Читать книгу Я буду тебе чужой - Сергей Долженко - Страница 6

Из газет, из выпусков теленовостей Иван Петрович достаточно ясно представлял картину происшедшей трагедии на Дмитровском шоссе, куда влетела на своем «Ситроене» строптивая дамочка, так жестко высмеявшая его. Она вполне могла избежать этой, мягко сказать, неприятности, если бы прислушалась к его совету. Хорошо, что жива осталась. Его совесть чиста – рекомендацию он выдал, причем совершенно бесплатно. А уж как она отнеслась к его словам…

В середине XIX века в Оптиной пустыни стяжал себе славу провидца старец Амвросий, духовный наставник для тысяч и тысяч православных. На своих советах старец не настаивал. Предупредит пару раз, а в третий просто пожмет плечами и добавит: «А впрочем, поступайте, как знаете»

Пришел как-то к нему мужик. Молодой, красивый, косая сажень в плечах. Благословите, батюшка, жениться хочу. Тот усмехнулся, глянул на него прозорливо и ответил, нет тебе моего благословения. И отвернулся от него. Второй раз пришел мужик. Маменька, говорит, настаивает. Ругается, осень на носу, работы по хозяйству много, жена нужна. Во второй раз отказал старец, а в третий, когда мужик уже плача, стоял перед ним на коленях, молвил ему: «Нельзя тебе жениться, голубь». Вздохнул горько, и добавил свое знаменитое: «Поступай, как знаешь»

Умер мужик. Спустя всего лишь месяц после свадьбы. И не мог старец насильственно воспротивится этому. Ибо свободу выбора ни на том свете, ни на этом никто не отменял.

После пережитого нервного потрясения Наталья Сергеевна из квартиры выходить наотрез отказывалась, поэтому спустя два дня Шмыге пришлось отправиться к ней самому. За массивной грядой сталинских домов на проспекте Мира без труда отыскал чистенькую улочку и, пройдя мимо весело окрашенных скамеек, на которых сидел народ, преимущественно пенсионного возраста, вошел в квартал желтых кирпичных высоток, выстроенных уже в эпоху первоначального накопления капитала. Дома с крепкими подъездными дверьми, чисто разбитыми скверами, прекрасно асфальтированными подъездными дорогами. Во дворах намного чище, чем Шмыга привык видеть в городских застройках советских времен. Здесь даже после обеда дворники бродили по газонам и собирали мусор в черные полиэтиленовые мешки.

Во всяком случае, одного такого трудягу Шмыга увидел сидящим с метлой на лавке перед подъездной аркой, куда как раз собирался войти, разглядев, наконец, искомый номер на торце дома. Дворник сидел, одетый в синий форменный халат поверх новенького черного ватника, каковые обычно носят заключенные ИТК, утомленный, покойно положив руки на колени.

Детектив уделил бы ему столько внимания, сколько уделил любому предмету окружающего пейзажа, если бы не мерзкая деталь, которая сразу бросалась в глаза. Бугристое скуластое лицо пожилого мужчины было сплошь заклеено кусками старого медицинского пластыря. Они словно въелись в кожу и делали лицо похожим на грязную, набухшую от влаги грубо изготовленную картонную маску. Старая потрепанная лыжная шапочка надета по самые кустистые седые брови, веки прикрыты, и сам дворник походил на актера из фильма ужасов, прикорнувшим в гриме во время перерыва в съемочном павильоне.

«Вот не повезло мужику!» – вздрогнул Иван Петрович. Он вспомнил знакомого плотника, который всерьез увлекался ведантой. Как-то раз ему рассказали о человеке, который страдал множеством тяжелейших заболеваний. Плотник прослушал весь длинный список, по-христиански перекрестился и воскликнул: «Это же сколько преступлений надо было совершить в прошлой жизни, чтобы в этой так болеть!»

Судя по внешнему виду, дворник в прошлой жизни работал надзирателем в Освенциме. Иван Петрович потупил взор, ускорил шаг, как делает обычно здоровый нормальный человек, проходя мимо калеки, как внезапно веки урода дрогнули, он внятно и членораздельно произнес:

– Убью, мент поганый…

– Простите, вы мне? – приостановился детектив.

