Читать книгу Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье - Сергей Александрович Менжерицкий - Страница 6

В кабинете Субботыча витает отчётливый рыбный запах. Сам Субботыч, как обычно, восседает в своём сильно бэушном кресле из красного кожзаменителя и смотрит портативный телевизор "Юность". Заметив Крылова, он уменьшает звук.

– Садись, студент. Разговор есть.

И, воткнувшись взглядом в крыловскую переносицу, добавляет:

– Капитальный разговор.

И замолкает, словно чего-то выжидая. Крылов присаживается на кушетку у стены и сразу догадывается, почему в кабинете так пахнет рыбой. У левой ноги Субботыча громоздится знакомая коробка с выпирающим наружу осетровым хвостом. И чем дольше Крылов лицезреет этот хвост, изогнутый, словно ятаган, тем яснее понимает, что дела его – плохи…

– Плохи твои дела, студент. Очень плохи.

– А что случилось, Владимир Иванович?

– Жалоб на тебя много.

– Жалоб?!

Субботыч выуживает из ящика пухлую пачку конвертов, перетянутую резинкой, и с размаху хлопает ею об стол.

– Вот, полюбуйся. Двадцать восемь штук. Не считая копий в Совмин и КГБ. Которые мне тоже переслали и потребовали разобраться.

Крылов цепенеет. "Ну – всё. Накрылась комната. Одно неясно: это кому ж, блин, я так дорогу перешёл? И, главное – в связи с чем?!…"

– Можно взглянуть?

– Да я тебе и сам расскажу… Короче, жалуется на тебя гражданин Абросимов Кузьма Пантелеевич, заслуженный чекист и член партии с одна тысяча девятьсот тридцать пятого года. Пишет, что его двор, примыкающий к домам по улице Гиляровского один-три, убирается от снега крайне несвоевременно. В связи с чем требует привлечь к ответственности как самого дворника, так и лиц, ему попу… попус…

– Попустительствующих, Владимир Иванович.

– Вот именно! Ты у меня с какого месяца?

– С ноября.

– Значит, за три месяца ты опоздал на участок двадцать восемь раз. И каждый раз он на тебя жалобу строчил. А на каждую жалобу – я что обязан сделать? А? Если по закону?

– Отреагировать, Владимир Иванович.

– Правильно! И всё по полочкам разложить: кто виноват и кому – пистон… Ладно, студент. Хватит рассусоливать. Бери бумагу и пиши.

Крылов берёт экземпляр какого-то старого бланка, переворачивает его чистой стороной и обречённо пишет в правом верхнем углу: "Начальнику ДЭЗ № 4 Дзержинского р-на Субботину В. И. от дворника Крылова А. А. " И, чуть ниже: "Прошу уволить меня по собственному…"

Субботыч хмыкает.

– Ты чего пишешь?

– Заявление…

– Ясно. А теперь всю эту херню зачёркивай на хер и пиши так, как надо. Диктую: "Уважаемый Кузьма Пантелеевич! Сообщаю, что ваши жалобы на халатное отношение дворника Крылова А. А. к своим должностным обязанностям мною рассмотрены и признаны правильными. В связи с чем на дворника Крылова А. А. и техника Загидуллину А. Т. были наложены строгие дисциплинарные взыскания. В случае повторения подобных фактов мною будет рассмотрен вопрос о лишении виновных премии за первый квартал…" У тебя пишущая машинка есть?

– Есть.

– Тогда перепечатаешь и завтра вечером – мне на подпись. Всё понял?

– Понял, Владимир Иванович. Спасибо огромное. Только завтра вечером меня в Москве не будет.

– А где ты будешь?

– В Мексике.

Взгляд Субботыча, расслабленно блуждавший между потолком и сереньким экраном "Юности", на котором митингуют толпы возбуждённых людей, медленно перемещается к Крылову и фиксируется на его переносице. Так обычно рассматривается заведомо ничтожная вещичка, которая вдруг чересчур раздулась в размерах.

– Где-где?!!

– В Мексике. Вернее – в Мехико, в местном университете. По программе студенческого обмена. Улетаю завтра, прилетаю восьмого… Но вы не волнуйтесь! Меня на участке Мунку подменит, я договорился…

– Да хрен с ним, с участком. Ты мне суть доложи, чем там конкретно будешь заниматься. План действий, так сказать.

– Да нет никакого плана, Владимир Иванович. Просто сяду в самолёт и полечу.

– Ты мне мозги не… того. Раз тебя государство за границу посылает, значит – оно делает это с определённой целью…

– Цель поездки, Владимир Иванович – дальнейшее укрепление советско-мексиканского сотрудничества и культурных связей между народами наших традиционно дружественных стран.

Субботыч прищуривается. Видно, что в поездку он всё-таки поверил, а заодно и сделал ряд серьёзных поправок на крыловский счёт. То есть решил про себя, что этот студентишка зачуханный – не так уж прост, как кажется с виду. И с ним на всякий пожарный надо быть – поаккуратней…

– Конечно, если по совести, то я этому Абросимову должен по-другому ответить. Написать ему, пердуну старому, что у меня недокомплект дворников – сорок процентов, и чтобы он сидел себе тихо и радовался, что вообще убирают… Вот вы всё думаете, что, раз Владимир Иваныч всю жизнь в армии прослужил – так он дундук и сапог кирзовый, которому на молодёжь – чхать. А я, к твоему сведению, брать студентов на работу вообще не имею права! Понимаешь? Во-об-ще! Потому что главная задача студента – учиться и овладевать знаниями. Так ведь? Если по закону?

– Так.

– Так. А, с другой стороны: вот он – иногородний, и она – иногородняя, и у них вдруг – бац! – и ребёночек родился. И куда им деваться, спрашивается, если их из общежития выпихивают? И они приходят ко мне и стоят тут на пороге, комнату клянчат. Дай да дай, дай да дай…

На экране телевизора возникает Ельцин: без шапки, с льняной шевелюрой, раздуваемой ветром, в распахнутом на груди пальто. Он что-то убеждённо говорит, разрубая воздух ладонью в кожаной перчатке. Субботыч приподнимается и ввёртывает громкость до упора.

"…и хватит, понимаешь, этой демагогии! Хватит, понимаешь, обещать народу одно, а делать – другое! Вот нам с высоких трибун заявляют, что пора кончать с привилегиями. И народ, понимаешь, ждёт, народ верит – а реального сдвига нет! Ничего с мёртвой точки не сдвигается, потому что в стране есть каста неприкасаемых, для которых мнение народа, понимаешь, роли не играет. Страна думает, как бы пенсионерам по десятке надбавить, а Горбачёв партаппарату в полтора раза оклады поднял. И себя не обидел: раньше, как генсек, получал восемьсот, а теперь будет – тыщщу двести. Тыщщу двести! И всё мало ему, понимаешь, всё недостаточно…

Толпа возмущённо колышется.

– Правильно, Николаич! Гнать их!

– Долой партократов!

– Пускай вернут, что нахапали!

– Распределители закрыть, а госдачи – отобрать!

– И пусть на наши пенсии поживут, на сто двадцать рубликов…

– И пусть со всеми в очередях подавятся, за гнилой картошкой…

– Да мы Горбачёва с Раиской и без очереди пропустим, лишь бы под ногами не путались…

– Гы-ы-ыыыыыыы!

– Держись, Борис Николаич! Народ за тебя!

– Три-четыре: Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!!.."