Читать книгу Персональная политическая история - Сергей Чефранов - Страница 14
Печатное слово третьего тысячелетия
Культура его потребления
ОглавлениеДостаточно быть змеей в террариуме, чтобы написать трактат о четырех стеклянных стенах.
Но надо стать птицей, чтобы написать о крышке.
Жизнь человечества в новом тысячелетии представляет собой хаотический клубок1 различных связей; экономика, социология, биология, психология и многое, многое другое переплетены и должны быть изучены автором, желающим точно и емко описать ее. Так было и всегда, но с ростом численности населения планеты, с увеличением информационных, экономических и разных других связей между людьми, «картинка» стала намного сложнее. Поэтому, прежде чем говорить непосредственно о письменности, необходимо выяснить, чем живет и чем питается мозг современного пишущего и читающего, изменилось ли что-нибудь по сравнению с веком минувшим, про который довольно верно замечено, что «Случайное возбуждение – вот повседневная пища человека двадцатого века»2.
Тем более, если учесть, что кроме живущих людей планета населена безмерным количеством их образов и моделей, наравне с живыми участвующими в общении и создании общественных ценностей. Безусловно, образ некоего героя, как и любого другого идола, сначала придумывает один человек. Но образ начинает влиять на людей и даже на другие образы. Он влияет на них годами, занимает место в сознании, к нему апеллируют школьные учителя. Можно научиться пеленать детей и на безжизненных резиновых пупсах, а совершать подвиги на примере Павки Корчагина или Супермена. Но эти «пупсы» не кричат, когда им отрывают ногу или откручивают голову, и пахнут резиной, а Супермен все вооружается и вооружается. Взрослея и превращаясь в героев «крутых» боевиков, эти идолы остаются бесчувственными; необходимо разбить пару десятков автомобилей и застрелить сотню террористов, чтобы выдавить из них нечто подобное улыбке. Это влияние неживого и вымышленного на живое, обеспеченное средствами коммуникации, занимает свое место в информационном поле Земли.
Маршалл Маклюэн, осознав множественность и влиятельность связей между людьми (даже без учета идолов), описал фантастическую «глобальную деревню».
«По его словам, в ХХ веке произошел новый переворот, связанный с электричеством: «Электрическая цепь разрушила время и пространство, погрузив каждого из нас в океан забот других людей. Она заново восстановила всеобщий диалог в глобальном масштабе. И главной вестью, которую она принесла людям, стала весть о всеобщем Изменении». Маклюэн считал, что возвращение к «племенному» восприятию мира на новом этапе – безусловное благо, потому что таким образом люди вновь начнут ощущать себя целым, коллективом, в котором нет места изоляции, индивидуализму и подавлению меньшинств, потому что «слишком много людей знают слишком много друг о друге».
По Маклюэну, именно телевидение позволило вернуться человечеству в дописьменную общину, в «глобальную деревню», где информация доступна сразу всем и получить ее можно практически мгновенно. В этом мире человек уже не в состоянии строить свое восприятие как раньше – последовательно, шаг за шагом, по кирпичику. Ему приходится учитывать сразу все факторы, а поскольку времени на их анализ нет – полагаться на интуицию, заворожено уставившись в мерцающий ящик («общинный костер»)»3.
Но он сам, проведя активную жизнь на вершине славы, разочаровался в идее «глобальной деревни», поскольку выяснилось, что полученная информация значительно отличается от первичной и истинной, и, значит, невозможно на ее основе построить адекватно реагирующее на события идеальное общество. Он мог бы прийти к этому выводу существенно раньше, если бы вовремя прочитал и понял слова Боратынского «мысль изреченная есть ложь».
Так возможно ли достоверно описать мир и человечество как часть мира, пользуясь переданной и полученной информацией? Скорее всего, нет – именно потому, что передаваемая информация является лишь производной от реальных процессов, на нее влияют собственники средств коммуникации – в большей степени, и операторы – в меньшей.
Олдос Хаксли догадался об очень важном и сказал об этом так:
– Можно было бы заявить, что по-настоящему важна не та книга, которая обращает в свою веру десяток миллионов случайных читателей, а та, которая обращает очень немногих, обладающих во время ее распространения реальной властью – написал он4.
Остается только заменить слово книга на слово новость, как мир прессы повернется к читателю совсем другой стороной: уважаемая деловая газета превратится в жуткую медузу-горгону. Насколько же живы, и живы ли вообще, те, кто начинает утро с просмотра столбцов новостей?