– Брал, не брал… мое. Нет таких законов, чтобы волосья рвать.

Дворник посмотрел прямо на него слезящимися мутно-красными глазами, и уронил голову на грудь. Бедолага был мертвецки пьян.

Шмыга постоял немного и присел рядом, несмотря на запашок, исходивший от сотрудника коммунальной службы. Тот, кто на самом деле, привел своей нечеловеческой мощью омертвевшие от алкоголя голосовые связки пожилого урода, находился поблизости. Где? Десятый час утра, солнце не по-осеннему щедро поливало жаром из-за высоких крыш, по тротуару шли люди, звенели на детской площадке голоса малышни, из открытых окон неслось громыхание складываемой в мойку посуды… картины и звуки настолько привычно мирные, что проявиться всплеску отрицательной энергии, на первый огляд, просто негде. Если три дня назад пьяный в матину здоровенный бугай пытался затоптать его на пустыре, то обессиленный дворник находился в глубокой отключке, лишь тоненький свист исходил из глубины его мясистых ноздрей.

Что ж, надо подождать. Детектив спокойно откинулся на спинку лавки, развернул свежий выпуск «Московского комсомольца» и углубился в чтение.

Однажды, в прокурорскую бытность, ему расписали дело Николая Силаева, 1983 года рождения. Мальчик, бросив школу, развлекался тем, что по вечерам убивал подвыпивших прохожих. К моменту, когда его задержали «убойщики», на счету рослого угрюмого подростка с еле внятной речью и опухшим от постоянного пьянства невыразительным лицом было три жертвы. На следствии признался еще в двух убийствах. Один эпизод запомнился Шмыге особо. Тридцатидвухлетний инженер Нижневолжского автомобильного завода вернулся от своей девушки часам к одиннадцати вечера. Жил в двухкомнатной квартире с отцом-инвалидом, за которым терпеливо и добросовестно ухаживал. В тот вечер сказал, что они с подругой наконец решили узаконить отношения. Они проговорили до половины первого, затем отец лег спать, а сын решил сходить за бутылкой пива в ночной киоск, что располагался неподалеку от дома. Вышел в 0.25, с собой взял десять рублей. В 0.10 Чернецов покинул кафе «Гвоздика», где пробыл около двух часов с неустановленными лицами, и вышел на охоту. К киоску он подошел в 0.27, как раз в тот момент, когда инженер расплатился за пиво и направился к дому через небольшой палисадник. Чернецов догнал несчастного и «нанес потерпевшему тяжкие телесные повреждения, от которых тот скончался на месте».

Хронологию совершения преступления Шмыга установил по минутам, благо отец запомнил по большим электронным часам время, когда вышел сын; запомнила стеснительного и чистенько одетого покупателя продавец, которую в 0.30 должна была сменить напарница. Засекла время и бдительная бабулька, вызвавшая дежурный наряд милиции, когда услышала у себя под окном шум драки и увидела, как подросток топтал несчастного кованными армейскими ботинками.

Две минуты, сто двадцать секунд, решили судьбу мирного, безобидного, глубоко порядочного человека, на похороны которого собралось огромное число людей. Выйди из дома на две минуты раньше, он бы успел уйти от киоска незамеченным убийцей. Выйди двумя минутами позже, он бы не застал Чернецова, который шел мимо и направлялся, по его собственному признанию, к минимаркетам у станции метро «Автозаводская», где выпивох в этот час всегда много, да и рядом густолиственный простирался на два километра старый парк, в котором нашли смерть трое из пяти его жертв.

Сто двадцать секунд плюс, сто двадцать секунд минус – и хороший человек остался бы жить. Во многих других драматических происшествиях минуты и секунды играли подчас решающую роль в определении человеческой судьбы. Поэтому Иван Петрович не спеша перелистывал газетные полосы. Десять минут, даже полчаса никак не повлияли бы на предстоящую встречу с будущим клиентом. На московских курсах детективов НС им крепко вбили в голову простенький совет – если нет необходимости предпринимать срочные действия, то не спешите, ни в коем случае не делайте резких торопливых движении! Подождите, дайте ситуации проявиться. Пусть она перейдет из скрытой фазы в активную, наблюдаемую. И тогда поступайте по ясно видимым обстоятельствам. Проще говоря, не надо гоняться за черной кошкой в темной комнате. Подождите, когда включат свет, или когда кошка, оголодав, выйдет из темной комнаты сама. А уж потом, делайте с ней, что хотите.

