Читать книгу Божественное стадо. Роман - Сергей Акчурин - Страница 8

Округа к очередному столбу нисколько не изменилась. Все та же безжизненная поверхность расстилалась и бугрилась повсюду, все та же дорога пролегала по ней, все тот же свод, как искусственный купол, висел над головами коров. Пастух, подошедший к столбу последним, сразу сообщил:

– Столб этот является промежуточным, здесь нечего делать, трава ждет вас за следующим изгибом дороги. Правда, в этих пустынных местах как раз и появляется тот самый одинокий козел – козел отпущения, но сейчас я его не вижу. Бедный этот козел, попираемый всей скотиной, совершенно не понимает, за что ему выпала такая горькая участь. То и дело он прибегает сюда из той части поверхности, которая более населена в силу своей плодородности и привлекательности ландшафта. Там он мирно жует траву, пьет воду из озерец, совсем не блеет, чтобы не раздражать никого, но как только его завидят, так тут же начинают преследовать с криками: «Ты виноват! Ты виноват!» Все бодают его, стараются ударить копытом, гоняют, стоит ему попасться на глаза какой-то скотине. И хотят затоптать! И вот, в отчаянии, в слезах, спасаясь от ненавистников, он прибегает сюда, где нет воды и травы. Здесь он обычно приводит в порядок нервы, подскочит к зеркалу, которое вы уже видели, посмотрит и поизучает себя: что в нем не так? – и, боднув себя от отчаяния, в очередной раз возвращается в ту часть поверхности, где можно пастись. Таков круг одиночества его существа, и круг этот, как и все остальное, повторяется бесконечно.

– А в чем же виновато это бедное существо? За что его попирают? – спросила бурая телка.

– Это бедное существо – как ты правильно выразилась – не виновато ни в чем, но глупые, скажем, коровы обвиняют его в последствиях, не задумываясь о том, последствием чего являются эти последствия, выраженные, предположим, в сбитии копыт, в поблеклости коровьей раскраски, в выпадении волос из хвоста, в уменьшении молочных удоев, в медленном росте рогов и также их чрезмерной закрученности или, наоборот, прямоте, ну и тому подобное, во всем том, чем может быть недовольна скотина. Виной всему, считают парно- и непарнокопытные, тусклый, как будто отягощенный чем-то козлиный взгляд, который наводит муть, которая и порождает разные неприятные вещи. Взгляд этот и гонит от себя скотина, обвиняя и прогоняя козла.

– А последствием чего на самом-то деле являются эти последствия? – спросила Елена.

– Ну, тут ничего сложного нет: в одном случае виновата поверхность, усыпанная камнями, в другом – плохое настроение коровы, в третьем – неподходящие травы…

– Но ведь есть подобный козел и там, откуда мы появились, и я читала, что на него возлагают разные неприятности и прогоняют в пустые места, такие, как здесь, – сказала Джума. – Не тот ли это козел? Может быть, взгляд его как раз и отягощен возложенными на него неприятностями и он приносит их в этот мир?

– Ты правильно рассудила, Джума, и я вижу, что ты уже начинаешь мыслить реальными категориями, но только в рассуждения твои вкралась одна ошибка: вы появляетесь там, откуда, как ты говоришь, вы появились, здесь же вы существуете, но появляетесь там… Насчет же козлиной сущности, которой не повезло, я объясню чуть позже, через пару столбов, поскольку вы еще не способны мыслить теми реальными категориями, которые необходимы для этого объяснения. Но двинемся дальше, к зеленой и сытной траве.

Телки попытались сдвинуться и идти, но Елена, стоявшая поперек дороги, загораживала им путь и никак не хотела тронуться с места. Пастух подтолкнул ее легким хлопком, взял за рожки и хотел повести, но она как будто застыла, уперлась во что-то.

– Елена упрямится, как осел! – пошутила светло-рыжая телка.

– Да, – согласилась Елена, – наверное, я осел… Столб этот хоть и является несущественным, а животы наши хоть и стремятся к этой самой траве, но меня останавливает нечто существенное, которое после ваших, Пастух, сообщений, тяжело перевариваемых, не дает мне покоя и не дает двигаться дальше, и ощущение непонимания существенного гораздо сильнее моего животного голода. Видно, мы – тугодумки, раз коровы, и поэтому сразу спрашивать нет мозгов, а вернее, они как-то медленно усваивают услышанное от вас.

– Что же тебя останавливает, Елена?

– Меня, Пастух, останавливает самое главное: где мы? И что означает сказанная вами фраза: проекционные выдумки нереального мира?

Вопрос был такой значительный, что все коровы, и даже те, которые сосредоточились, пока стояли, на призраках своего будущего и прошлого, вертя головами и проверяя, правильное ли они заняли положение в пространстве, – все телки развернулись на этот вопрос, который и сами хотели бы задать Пастуху, но в силу своих телячьих, легковесных пока что мозгов не могли сформулировать.

– Да, Пастух, хотелось бы это знать… – в один голос подтвердили сразу несколько телок и обступили со всех сторон Пастуха.

– Да, Пастух, это очень важно для нас!..