Сами журналисты говорят об этом:
«Борьбу за виртуальное пространство саммит семи5 индустриально развитых стран мира плюс Россия проиграл толпе хулиганов, потому что иначе и быть не могло. Кто из журналистов, будучи в здравом рассудке, предпочтет протокольную съемку мировых лидеров, призывающих к борьбе с бедностью, кровавому столкновению демонстрантов с полицией.
Не знаю, зачем все СМИ мира уделили этому свинству такое внимание. Уже всем, по-моему, ясно, что «рядовые антиглобалисты» – бытовые хулиганы, а их мифические идейные вожди – неудачники, не пробившиеся в мир большого цивилизованного лоббизма. Глобализм – это деньги, а бороться с ними могут только другие деньги, а не дети. Не говоря уж о бедных филиппинских малютках, которых антиглобалисты хотят избавить от империалистический эксплуатации, то есть лишить работы6».
Избирательность – вот «право первой ночи», присвоенное вельможами третьего тысячелетия – хозяевами информационных каналов.
Следовательно, изучая новостную жизнь человечества невозможно достоверно описать его и также сделать хоть немного точный прогноз развития, так как изложенное в новостях никогда не является достоверным. И сами новости, если и ведут куда-то, то только не в реальный мир. Тем более в России, где, по словам Карамзина, строгость законов компенсируется мягкостью их исполнения. Узнать рецепт, и даже то, что кто-то им удачно воспользовался – это совсем не то, чтобы приготовить блюдо самому. В этом смысле, печатное слово, особенно в новостях, часто можно сравнить с туманной пропастью между Словом вообще и Делом.
Правильнее основывать свои прогнозы на явлениях. И к циркулирующей информации относится именно как к явлению. Мол, не кто-то сказал, что будет то-то и то-то, и так, вероятно, будет на самом деле, потому что сказавший очень умен и вообще наш президент. Просто надо видеть явление, что президент что-то сообщил, и некоторое количество людей его услышали и изменили свое поведение. Почему они это сделали? Потому, что они тоже так думали (думают)? Или потому, что их заставили услышать и подчиниться? Или потому, что им понравилось поощрение за послушание? Или они не могут не быть послушными? А потом они услышат другого человека, может быть, даже и не президента вовсе, и поменяют свое поведение еще раз. А потом еще раз, и еще. И на размеры и длительность этого явления влияют не столько сами слова и то, как, где и кем они были сказаны и переданы, но и многое, многое другое, что является предметом изучения и использования многочисленных социологических институтов, PR и просто рекламных компаний. Именно все эти особенности и свойства человека, влияющие на его выбор, являются длительными и малоизменяемыми со временем факторами и достойны изучения. Влияние президента на общество – явление, но чувство голода, или страх, или что-то другое – намного более «долгоиграющие» явления. А новость – это просто вспышка («вспышка справа!», «вспышка слева!»7). Человек, желающий хоть немного приблизиться к истине, должен прорваться сквозь заградительный огонь, отделяющий его от источника новостей.
У письменности и литературы как части письменности в этом клубке информационных потоков свое место, обеспеченное, прежде всего тем, что у текста дольше жизнь, чем у устного сообщения, и его влияние может быть сильнее.
Кстати, именно в этом слабая сторона «сетературы» – возможность, пусть даже теоретическая, корректировки текстов, которые должны быть первозданными в любой момент времени. Человечество уже знает, к чему приводит исправление текстов хотя бы на примере переводов Библии. Читатель, вынужденный соединяться с глобальным сервером для получения доступа к тексту, не защищен от манипулирования. Только гарантированная неизменность текста в томе (или на другом носителе) на собственной книжной полке, которая сродни верности друга, обеспечивает чистоту заключенной информации, неизменность принципов и ценностей на протяжении существования хотя бы самой книги. А это время соразмерно, и часто больше срока смены двух поколений, при которой и происходит смена ценностей. Иными словами, овеществленная информация, например, книга, из разряда новостей переходит в разряд явлений. А ведь мы уже решили, что только явлениям и следует придавать значение.
Но при этом литература как один из наиболее распространенных способов обмениваться информацией также не может не изменяться под действием обстоятельств. Меняются стили, словарные запасы, сами слова, темы и персонажи.