Иван Петрович читал десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Черная кошка из комнаты не вышла. Значит, он что-то не понял. Дворник просто бредил. И такое могло быть. Поднялся, бросил на храпящее чудовище сострадательный взгляд, и прошел спокойно через арку. Искомый подъезд был в конце дома, проходным.

Он вошел не со двора, а с внешней стороны, иначе бы сразу понял, что черная кошка все-таки была там, где ей полагалось. Когда Шмыга поднялся на площадку, коснулся кнопки лифта, дверца с лязгом распахнулась, и… спиной к нему вышел мужчина, высоко держа над собой фотокамеру. Белая молния осветила подъезд. Иван Петрович моргнув от неожиданности, посторонился.

– Еще разочек, – донесся до него знакомый голос. Опять белый неестественный свет разорвал полутьму подъезда, и вслед за фотографом из кабины, тоже спиной попятился высокий светловолосый молодой человек с пачкой исписанных бумаг. – Достаточно.

На полу лифтовой кабины сидел забрызганный кровью мужчина с разрубленным напополам лицом. Он сидел в красной тошнотворно пахнущей луже, прижав к груди холщовую сумку, из которой выглядывал румяный кончик турецкого батона, и молчал.

– Гражданин, вы как сюда прошли? – сурово начал молодой человек. – Иван? – вытаращился он. – Ты что здесь делаешь?

– Привет, Толич, – невозмутимо ответил Шмыга, колени которого дрогнули и неприятный холодок пополз к сердцу. – Наблюдаю за работой столичного следствия.

Зосимов с растущим подозрением смотрел на его..

– Ты мне в Нижневолжске надоел: как труп, так ты обязательно оказываешься рядом.

– Кто его?

– Придурок из 459. Допился до белой горячки. Показалось, что черт в лифту катается. Схватил топор и на лестничную площадку. А тут его квартирант из магазина. Представляешь, двери открываются и топор навстречу летит. Но ты как здесь оказался?

– Толич, ты не поверишь, совершенно случайно…

– Нет, не поверю. В Москве шесть миллионов жителей, в десяти округах за день происходят два-три умышленных убийства… а я на выездах бываю раз в две недели.

Но Иван Петрович смотрел на друга так простодушно, невинно хлопая ресницами, что Зосимов озадаченно хмыкнул:

– И куда ты совершенно случайно направляешься?

– В гости.

– Не к той ли светской леди, с которой ты так мило отдыхал в Останкино?

– Угадал. Но ты не думай… – заторопился Шмыга, чувствуя, что начинает краснеть.

– Ничего плохого я не думаю, – пожал плечами приятель. – Жена в Нижневолжске, ты – здоровый цветущий мужчина в рассвете лет…

– Это чисто деловая встреча!

– Вот это меня как раз и беспокоит, – проговорил Зосимов и взгляд его стал еще подозрительнее. – Ты мне не хочешь что-нибудь рассказать?

– Нет.

В подъезд в сопровождении сержанта ППС вошли два мужичка с носилками.

– Забирать? – спросил один из них.

– Лучше бы ты к любовнице спешил, – протянул следователь, сомневаясь в искренности друга. – Ладно, потом договорим. Забирайте!

И побежал вверх по лестнице.

– Александр Анатольевич, проводи через оцепление, мне нужно в 460! – бегом бросился за ним детектив.

Но еще полчаса пришлось подождать, пока убийцу, который с окровавленным топором закрылся в ванной, вытаскивали, вернее, выкуривали слезоточивым газом сотрудники ОМОНа. Стукнули его по голове довольно сильно, из квартиры пришлось выволакивать в бессознательном состоянии, и на лестничных ступеньках остались две узенькие кровавые дорожки от носков его ботинок.

