Читать книгу Геракл - Сергей Быльцов - Страница 52

В то время, когда Зевс под видом супруга возлег со своей правнучкой Алкменой, златотронная Гера в кресле, дивной работы милого сына, перед дверью сидела и по красивым плечам распускала светлых волос пышные пряди. Гребнем из кости слоновой чесала их и сплетала в длинные локоны. Распустив аккуратно по белым плечам свои светло – золотистые локоны, одиноко сидела она на краю огромного супружеского ложа, похожего на небольшую площадку для хороводов и песен, и хмурила свои большие, как у телки глаза.

Опечаленная очередным ночным отсутствием неверного супруга, она, в сердцах метнув скипетр с навершием в виде золотой кукушки в дальний угол спальни, призвала свою вестницу и подругу богиню радуги Ириду и изменившимся голосом ей приказала:

– Ирида милая! Подруга верная и моей непреклонной быстрая вестница воли! Как можно скорее узнай – где сейчас находится муж мой, Владыка Олимпа и сразу же мне все расскажи.

Вспомнив о том, что Зевс горазд подражать разным необычным обличьям, Гера попросила богиню радуги везде внимательно посмотреть, не случилось ли чего особенного или странного в окружающем мире. Царица богов часто заставляла Ириду подглядывать за богами и особенно за супругом и собирать разные сведенья потому, что сверху Радуга не хуже самого Солнца все на необъятной земле обозревала, правда только после дождя, когда в воздухе сияли всеми цветами ее разбросанные на небесной арке одежды. Ириде не очень нравились эти поручения, но царственной подруге она не могла ни в чем отказать.

Простодушная Ирида в радужном платье своем взмыла по арке огромной в высокие омытые дождем лазурные небеса, но, как ни старалась, не смогла негде найти Властителя всех трех миров, и, вернувшись, доложила госпоже о тщетных поисках Зевса, не забыв упомянуть и о дивном происшествии:

– Нет Громовержца нигде. Я не была только в подземных пустотах Аиде и в темных глубинах Посейдонова царства. Из разных странных явлений самым занятным мне показалось такое: правнук Зевса Амфитрион, сын Алкея, кажется, раздвоился. Он находится одновременно на охоте в ставших вдруг очень богатыми дичью лесах и в своем дворце, куда он прибыл недавно на коне к своей юной супруге Алкмене.

Гера звонко вскрикнула, как подраненная птичка, с силой стукнула кулаком себя по прекрасному лбу так, что на нем вздулся синяк и что-то нераздельное прошипела. Все понявшая Ирида быстро отвела в сторону от подруги и госпожи сочувственный взгляд и тут же исчезла.

Последующие трое нескончаемых суток богиня богинь, сходила с ума в своей спальне нетленной, надежные двери которой с потайным золотым замком были искусной работы милого сына Гефеста. Здесь владычица блистательных высей Олимпа облачалась в наряды обычно, умащивалась благовонными натираниями, одуряющий аромат которых разносился по всему чертогу, проникая в залы советов и пиров, здесь же хранились ее драгоценности со знаменитой бриллиантовой диадемой и платья, сотканные собственноручно Афиной.

Сейчас Гере было не до украшений и платьев. Она заперлась на крепкий засов в своей спальне, и бросившись на такое одинокое пурпурное ложе то истошно вопила, потрясая и заламывая руки, то беззвучно рыдала, опустив уголки нежно розовых губ, то дико хохотала.

Плиний Старший говорит, что приписывать богу супружеские измены и затем семейные ссоры, и вражду, или верить в божества обмана и преступлений, это вообще верх человеческого бесстыдства.

Тогда бесстыдным следует признать и великого Гомера, впервые установившего для эллинов имена и прозвища большинства олимпийских богов, разделившего между ними почести и виды деятельности и описавшего непростые семейные жизни некоторых из них.

Ксенофан же и вовсе поет, что среди смертных позорным слывет и клеймится хулою, – то на богов возвести Гомер с Гесиодом дерзнули.

Некоторые говорят, что, по словам самой Геры, ночью, когда она сном беспокойным ненадолго забылась, ее посетила старая обликом Мойра Лахесис. Ткачиха была в своей обычной белой одежде, увенчанная ромбической короной и с алмазным жезлом – символом вечности в правой руке. От невидящего взгляда Старухи Гере стало не по себе, и она зябко несколько раз прекрасными передернула плечами. Та же, не обращая никакого внимания на царицу не шевелящимися губами однозвучно ей говорила:

– Радуйся Гера! Мы, дщери великой Ананке всегда на стороне добродетельных жен, даже тогда, когда те, испытывая небеспричинную ревность, бывают чрезмерно злокозненны. Если тебе будет необходимо, то ты можешь мстить любовницам мужа и их детям, хоть некоторые и говорят, что это злокозненно или не справедливо. Зевсу не суждено мешать тебе делом в стремлении погубить его особенного сына от смертной Алкмены. При этом старание это твое всегда будет тщетным, но ты не должна рук опускать, ведь все твои козни уже мной предначертаны и потому неизбежны.

Те, кто дружат с Гипносом и Морфеем, отвращающими богиню Алгею (скорбь) от людей и расслабляющими им напряженные днем члены, рассказывают, что всякое может присниться, ведь Формирователь снов умеет принимать точный облик знакомых или родных для смотрящего сон человека, людей.

Овидий поет, что Морфей был искусник большой, горазд был подражать любым человечьим обличьям. Лучше его не сумел бы никто выразить поступь, все черты человека и звук его речи. Перенимал и наряд, и любую особенность речи, но подражал лишь людям одним и бессмертным. Некоторые говорят, что Морфей, часто сопровождавший Мойру Лахесис во снах, научился подражать ей самой и принимать ее облик.

Царица богов не стала даже ругаться с Зевсом, когда тот, наконец, с видом невиноватым, а, наоборот, очень довольным, вернулся в свой гулкий олимпийский чертог. Она лишь, сузив огромные, как у телки глаза, молча смотрела куда-то в сторону и тонко очерченными розовыми губами что-то беззвучно шептала.