Теперь, например, стало окончательно ясно, что вся та часть культуры вообще и литературы в частности, которая организовалась вокруг конфликта «личность и общество» имеет в основе лишь один вопрос: возможно ли построить эффективное экономическое общество, учитывающее и использующее индивидуальные черты людей? Или иначе: может ли быть экономически эффективным общество (слово «система» в данном случае неприменимо) ярких индивидуумов?
Тургенев устами Паншина8 выразил эту проблему так:
«У нас, – продолжал он, – лучшие головы – les meilleures tetes – давно в этом убедились; все народы в сущности одинаковы; вводите только хорошие учреждения – и дело с концом. Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше дело, дело людей… (он чуть не сказал: государственных) служащих; но, в случае нужды, не беспокойтесь: учреждения переделают самый этот быт».
Эта – Тургеневская – постановка вопроса довольно редкая, в том числе и для него самого. Обычно конфликт общества и индивидуума носил яркую идеологическую окраску. Но со временем это прошло и сегодня романтики, исповедующие нематериальные идеалы, в том числе greenpeace – это типичные персонажи новостей и мыльных сериалов, нещадно эксплуатируемые и приносящие доход в рамках «чисто экономических концепций» масс-медиа и шоу-бизнеса.
Другой герой Тургенева выразил эту концепцию просто и точно: «Займи свое место в пространстве, будь телом, братец ты мой»9.
Очевидно, общество больше не беспокоит судьба каждого индивидуума в отдельности. Общество интересует только то, как индивидуум служит ему, обществу в деле утверждения неиндивидуальных ценностей. Почему?
Вероятно, дело в том, что вся история человечества и отдельных систем, в том числе экономических разных масштабов, дает отрицательный ответ на сформулированный выше вопрос об эффективности общества ярких индивидуумов. Каждый владелец бизнеса сталкивался с тем, что в определенный момент развития компания начинает больше нуждаться не в ярких и дорогих инициативных сотрудниках, а в прилежных и недорогих исполнителях процедур. Что же говорить о государствах и всем человечестве, существующем в сетях всемирных корпораций. Как правило, яркие личности резво стартуют, но на финиш приходят усердные «муравьи». И чем длиннее дистанция, тем это очевиднее.
Почему бытовой разговорный язык и язык бульварных романов и сериалов так беден? Это хорошая иллюстрация к тому, что сказано выше. Поскольку в совершенном экономическом обществе для проведения операций требуется меньше сигналов, чем в хаосе, а слова как раз и есть такие сигналы, то их и требуется меньше. Для достижения экономических целей надо говорить коротко и контрастно, без второго и прочих смыслов.
Таким образом, скорость передачи информации и связанные с ней изменения средств коммуникации, в том числе книг – это способ снизить себестоимость, оружие в конкурентной борьбе.
Экономика требует от литературы эффективности, увеличения прибыли и минимизации затрат. Таким образом, возникает требование: каждый абзац должен содержать новость или быть явлением. Следовательно, чем меньше слов в абзаце, тем выше производительность чтения, больше прочитанных и напечатанных книг, больше объем торговли и т. д.
Учитывая глубокую экономизацию, то есть поглощение денежными отношениями всех прочих, современного общества, когда каждый шаг, в том числе даже внешне сугубо эстетический вроде какого-нибудь безобидного хобби (назначение хобби – релаксация, воспроизводство рабочей силы), направлен на извлечение материальных благ и выгод, очевидно, что сама экономика в том или ином виде должна занимать центральное место в литературе, в том числе в переводной и в новых изданиях русской литературы10. Герои должны продолжать «делать и пилить деньги», добиваться не правды, а прав. А эстетствующие, рефлексирующие персонажи, переживающие личные художественные обиды, оказываются лишь аутсайдерами экономической жизни общества, то есть личностями без продолжения, интересоваться которыми – удел таких же странных чудаков. Интеллигент исчезнет из литературы (исчезнет литература об интеллигентах), на смену ему явится интеллектуал. Точно также из современного романа практически исчез пейзаж: пейзаж, пусть даже городских окраин, требует относительного многословия, что неприемлемо для современной литературы.
Этот процесс происходит на разных сторонах планеты: в США, стране практически без истории и самобытной культуры, идеология, подменяющая культуру, накладывается на современную экономику; в Китае, стране некогда во всех отношениях противоположной США, современная экономика накладывается на тысячелетнюю культуру. Результат один: «маленький» в единственном числе человек перестал быть ценностью, более того, один «маленький» человек потерял право на индивидуальность. Иначе он выпадает из круговорота общественных ценностей. Только подчинившись общим правилам поведения, в том числе правилам реагирования на новости, на рекламу, правилам речи и письма он обретает покой и место, но не под солнцем, а (в терминах маркетинга) в целевой группе потребителей.
