Читать книгу Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады - Сергей Ильин - Страница 23
XXII. Баллада о Бомже с Собакой
Оглавление1
Когда в один прекрасный день, прогуливаясь по Зендлингер-штрассе, одной из самых характерных улиц Мюнхена, и остановившись в задумчивости подле Старых Ворот из красного кирпича, этой столь же древней, сколь и трогательной достопримечательности города, вы видите сидящего в аркадах старика-нищего в разодранном пальто, смахивающем на картофельный мешок, и с замусоленной кепкой в руке, рассеянно разглядывающего праздную толпу, пытаясь придать лицу униженно-просящее выражение, обращаете, далее, внимание на какую-нибудь грациозно продефилировавшую мимо молодую женщину с точеными чертами лица, осиной талией, белой блузой поверх черной майки, в плотно облегающих джинсах и с теннисной повязкой вокруг высокого сжатого лба, замечаете потом, что смотрит на нее и старик-нищий и даже провожает женщину внимательным долгим взглядом, но в его глазах, когда он поворачивается к вам, почему-то неуверенным жестом указывая на кепку, не отражается и следа известного великого волнения, а вам, как всякому русскому человеку, воспитанному на Толстом и Достоевском, вдруг хочется сказать ему что-нибудь простое, веское и утешительное, вроде того, что, мол, жизнь, что ты с нами делаешь, однако он, точно догадавшись о ваших несуразных мыслях, недовольно от вас отворачивается, – да, вот тогда экзистенциальная ненужность любого слова, если оно не подкреплено жестом или поступком, а еще лучше, жизненной позицией того, кто его произносит, то есть негласное предпочтение ему волевого молчания и вечной и бесконечной, как универсум, дистанции, – итак, эта крошечная деталь опять и в который раз бросается вам в глаза как, пожалуй, главное отличие между тем, что есть мир западный, и тем, что мы понимаем под русским миром.
Если же рядом с ним сидит еще и собака, причем третья по счету на вашей памяти (первую вы помните совсем смутно, вторая была старая и больная, еле-еле дышала и на людей совсем не смотрела, и вот откуда ни возьмись, появилась третья четвероногая помощница бомжа), и она тоже ни на кого не смотрит, в том числе на своего бесприютного хозяина, лишь время от времени вдыхая порывы ветра и щурясь на солнце, так что невольно кажется, будто она стыдится своего положения в этом мире, не говоря уже о хозяине, – да… тогда сцена с бомжом приобретает ту самую абсолютную законченность, в которой тихо жужжит, подобно осе, попавшей в пространство между двумя рамами и пытающейся любыми путями выбраться наружу, музыка баллады.
2
Зендлингертор – выхожу из метро:
Старого Города чую нутро.
Прошлое тихо здесь льется мне в грудь,
шумного дня не касаясь ничуть.
С вечностью под руку чтобы гулять,
хоть каждый день я готов приезжать
к Зендлингертору и только сюда —
здесь не наскучит гулять никогда!
Бомж там знакомый сидит у Ворот,
рядом – собака (а лучше бы – кот).
Бомжа стараюсь постигнуть я суть:
в душу прохожих он хочет взглянуть, —
точно стараясь опять угадать,
сколько вот этот ему мог бы дать, —
что, проходя сквозь бомжей редкий ряд
вдруг задержал умиленный свой взгляд
пусть не на нем (он – открыточный вид),
но на собачке, что рядом лежит.
Тошно от ближних нам вечных гримас.
Трогают больше животные нас.
Этот великий, но грустный закон
хитрый мой бомж и поставил на кон
в вечной, как мир, безобидной игре:
строгим не будем к его мишуре!
Правда, мне память как раз помогла:
третьей по счету собачка была —
с тех пор как бомжа приметив того,
пристальней стал я смотреть не него.
Не повезло им совсем с протеже:
прежние, видно, скончались уже.
С новой собачкой теперь он сидит,
так же в сторонку собачка глядит.
Может быть, стыд за хозяина ей
не позволяет смотреть на людей.
Может, сочувствием к бомжу полна,
молча любовь ему дарит она.