Читать книгу Оборотень, или Последняя гастроль Артиста - Сергей Георгиевич Михайлов - Страница 14

Но поход на лыжах не состоялся. Внезапно повалил такой обильный и густой снег, что весь мир за окном превратился в единый гигантский сугроб, а наш дом отдыха – в замурованную в нём искорку жизни. Ко всему прочему столбик термометра резко подскочил до пяти градусов выше нулевой отметки.

– Ну и погодка, – произнёс Мячиков, глядя на сплошную белую стену за окном. – Вот и сходили на лыжах.

– Не беда, Григорий Адамович, – подбодрил я его, – сходим ещё.

– Разумеется, – подхватил он, – разумеется, сходим. Тут двух мнений быть не может.

Мячиков завалился на кровать с томиком Агаты Кристи, а я собрал свои пожитки и перебрался в соседний номер. Даже если отпала необходимость использовать его в качестве наблюдательного пункта, то храпеть, я думаю, Мячиков стал не меньше.

– Заходите вечерком, поболтаем, – напутствовал меня мой луноподобный сосед.

К вечеру весть о поимке преступника облетела весь дом отдыха. Люди вздохнули с облегчением, на некоторых лицах даже появились улыбки. Они делились впечатлениями, гурьбой высыпав из своих номеров, выплёскивали друг на друга накопившиеся страсти и в конце концов пришли к единодушному мнению, что, несмотря на в общем-то скорую развязку, оставаться в доме отдыха им всё же не следует, так как живы ещё впечатления от этого ужаса, который всем пришлось пережить. С тем и отправились к директору, дабы согласовать с ним порядок отъезда, а также вопрос о выделении транспортного средства, способного доставить всех желающих на ближайшую станцию. Но директор отказался выполнить просьбу отдыхающих, сославшись, во-первых, на погоду, и во-вторых, на незначительную поломку в автобусе, которую дня через два местный механик, он же водитель, обещал устранить.

– Поймите, товарищи, – увещевал он нас, – в такую погоду просто физически невозможно куда-либо добраться, тем более на неисправном автобусе. Видите, какой снег валит? Ладно бы ещё просто валил – так нет, он тут же тает. Если это светопреставление продолжится два дня, то нас всех зальёт – ведь здание расположено в низине. А вы мне толкуете об отъезде! Потерпите, прошу вас…

Что-либо возразить на вполне справедливые доводы директора не смог никто. Не удалось это и мне. Люди расходились понурые, разочарованные, но уже без прежнего страха перед друг другом и неизвестностью.

После ужина я слонялся по этажам, не зная, чем себя занять. Сидеть в номере мне не хотелось, идти к Мячикову я собрался чуть позже, где-то после девяти, а смотреть телевизор, который в этот вечер вновь включили (вчера, в день убийства, о нём никто и не вспомнил), мне было неинтересно. Совершенно случайно я оказался на втором этаже и, проходя мимо кабинета директора, сквозь неплотно прикрытую дверь вдруг услышал два голоса, один из которых заставил меня остановиться и прислушаться. В первое мгновение я подумал было, что ослышался, но вот дверь распахнулась, и мимо меня вихрем промчался мой старый знакомый Щеглов собственной персоной.

Да-да, это был именно он, Семён Кондратьевич Щеглов, старший следователь Московского уголовного розыска, с кем впервые я столкнулся около полугода назад при расследовании таинственной смерти профессора Красницкого. Это был именно тот человек, который внушал мне чувство искреннего восхищения, трепетного преклонения и глубокого уважения. Это был гений в обличии простого смертного.

Он вылетел от директора, больно толкнул меня плечом, буркнул на ходу «Простите!», мельком взглянул мне в лицо и… не узнал. Я хотел было окликнуть его, когда услышал сзади голос директора.

– Чудак человек, – произнёс тот, задумчиво глядя вслед уносившемуся Щеглову. – Все отсюда рвутся, а он, наоборот, сюда прикатил. Тоже мне – лыжный инструктор! Да какие ж теперь лыжи!.. – Директор махнул рукой и скрылся за дверью. А я бросился за Щегловым, смутно подозревая, что он назвался лыжным инструктором неспроста.