Сам термин «маленький человек» уже не точен. Под ним подразумевался человек с небольшими возможностями. Теперь «маленьких» людей нет. У любого из них возможности огромны. Эти возможности являются нормой и обеспечиваются экономическим устройством общества. Эти люди – созидатели, именно они и никто другой ежедневно перекладывают кирпичики, выстраивая лестницу социального и экономического мироустройства и, в общем, разнообразного и симпатичного благополучия. Ведь общественные ценности, о которых уже дважды упоминалось – это семья (общественная нравственная ценность), здоровье (личная физиологическая ценность) и достаток (общественная и одновременно личная экономическая ценность).
«Маленький человек» к XXI веку наконец-то «стал телом» и – автоматически – не просто ценным, а полноценным участником жизни социума. Прочь застегнутые на все пуговицы шинели и поднятые воротники! Впрочем, почему бы не сделать хороший бизнес на позолоченных пуговицах и воротниках из искусственного меха? С помпой и присутствием губернатора открыть магазин «Шинелька». Вероятно, пора сказать, что не случайное возбуждение, а постоянный накал потребительских страстей – вот повседневная пища человека XXI века.
При этом «маленький» человек перестал участвовать в некотором первоначальном, базовом выборе ценностей. Он может выбрать автомобиль, но сначала он должен выбрать автомобиль, а не повозку. Более того, в XXI веке он не может выбрать повозку!
Возвращаясь к новостям и явлениям можно сказать, что человек выбирает автомобиль, а не повозку под влиянием очень существенных факторов, которые могут считаться явлениями. А вот на выбор конкретной модели автомобиля могут оказывать влияние и менее существенные факторы, которые мы относим к новостям. Как говориться, лучше продается не то, что лучше, а то, что продается.
Как потребности целевых групп отражаются на литераторе и его труде, прежде всего с точки зрения участия последних в экономической жизни общества?
Безусловно, литература продолжит дифференцироваться в соответствии с интересами различных групп читателей. Но неизбежно появится целый новый пласт литературы, интересной всем группам читателей, о современных промышленниках: медиамагнатах, специалистах белого и черного PR, компьютерных гениях и других интеллектуалах. Это будет современный производственный роман. Роман об эффективном использовании ресурсов и о борьбе за ресурсы, в том числе за человека с нормальными потребностями, которого в терминологии третьего тысячелетия тоже приходится называть одним из производственных ресурсов наравне, например, с информацией.
Литература также должна приобщиться к рекламе. Совершенно непонятно, почему демонстрация новейших автомобилей в блокбастерах считается рекламой и на это выделяются средства, а романы или учебники бизнеса не сопровождаются рекламными вклейками тех же автомобилей или успешных компаний.
Классифицируя литературу XXI века, вероятно, будет правильно выделить три группы, имеющие отличительные экономические признаки: потребители, тиражи, цены, средства производства.
Элитарная литература
Высококачественный современный производственный роман, но, прежде всего – книги о том, как совершенствовать бизнес, история бизнеса, биографии великих людей, научная и специальная литература. Книги великих для великих.
Говоря об авторах этих книг надо заметить, что, подобно тому, как Мамин-Сибиряк изучил жизнь и быт горнозаводчиков России, Драйзер – американских промышленников и финансистов, Хейли – гостиничный, таксомоторный и авиабизнесы, то они должны быть исключительно компетентны в соответствующих областях знаний и владеть понятиями и приемами, которыми оперируют лица из рейтинга журнала Форбс.
Владение всеми этими знаниями, новыми инструментарием, неотвратимо возвысит компетентного литератора до уровня очень успешного человека в понятиях современного экономического общества. Подтверждение этому есть уже сегодня – это объемы продаж (в деньгах) книг по экономике, маркетингу, истории бизнеса и т. п. дисциплинам, соперничающие с «чистой» литературой, и общественное положение их авторов. Часто такими авторами будут становиться люди, уже достигшие больших успехов в жизни, которым есть, чему научить11.
