Читать книгу Перепутье - Сергей Каменчук - Страница 4

Около полудня меня разбудил телефонный звонок, я схватил телефон и непонимающе уставился на погашенный дисплей. Потом в памяти начали всплывать обрывки сна: оргия в баре, бородатый парень в моей ванной, Вадим, ублажающий стрип-блонди, какой-то древний мобильник. Марина мне не звонила, зато прислала краткое сообщение: “потом объясню” в полвторого ночи. Я позвонил ей, в надежде услышать объяснения и услышал оповещение о переадресации на автоответчик.

Конечно же она провела ночь у него, и до сих пор там, где бы это “там” ни было. Наверное, прямо сейчас они трахаются и потешаются надо мной. Он чешет ей шею своей бородкой, а она хихикает и покусывает его ухо. Отвратительно.

Вадим еще спит. Вчера он не стал дожидаться, пока мы наведем порядок в зале, а исчез без предупреждения. Я надеялся поговорить с ним, когда попаду домой. Войдя в квартиру, он выскочил из ванной, жутко покрасневший, что-то пробормотал о кипятке из крана, и скрылся в своей комнате. Я не стал его тревожить, пошел к себе, разделся и проворочался около часа (на деле же пятнадцать минут) в попытке уснуть, но навязчивая идея не давала покоя: нужно хоть что-то выяснить, или же просто услышать успокаивающую ложь, сдобренную банальным “все будет хорошо”. Поэтому пусть он обижается, но сначала мы поговорим. Выскользнув с постели, я пробрался в темноте к его комнате и застыл, схватившись за дверную ручку: тихие томные вздохи и едва слышимый шорох подсказывали, что сейчас он будет не рад гостям.

***

Вчера

Когда Вадим вскочил со стула, чтобы занять место в первых рядах полукруга, поближе к стрип-блонде, она заскучала, хотя и с этим молчуном особо весело не было. Смотреть на грязный танец пьяной шлюхи не очень хотелось. Марина заказала бокал вина, сделала маленький глоток и поморщилась от дешевого кислого пойла.

В середине зала сидели два старика, одному из которых посчастливилось поймать футболку, а другому – лифчик, похотливые козлы нюхали трофеи и поглаживали себя, не замечая ничего и никого (на них никто и не смотрел) вокруг. Потом она заметила, точнее, сначала почувствовала на себе взгляд, повернулась, и увидела парня за столиком в самом углу. Он смотрел на нее, и не отвел глаз, когда они встретились взглядом. Марина сразу подметила бородку, ее взгляд опустился на футболку с “Kiss”, и только потом неестественное выражение его лица приковало все ее внимание. Он смотрел на нее с восхищением, с восторгом, словно она была одним из тех четырех разукрашенных парней с его футболки. Ей стало не по себе, чертовски приятно, но и чертовски не по себе. Парень встал (Марина заметила, как в полумраке сверкнули его глаза, словно у кошки) и направился к ней.

– Извините, пожалуйста, но не могли бы Вы мне помочь? – спросил он тихим приятным голосом. Грохотала музыка, но она все равно услышала каждое его слово.

– Конечно, – ответила Марина спустя целую вечность, потому что его глаза словно гипнотизировали. – Да, конечно, все, что в моих силах.

***

Сегодня

Я намеренно гремел посудой, бросал на плиту сковородку, заглядывал в каждую кастрюлю и громко опускал крышку, пару раз хлопнул духовкой. Наконец-то в кухню влетел сонный Вадим и спросил: “Какого хера я, полоумный, здесь вытворяю?”

– Я думал, ты не спишь, – сказал я. – Двенадцать часов все-таки.

– Понятно, – бросил он и вышел из кухни.

– Ты кофе будешь? – крикнул я.

– Ага, – послышалось из-за стенки.

Я поставил чайник и пошел к нему в комнату, чтобы, наконец, прояснить вчерашние события, но он уже закрылся в туалете.