Квартира Натальи Снегиревой впечатляла. Прихожая, в которой можно кругами кататься на велосипеде, просторный зал, уставленный дорогой мебелью из красного дерева. Влево от прихожей огромный коридор вел в кухонную комнату размером с небольшой банкетный зал элитного ресторанчика. Светло, солнечно, тяжелые портьеры густого малинового цвета собраны по краям евроокон; двойные стеклопакеты не пропускали уличного шума; в квартире тихо и покойно, как в загородном дворце. Не удивительно, что Снегирева не слышала, какие бурные события разыгрались на ее лестничной площадке. Во всяком случае, впустив гостя, она не поинтересовалась, почему за его спиной оказалось столько народу в милицейской форме.

– Проходите, пожалуйста.

– Мило, – сказал Иван Петрович, оглядевшись и ощутив острый укол зависти. – В следующей жизни я попрошу Владык кармы, что бы мне тоже подыскали обеспеченных родителей.

– Квартиру заработал муж, – сухо сказала хозяйка. Она была в строгом черном костюме, словно приготовилась к важной деловой встрече. – Чай, кофе?

– Спасибо, немного позже. Ваш…

– Друг.

– Ваш друг мне рассказал, что вы попали в довольно неприятную историю, – проговорил Иван Петрович, присаживаясь на узкий твердый диван в гостиной. Снегирева осталась стоять у овального стола, на котором рдели темно-алые бархатные розы в керамическом кувшине с длинным узким горлышком.

– Скажите, только откровенно, как вы узнали о том, что со мной произойдет? Это вам дано свыше, вы ясновидящий или просто предчувствие? Что я говорю! – оборвала она себя. Вытянула из пачки тонкую длинную сигарету, прикурила, бросила плоскую зажигалку на стол. – Это ведь могло оказаться простым совпадением…

Иван Петрович молчал.

– Одно поняла. Несмотря на бред, какой вы несли при нашей первой встрече…

– При второй. В первый раз вы меня слушали спокойно и внимательно.

– … вы каким-то образом можете предвидеть будущие катастрофы.

Шмыга вздохнул. Он знал, что если начнет представляться клиентам поволжским ясновидцем, тувинским шаманом, двухсотым воплощением Будды, то ему поверят сразу и безоговорочно в любую чушь, которую он начнет плести. В реальность поверить гораздо труднее.

– Ведь так?

– Я вас, Наталья Сергеевна, разочарую. Я не переживал клинической смерти, после которой у выживших обычно открываются паранормальные способности, не падал с большой высоты… нет вру, в детстве как-то навернулся с качелей, но, уверяю вас, кроме шишки ничего не приобрел; не ездил в Тибет, не телепат, не экстрасенс и не ясновидец. После нескольких лет работы следователем прокуратуры закончил в Москве курсы детективов при Российском агентстве, которое специализировалось на предотвращении несчастных случаев. И вот уже несколько лет занимаюсь своей работой.

– Но ваши методы…

– Я зря стал рассказывать вам о методике своей работы. Надо говорить либо все, что я знаю, либо ничего, ибо отрывки действительно могут вызвать разные, скажем, вопросы… Но с другой стороны, например, я тоже до сих пор не понимаю, как можно из темной вонючей жидкости, которую по большим грязным трубам гонят из Сибири в Европу, можно сделать такую чудесную блузку, которая облегает вашу изящную фигуру.

Снегирева глянула на него с недоумением, затем перевела взгляд на свою грудь, и растерянно воскликнула:

– Я еще в первую нашу встречу заметила, что вы – льстец!

– Расскажите, что же все-таки с вами произошло, – попросил детектив. – Только очень подробно, начиная с того момента, когда выехали с Большой Ордынской.

Наталья Сергеевна посмотрела на него с внезапно вспыхнувшей неприязнью, даже с некоторой враждебностью, как больной на хирурга перед мучительной перевязкой. Но все же рассказала и с большим хладнокровием, без единой слезинки в блестящих глазах.

– Никогда не забуду, как эта девочка лежала обмякшая в моих руках, и я думала, что она больше никогда… извините. Я просто не хочу это пережить во второй раз, понимаете?

– Что ж тут не понять, – спокойно отозвался Иван Петрович, кладя на колени папку и доставая оттуда чистый лист бумаги, – никому не нравится смотреть, как сгорают заживо люди. Теперь расскажите мне немного о себе.