Соответственно, литература, в основе которой лежит интеллект, оперирующая явлениями, обеспечит сама себя, и не будет нуждаться в спонсорской помощи. Она способна из центра затрат превратиться в центр извлечения прибыли. Однако даст ли этот новый инструментарий компетентному автору возможность не только описывать, но и прогнозировать будущее? Ведь интеллектуальный читатель именно этого ждет от литературы – обобщений, которые позволяют немного просунуть голову в дверную щель будущего. Вероятно, да. Но, как и всякий прогноз, чем более удалено предсказанное, тем более размытыми будут формулировки.
Тиражи элитарных книг будут относительно невелики. Но их покупатели будут весьма состоятельными людьми, поэтому цены и заложенная прибыль позволят безбедно существовать представительным издательствам. Агенты этих издательств будут искать авторов среди бизнесменов и в научных кругах.
Вероятно, из-за небольших тиражей и возможности высокой продажной цены именно эти книги будут печататься на оборудовании computer-to-print и переплетаться по специальным заказам в исключительно дорогие материалы.
Массовая литература
Здесь будет сосредоточен основной издательский и типографский бизнес. Максимальные тиражи, максимальные прибыли в денежном исчислении. Основной читатель – наемный служащий и рабочий.
При всем разнообразии этой литературы – от производственного романа до пособий по обустройству приусадебных участков – в целом она будет наполнена лишь новостями и фантазиями. Или только новостями, как модные журналы, или только фантазиями, как «фэнтези». Ее назначение – пропаганда общественных ценностей, умиротворение общественной жизни, эмоциональное окрашивание свободного времени, отдых, воспроизводство рабочей силы читателей. Исполняя функции развлечения и отвлечения, она неизбежно будет востребована на рынке, но относительная простота ее написания станет причиной большой конкуренции, и, соответственно, небольших доходов авторов. Может быть, для лучшего исполнения их функций детективы, женские романы, сборники кроссвордов и прочее подобное должны закупаться работодателями и выдаваться регулярно сотрудникам компаний в качестве обязательного дополнения к заработной плате12. В плане прибылей убытков потребляющих компаний закупленная «в порядке работы с персоналом» массовая литература будет отражаться в строке затрат, а доходы издательств при этом, возможно, возрастут за счет оптимизации сбыта. Сочиняться такие книги могут людьми, работоспособными, как машины, или даже самими машинами. Все дело в программном обеспечении.
Производственная база для печати этих книг – скоростные современные печатные машины. Но они же вполне могут распространяться и через интернет. Вполне возможно, что страсть современного человека к сериалам в области литературы будет реализована в романах с продолжением. В этом случае, легко представить себе типичного потребителя такой литературы: это будет сотрудник компании, чье рабочее место оснащено компьютером. Он будет приходить на работу на десять минут раньше, чтобы успеть прочитать очередную утреннюю главу, и задерживаться для того, что бы прочитать вечернюю.
Маргинальная литература
К ней относится вся литература, протестующая против разумных ценностей общества. Причем, в ней есть произведения13, наносящие непосредственный вред – пропагандирующие необщественный образ жизни, для которого характерны ложь14, насилие, наркотики, а есть внешне безобидные сочинения о людях «не от мира сего»15. Эти последние вреда вроде не приносят, но и пользы ведь тоже!
Мнение о вредности маргинальной литературы основывается не на эмоциях. Ведь что такое общество, построенное на стремлении граждан к семье и достатку. Это именно то общество, в котором человек может нормально размножаться, быть здоровым и развиваться, то есть это естественная среда обитания. Иной образ жизни приводит к «сокращению популяции, деградации и полному исчезновению».
Некоторые маргиналы сравнивают экономическое общество с муравейником, что, по их мнению, не очень-то лестно. А ведь муравейник – развивается поступательно, обеспечивая размножение и выживаемость на протяжении миллионов лет. Муравьи осваивают новые места обитания – города, вместе с людьми привыкают к химии в пище, то есть к новой пище. Слабость этих авторов в том, что они боятся будущего и даже сегодня опасаются общественной конкуренции. В муравейнике нет маргиналов, по крайней мере, воинствующих!
Откровенная маргинальная литература в развитом экономическом16 обществе не будет иметь шансов на большой коммерческий успех, так как маргинальные группы, в общем, обладают невысокой платежной способностью. Но элементы ее будут вкрапливаться и в массовую литературу (сцены драк, описание притонов и трупов в детективах) и даже в элитарную (сленг для колорита) под предлогом, что «ничто человеческое нам не чуждо». Чем совершеннее общество, тем меньше объем издаваемой маргинальной литературы, чем менее оно совершенно, тем больше группа маргиналов, тем выше прибыли издателей, эксплуатирующие первичные инстинкты, случайное возбуждение и самообман. С этой точки зрения оборот маргинальной продукции может служить признаком для оценки социального благополучия общества. Вполне может оказаться, что и у американской мечты «глиняные ноги». Скорее всего, возможные общественные бури не будут носить столь радикальный характер, как это бывало в истории, но неизбежные потери они принесут. Возмутители общественного покоя, например, «глобалисты»17
1
Успех персон и компаний во многом зависит от того, насколько они смогут упорядочить этот хаос собственных связей.