Щеглова нигде не было. Он словно сквозь землю провалился. Я ворвался в холл третьего этажа, надеясь перехватить его там, но оба крыла коридора были пустынны: почти всё население дома отдыха застыло у телевизора, пытаясь восполнить вчерашний пробел в телесериале «Вход в лабиринт» с помощью интуиции, логики и опыта. Мне ничего не оставалось делать, как вернуться в свой номер. Но едва я распахнул дверь, как Щеглов, приложив палец к губам, втянул меня внутрь и захлопнул её за моей спиной. Его суровое лицо тут же расплылось в улыбке, а железная пятерня тряхнула мою руку с такой силой, с какой, по-моему, обычно вправляют вывихнутый сустав.

– Говори, пожалуйста, в полголоса, – предостерёг он меня и только потом приступил к расспросам: – Ну как ты тут, дружище Максим? Сто лет тебя не видал. Всё дела, дела, сам знаешь. А ты тут, я вижу, в самой гуще событий оказался. Не страшно?

– Страшно? – удивился я. – Так чего ж бояться, когда всё уже позади?

– Позади? – Голос его зазвенел. – Что позади? Я что-то ничего не пойму.

– Ведь Хомяков задержан и дело, насколько я понимаю, подходит к концу.

– Хомяков? – Он пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь, видно, заглянуть внутрь моей черепной коробки. – Так-так, интересно… Вот что, Максим, садись-ка вот сюда и расскажи мне всё толком, с самыми мельчайшими подробностями, распиши буквально по минутам все три дня своего пребывания здесь, а если есть у тебя какие-либо соображения на этот счёт, то я с удовольствием выслушаю и их – ты же знаешь, что твоё мнение мне небезразлично.

Последние слова прозвучали для меня райской музыкой. Я был уверен, что в устах такого человека, как Щеглов, любая лесть является истиной в последней инстанции. Я рассказал ему всё, всё от начала до конца, стараясь не упустить ни единой детали, ни одной мелочи, – и, кажется, преуспел в этом. Щеглов сидел на подоконнике с закрытыми глазами, беспрерывно дымил своим неизменным «Беломором» и внимательно слушал, и лишь отдельные его кивки говорили о том, что он не спит.

– Неплохо, неплохо, – пробормотал он, когда я закончил.

Он несколько раз прошёлся по комнате, в раздумье теребя гладко выбритый подбородок, прикурил новую папиросу от прежней, уже догоревшей, и наконец сказал:

– Я внимательно выслушал тебя, Максим, теперь послушай меня ты. Всё, что ты мне сейчас рассказал, несомненно представляет определённый интерес и в основном соответствует тем фактам, которые уже известны следствию. Но в одном ты ошибся: убийца не Хомяков. Более того, преступник до сих пор на свободе и, вероятно, находится здесь, в доме отдыха. В самый короткий срок он должен быть найден и обезврежен, иначе от него можно ожидать всего, что угодно. К сожалению, нам неизвестны мотивы, толкнувшие его на убийство, и эта неизвестность во многом определяет сложность поставленной задачи. Следственная группа провела здесь целый день, но результатов не добилась. Следователь Васильев, которому было поручено это дело, смог лишь опросить обитателей дома отдыха – правда, сделал он это на совесть. Результаты опроса как раз и натолкнули его на мысль, что преступник – ты. Ознакомившись с материалами дела, я категорически отверг это обвинение, взяв на себя ответственность за твою честность и заявив, что достаточно хорошо тебя знаю – причём, лично, чтобы даже допустить мысль о твоей причастности к убийству.

– Благодарю вас, Семён Кондратьевич, но согласитесь, в таком деле, как это, полагаться на чувства и личные симпатии – непозволительная роскошь.