– Это еще зачем?

– Тогда я пойму, стоит ли мне заняться вашими проблемами. Пожар на Дмитровке мог быть простой случайностью, как вы говорите – «совпадением», в вашей биографии. И тогда вы нальете мне кофе, мы немного поговорим о погоде и расстанемся. Но если – нет, то ваш страх попасть еще раз в подобную ситуацию оправдан, и мы с вами начнем работать, чтобы она никогда больше не повторилась.

Наталья Сергеевна, наконец, соизволила присесть, но в значительном отдалении, на одно из кресел с высокой прямой спинкой, стоящих у окна. Иван Петрович заметил, что она несколько раз бросила быстрый настороженный взгляд в сторону спальни.

«Я не спросил, с кем она проживает, – подумал детектив. – Впрочем, мне какое дело! Я здесь строго по работе». И внушительно приказал себе: «И отведи, пожалуйста, взгляд от пары изумительно хороших ножек. Отвлекаешься. Дома у тебя есть ножки не хуже».

Снегирева неохотно, иногда останавливаясь, начала рассказывать о себе с таким видом, будто Шмыга вынудил ее это делать под пистолетом. После окончания Московского педагогического института вышла замуж за сорокалетнего дипломата, работавшего советником посольства России в Канаде. Спустя два года овдовела. Покойный оставил в наследство трехкомнатную квартиру на Королева, приличный счет в банке. Три года жила «в свое удовольствие». Затем наскучило, пыталась заняться бизнесом, открыла дамскую парикмахерскую, но ничего не разумея в коммерции, завалила дела, и оставила эту затею. Работала в крупном агентстве по недвижимости, дистрибьютором нескольких западных журналов – по нашему, распространяла по друзьям и знакомым. И это занятие ей надоело, и только «чтобы совсем не сойти с ума от безделья» в настоящее время занималась переводами для нескольких женских изданий.

– Прекрасная жизнь! – воскликнул Иван Петрович, хотя так не думал. – Многие могли бы вам позавидовать – не надо напрягаться в поисках хлеба насущного. Что же вас не устраивает?

– Завидовать особо нечему, – сказала Наталья Сергеевна, и горечь тронула уголок ее крепко сжатых губ. – Ни мужа, ни детей, ни профессии…

– Ну, это дело наживное, – легко воскликнул детектив.

– Вы думаете?

– Для такой красивой женщины, как вы, – поправился он.

Она поморщилась от столь прямого комплимента.

– Опять вы за свое.

– Не буду. Продолжайте.

– Перейду к главному, из-за чего, собственно, я к вам хотела обратиться за помощью, когда прочитала в вашей визитной карточке, что вы специализируетесь на несчастных случаях. В моей жизни есть человек, который мне дорог. Он любит меня. Мы дружим почти два года. Он настаивает на браке… но я боюсь. Мне кажется, что стоит нам пожениться, я его потеряю… Понимаю, глупый страх, но ничего не могу поделать с ним.

– Извините, что спрашиваю, при каких обстоятельствах погиб ваш супруг?

– Глупая нелепая смерть. Приехал на дачу в Завидово. Бросил кипятильник в пластиковый стаканчик, чтобы подогреть воду для бритья. И… Врачи сказали, что сила тока была небольшой, но сердце не выдержало.

– Мне очень жаль.

– Я пережила. Мы не были столь близки, чтобы я на всю жизнь решила остаться вдовой.

Она перевела дыхание.

– Вот, пожалуй, и все.

– Не все, моя милая, – сказал невысокий толстый человечек в роскошном халате, выкатываясь из спальни. – Извините, я только что проснулся и нечаянно услышал несколько слов из вашей беседы. Ты забыла добавить, что со вчерашнего дня мы решили с тобой не разлучаться и вместе преодолеть те трудности, которые могут выпасть на нашу долю.

«Еще один член в неизвестном уравнении», – с неудовольствием подумал Шмыга.

– Игорь Васильевич, – представился жених начальственным баском. – А вы тот самый экстрасенс, который хотел спасти мою лапусеньку?