– Вот, мокрые носы, телячье вымя, неожиданно! Действительно, самый насущный вопрос! – как будто даже обрадовался Пастух. – Ну и стаденко мне в этот раз досталось! Похвально! Обычно телки задают этот вопрос далеко впереди, бывает даже на последних столбах, интересуясь лишь внешней стороной дела и за всю дорогу так и не удосуживаясь уточнить, где же они все-таки существуют и где их, по существу нет! От незнания этого в головах долго держится искаженное восприятие реальности, которая окружает, некоторые телки надеются, что вернутся туда, где их на самом-то деле нет, и втайне воспринимают происходящее с ними как сон или наваждение. Вот уж воистину легкомысленная скотина! Вы же, наоборот, довольно быстро обсудили свою раскраску, насмотрелись на свои морды и даже зады и задумались о самом серьезном! Похвально! Это избавит меня в дальнейшем от множества оговорок и объяснения условностей, поскольку картина мира сего пусть как примитивный рисунок, но будет уже установлена у вас в головах! Итак, отвечу: все видимое вокруг, а также невидимое пока что для вас есть территория Божественного стада, к которому принадлежите и вы, как сущности великого мироздания, и стадом этим управляет Хозяин всего, однажды и навсегда определивший всем сущностям бесконечное перемещение из пунктов А в пункты Б, по бесконечным кругам этой поверхности и под сводом. Если хотите представить себе, пока потустороннее воображение в вас сильно и мыслите вы не здешними категориями, то вы находитесь в некоей плоскости, – коровьим же языком эта область означивается конкретно, и скоро вы услышите правильное звучание этого величайшего из понятий, – плоскости, невидимой на земле, – последняя здесь называется проекционным, потусторонним, призрачным, нереальным, мертворожденным миром, где ваши ничтожные проекции или тени, спроецированные отсюда – туда, думают о себе, за исключением немногих, что они – реальность… Да, – продолжил Пастух, как будто бы сам себе отвечая, – на самом-то деле в том коротком отрезке великого, всеобщего и безостановочного движения, где приютились на миг эти бессмысленные, бесплотные и самонадеянные создания, эти отображения ваших великих сущностей, а также во множестве расплодившиеся призраки, вообще не имеющие никаких сущностей и являющие собой лишь отображения отображений, – на самом-то деле там очень немногие знают о своей нереальности, но ощущают где-то поблизости реальный мир, в который не то чтобы верят, но несут его в своей голове, зная о нем, слыша его и иногда даже видя. Но – слава Хозяину! – большинство этих нереальных созданий давно не обладает способностью чувствовать себя здесь – где находитесь вы. Почему слава Хозяину – в том смысле, что основная масса этих бесплотных теней лишена восприятия действительности, – я объясню позже, при более подробном и содержательном разговоре, а что касается слова давно, то употребить это слово можно лишь по отношению к ничтожным проекциям, к их временной жизни, то есть здесь, в сущностном мире, такое понятие, как время, абсолютно отсутствует, да и то, что у проекций называется временем, здесь истекает совсем по-другому. Здесь не нужны часы и минуты, здесь все измеряется пройденными столбами, движением… Например, корова мычит: я узнала об этом на семьдесят третьем столбе… Или: она родила теленка десять столбов назад… Или: мы встретимся с параллельным гуртом через три столба… Почему так? Потому что не существует другого отсчета; солнца как такового здесь нет, луны нет, свет и тьма сменяют, как я говорил, друг друга поочередно, но с разными интервалами, все не похоже на то, что вы помните, или знаете, или можете предположить, однообразия времени потустороннего мира здесь нет, и нереального времени нет, да и понятия такого нет. Возраст полноценной скотины исчисляется пройденными кругами; к примеру, можно сказать: этой корове восемь кругов…

Телки, стараясь пока что лишь настроиться на реальность происходящего с ними, не очень-то воспринимали услышанное, и только бурая, довольно угрюмая телка, осмыслив, кажется, речь Пастуха, спросила после длительной паузы:

– А сколько всего кругов, Пастух, проходит корова?

– Кругов – несчитано, каждая сущность идет бесконечно по этим самым кругам, предписанным ей великим законом, но с десятого принято говорить: этой корове бесконечно много кругов. Впрочем, с круга второго вы будете не говорить, а мычать, и возраст скотины мычанием выражается совсем по-другому.

– А что, Пастух, происходит после того, как мы переходим на следующий круг? Чувствуем ли мы себя такими, как здесь? – спросила Джума.

– Конечно же чувствуете, но более сложными, чем сейчас, хотя объяснить эту сложность я вам не могу, поскольку у вас в головах совсем мало сведений об окружающем порядке вещей.

– А на десятом и на бесконечном кругу?

– После десятого круга у вас появится ощущение, что вы присутствуете сразу на всех кругах, включая этот первый, телячий.

– Я, Пастух, – сказала светло-рыжая телка, – еще перед зеркалом задумалась о своем возрасте, значит, как я понимаю, возраст мой – один круг.

– Нет, – ответил Пастух, – возраст твой – это шесть столбов первого круга.

– А есть ли соответствие этому – там, в потустороннем, как вы его называете, мире?

– Нет, светло-рыжая, – ответил Пастух, – соответствия этому нет, поскольку в отображаемых тобой проекциях сущность едина и заключает в себя, предположим, тебя, корову, возрастом в шесть столбов первого круга, в, предположим, тридцать столбов какого-нибудь четвертого круга, а также в девяносто девять столбов бесконечно много кругов.

– А можно ли увидеть эти свои круги или много себя с какой-нибудь высоты, например с большого холма, о котором вы говорили? – не унималась светло-рыжая телка.

– Отдельно себя ты не увидишь, но ты увидишь, что все – едино.

– Значит, с холма можно увидеть вообще все? – спросила темно-рыжая телка, которой было грустно без солнца.