскажи им про коровью зависть, а также объясни разницу между навозом и тем, чем они напитали Божественную поверхность.

Ида громко, призывно замычала и повела за собой маленький гурт, на ходу объясняя коровьим мычанием то, о чем попросил Пастух.

Джума, двигаясь позади остальных, спрашивала Пастуха:

– Разве, Пастух, коровья моча не полезна? Я читала у великого Ибн Сины, что коровья моча – лекарство от многих болезней, другой современный автор пишет, что моча содержит много металла – меди и золота.

– Чтобы тебе ответить, Джума, я должен объяснить разницу между проекционной коровой и той, которой являешься ты. Разница велика, особенно учитывая условность происходящего там и безусловность происходящего здесь. Но в безусловность реальности добавляется условность видения на первом кругу, и поэтому разница между проекционной мочой и здешней станет тебе понятна только после того, как ты окончательно сориентируешься в порядке вещей и научишься правильно выражать мычанием такие вульгарности условного языка, как навоз и моча; последняя, все же скажу, здесь не в цене; навоз же бесценен во всех плоскостях.