– Иван Петрович, – Детектив приподнялся и с пренебрежением пожал пухлую ладошку. Однако рукопожатие было сильным, волевым; Шмыге даже показалось, что его пальцы попали в щель между дверью и косяком. – Только я к экстрасенсам не имею никакого отношения.

– Гоша… Игорь служит полковником на Большой Бронной…

– Лапусенька, полковник – это звание, а служу я в ведомстве, о котором мало кто из приличных людей знает. Сейчас оно относится к министерству юстиции. Занимаюсь, так сказать, воспитанием заблудших душ.

На Большой Бронной располагалось лишь одно здание, в котором с утра до вечера воспитывали заблудшие души – главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции. И «воспитатели» были люди серьезные, влиятельные и весьма богатые. Шмыга об этом знал. Наверное, к приличным людям он не относился.

– Не буду вам мешать. Сделаю кофе. Вы какой предпочитаете?

– Просто кофе, – пожал плечами детектив. – Одну ложку сахара.

Полковник вышел, подвязывая поясок халата.

– Итак, подытожим, – встал Иван Петрович и прошелся по гостиной. Выглянул в окно. Машины разъехались, осталась одна милицейская «Волга». – Вы опасаетесь за свою жизнь, вы боитесь за жизнь своего возлюбленного – детектив искоса взглянул на Снегиреву, однако та не шелохнулась, – поэтому на первом этапе моя задача разобраться, обоснованы ли ваши страхи. Я берусь за ваше дело. Подписываем договор, вносите аванс и начинаем работать.

– Как это… работать? – спросила она и снова потянулась за сигаретой.

– Я спрашиваю, вы отвечаете с максимальной искренностью; я говорю, что вам надо делать, вы исполняете.

– Смело. А вдруг вы потребуете от меня… ну, скажем, сделать не совсем приличные вещи, – в ее темных глазах сверкнули озорные искры. – И вообще, мне не нравится такой подход, – решительно заявила она.

– Ну, да, вы женщина волевая, самостоятельная, как я успел заметить. Привыкли все контролировать, а тут вдруг надо отдаться на волю незнакомого вам человека, которого в глубине души вы продолжаете считать шарлатаном. Я не собираюсь вас ни в чем убеждать. Но только на таких условиях я могу гарантировать безопасность вашей жизни.

– И какое будет ваше первое приказание, о мой повелитель? – иронически спросила она, хотя было видно, что решение она приняла.

– Вам надо расстаться с Игорем Васильевичем.

– Что?! – от изумления она, кажется, потеряла дар речи, ее хорошенький рот приоткрылся, а глаза округлились настолько, что она стала походить на совушку. Милую, симпатичную, встрепанную совушку.

– Вы не ослышались. Воздержитесь, пожалуйста, от контактов с вашим женихом… – и, наслаждаясь впечатлением, добавил: – На время моего расследования.

– И как долго вы будете… расследовать? – выговорила, наконец, она.

– Не знаю, как пойдет, – равнодушно сказал детектив и вынул из папки бланк договора.

– Но это невозможно! – понизив голос, воскликнула она. – Гоша всегда рядом, всегда сможет меня защитить. Вы не представляете, какая за ним сила!

– Защитить? – удивленно переспросил Иван Петрович. – Вряд ли ему под силу, – и с сомнением покачал головой, – переместиться из своего кресла в кабинете на Большой Бронной на Дмитровское шоссе и подхватить троллейбусную рогатину в тот момент, когда она слетела… Нет, не думаю. Да и сегодня, ваш жених сладко спал, когда в нескольких метрах от него разрубили топором голову совершенно невинному человеку.

– Что?!

– Разве вы не обратили внимание на толпу милицейских на лестничной площадке, когда открывали мне дверь?

Вошел Гоша с мельхиоровым подносом в руках. Он умел превосходно сервировать – три крохотные чашечки с кофе, взбитые сливки, масло, нарезанное толстыми желтыми кругляшками, бутерброды с ветчиной, украшенные зелеными веточками петрушки. Но поставил не на обеденный стол, а на тумбу у входа.

– Лапусик, у соседей, кажется, что-то случилось. Пришел участковый, хочет с тобой поговорить, – озабоченно проговорил он.