– Да, да, знаю. Знаю, что единственное наше оружие – это факты, неопровержимые, веские, уличающие, убедительные факты. Но именно этих фактов и не хватало молодому следователю Васильеву, чтобы окончательно уличить тебя, версия его была построена лишь на собственных, ничем не подкреплённых домыслах, а также на желании в рекордные сроки и с блеском распутать этот клубок и тем самым отличиться перед начальством. Молод ещё, горяч, самонадеян…

– А Хомяков? – вдруг вспомнил я. – Как же так получилось, что под подозрением оказался я, а арестовали его? Что это – ошибка, недоразумение или тонкий расчёт?

– Хомяков, говоришь? – Щеглов сделал неопределённый жест плечами и как-то странно посмотрел на меня. – Вот что, Максим, давай сразу же договоримся: Хомякова пока касаться не будем. Тут дело тёмное, мне самому здесь ещё не всё ясно, поэтому оставим эту тему на потом. Одно лишь скажу тебе со всей ответственностью: убийца не он. А вот кто, это мне и предстоит выяснить, за этим-то я и послан сюда, и я очень надеюсь, Максим, на твою помощь.

– Я к вашим услугам, Семён Кондратьевич! – воскликнул я с воодушевлением.

Он кивнул.

– Другого ответа я и не ожидал услышать, мой друг, но твоё участие в этом деле возможно лишь при соблюдении двух условий. Во-первых, – он окинул меня строгим взглядом, – никакой самодеятельности. Слышишь? Все свои действия ты должен согласовывать со мной – это приказ. Во-вторых, ни одна живая душа не должна знать, кто я и зачем я здесь. Для всех я – инструктор по лыжному спорту, именно так я и представился местному директору. Боюсь, игра в открытую может спугнуть преступника.

– А как же Мячиков? – перебил я его. – До сих пор у нас не было друг от друга секретов. Может быть, стоит посвятить его в наши дела, а, Семён Кондратьевич? Он принял такое деятельное участие в расследовании убийства, развил столь бурную деятельность, что, думаю, принесёт пользу и сейчас.

– Мячиков… – задумался Щеглов, весь утонув в облаке табачного дыма. – Зря, конечно, ты рассказал ему обо мне, теперь он и сам без труда поймёт, кто я на самом деле. Впрочем, твоей вины здесь нет… Это он сообщил тебе об аресте Хомякова?

– Да, он, – удивился я. – А какое это имеет…

– Пока никакого. Просто хочу составить себе портрет человека, которого намерен завербовать, – так, кажется, это звучит в лексиконе шпионских детективов? Ещё один вопрос: он показывал тебе свой пистолет? – Я ответил, что да, показывал; Щеглов, похоже, ответом остался доволен. – Что ж, Максим, я был бы рад обрести ещё одного верного помощника в этом сложном и опасном деле. Так ему и передай. При случае сведи меня с ним, будь так добр, и лучше, если этот случай представится как можно быстрее.

– Обязательно! – обрадовался я. – Обязательно сведу! А хотите, прямо сейчас? Я как раз собирался заглянуть к Григорию Адамовичу вечерком, он наверняка ждёт меня.

– Отлично, Максим, – согласился Щеглов, – я жду его здесь. Кстати, ты не очень будешь возражать, если я поселюсь в твоём номере?

– Да я сочту это за великое счастье, Семён Кондратьевич! – воскликнул я, ничуть не кривя душой.

– Я так и думал, – лукаво сощурился он, – когда объявил директору о своём желании поселиться именно в этом номере.

– Позвольте, Семён Кондратьевич, – в недоумении спросил я, – а откуда вы узнали, в каком я номере?

– Вот-вот, – улыбнулся он, – именно такими незатейливыми фокусами и покупают доверчивых читателей коварные авторы детективных романов. А всё проще простого: будучи в кабинете директора, я бросил всего лишь один-единственный взгляд на книгу регистрации отдыхающих, которая в тот момент лежала на его столе и была открыта на нужной мне странице. Теперь ясно?

– Ясно.