2
Э. Майяни, «Этрусски начинают говорить».
3
Цитируется по «Коммерсант Деньги» №28 (332).
4
Олдос Хаксли, «Писатели и читатели».
5
Саммит в Генуе в июле 2001.
6
«Хулиганы и президенты», 23.07.2001 14:25 | Время новостей (Интернет).
7
Армейские команды.
8
«Дворянское гнездо».
9
«Накануне».
10
Очевидно, что значительность, придаваемая конфликту человека и общества в курсе школьной литературы до 1985 года, во многом обусловлена политическими мотивами, соответствием этого конфликта представлениям о классовой борьбе как движущей силе развития общества.
11
Например, автор «Современного банковского словаря» Б. Г. Федоров – доктор экономических наук, дважды премьер-министр России, дважды министр финансов, а в 2001 году огромное количество бизнесменов зачитывалось книгой основателя и владельца «Microsoft» Билла Гейтца «Бизнес со скоростью мысли».
12
Как продолжение этой идеи можно представить собрания трудовых коллективов, на которых приглашенные специалисты (инструкторы, затейники) проводят разборы прочитанного. Это, разумеется, очень напоминает собрания в красных уголках (комитетах). Так и должно быть, и, может быть, обычные разговоры об автомобилях, квартирах, магазинах, ценах, о путешествиях и прочем, что, по мнению рекламщиков составляет жизнь человека и на самом деле выполняют функцию таких собраний – весьма ненавязчиво. Хорошая идеология как хорошая одежда – не жмет и позволяет выглядеть прилично.
13
В силу того, что маргиналы часто не любят утруждать себя чтением, подобные произведения в основном представлены в кино и музыке.
14
Под ложью я понимаю неверное или крайне упрощенное изложение явлений природы, общественной жизни, а также нелогичность мышления.
15
Как у И. Бродского: «Если выпало в империи родиться//лучше жить в глухой провинции у моря» или «Сколь радостней прекрасное вне тела//ни объятье невозможно, ни измена», а также «Я сижу в темноте. И она не хуже//в комнате, чем темнота снаружи». За что оказались неугодными эти внешне безобидные стихи? Вероятно, именно за то, что лучше в глухой провинции, вне тела (коммунистического), за темноту снаружи.
16
Очевидно, что развитое экономическое общество является демократическим. Иное политическое устройство ограничивает срок его существования. А в недемократических обществах часть «маргинальной» литературы является неугодной не по тому, что пропагандирует ложь, насилие и наркотики, а потому что выражает недовольство социальным устройством общества, распределением политических прав и экономическими последствиями этого для отдельных групп населения. Это так называемая «революционная» литература, которая, по видимому, закончилась с крахом экономической и социальной химеры СССР. Как сказала героиня одного сериала: «Я хочу видеть себя в богатой комнате, с камином, с чайным столиком. Правда, я не представляю, что это такое». Революционность – это бомба в руках такого персонажа, которым он «открывает» дверь в «богатую комнату». Несколько другое дело – освободительные национальные движения и воинствующие религии, способные потрясти народы и страны. Похоже, что только они и могут противостоять общественным ценностям развитых экономических обществ. Но противостоять это не то же самое, что противопоставить что-то равносильное или равноценное. «Я приношу больше пользы как писатель, а не как революционер» сказал Жоржи Амаду. Тем самым он признал преимущества эволюционного развития перед революционным, создание ценностей, а не их перераспределение. Революции происходят, когда «муравьи» добегают до конца дистанции и оказываются перед непроходимым болотом. Вот тогда и нужны существенные изменения, например, смена направления или мышления. Сегодня область таких изменений – «высокие технологии» в промышленности и в управлении, а не вопросы собственности на средства производства и т.п., как в прошлом веке.
17
Одна из лидеров движения заявила, что их требование – всего лишь «базовый уровень самоопределения и демократии» (цитируется по «На Невском», С-Петербург, №55—2001).