Почему я вообще так переживаю? Разве мне не плевать? Пусть она себе спит с кем хочет и иногда заглядывает в гости, чтобы спать со мной, мне большего и не надо… Слив унитаза вымыл подобные мысли с головы. Вадим вошел на кухню, насыпал в чашку кофе, две ложки сахара, перемешал, налил воды из еще не закипевшего чайника, и направился к себе.

– Нужно поговорить, – остановил его я.

Он вздохнул и сел на стульчик возле стенки, поставил чашку на стол, начал громко размешивать сахар.

– Слушай, – говорит, – я видел, как она выходила с ним на улицу, это всё. Что ты от меня хочешь?

– Ладно, забудь, насрать.

– Серьезно, – продолжил Вадим. – Вчера было кое-то поинтереснее, чем Марина.

– Настолько интересное, что ты дважды об этом потом вспоминал?

Вадим перестал размешивать сахар, уставился на меня. Я ожидал шутки на этот счет. Вадим же удивил: жутко покраснел, послал меня, забрал кофе и хлопнул дверью в комнату. Я остался стоять посреди кухни, задумываясь над словами Марины, над тем, что Вадим взрослый “мальчик” – кто еще будет так болезненно реагировать, если его застукали за мастурбацией? Щелкнул чайник, я понял, что плевать, “мальчик” он или не “мальчик”, хуже выглядеть в моих глазах он не стал. А это дурацкое “мальчик” начинало меня бесить. Кофе, вот что мне нужно, чашка горького кофе.

***

Вчера

Он попросил Марину одолжить ему двадцатку. Момент был испорчен, романтика улетучилась, бородка сразу стала какой-то мерзкой, козлиной, и сам он, вроде бы, похож на козла, если посмотреть под определенным углом. Он успел объяснить, зачем ему нужны деньги, прежде чем Марина открыла рот, чтобы послать вонючего козла куда подальше. После услышанного, ей захотелось его еще и ударить, но она молча достала деньги и вручила ему: к нему едет девушка, но за такси должен заплатить он, а у него не хватает, зарплату еще не получал, нет, сегодня он пьет не за свой счет, его угощают друзья, а у друзей денег больше нет.

Злость прошла быстро. Марина мысленно отругала себя за самонадеянность, за одно только предположение, что такой парень захочет полненькую (толстую, жируху – кричал другой голос в голове) девушку. Никому не нужны толстушки, разве что всяким извращенцам и девственникам, судя по ее прошлому опыту. И ему тоже. Этому козлу нужна только двадцатка на такси для, якобы, его девушки. Существует на самом деле эта девушка или ему не хватает на выпивку – плевать, ей не жалко расстаться с такой мелочью. Она вытащила с кошелька десятку и две по пять и вручила ему, он взял их, а потом вывел ее на улицу и спросил, хочет ли она настоящей любви.

***

Сегодня

Я бы напился сейчас, если бы не чувствовал отвращения к алкоголю. Ведь случай подходящий: друг обиделся, а девушка куда-то пропала и не отвечает на звонки. Но я не пью. С детства у меня было много примеров, которые показывали, что алкоголь не приводит ни к чему хорошему. Забавно смотреть на трактор в озере. Или наблюдать, как ничего не понимающий старик пытается вытащить велосипед из забора, а потом предпринимает попытку на нем уехать, несмотря на пробитую камеру и изогнутый, почти прямоугольный, обод. Еще смешнее наблюдать, как старики пьют одеколон и ругаются, морщат свои красные лица с огромными носами, а потом блюют на колени друг другу. Уже менее забавно смотреть на пылающее поле пшеницы, чувствовать запах горящей плоти, вглядываться в огонь и гадать, собака горит, кошка или какой-то пьяница (тогда это были двое пьяниц). И уж совсем невесело видеть обезумевшую от страха женщину, которая кричит и несется со всех ног по улочке, таща на себе двоих мальчиков, потому что за ней гонится упитый вусмерть муж с топором.

Я решился еще раз позвонить ей, дать последний шанс – нет ответа. Дрянь. Лживая, похотливая дрянь. Придется ехать без нее. И если удача сегодня не повернется ко мне задницей (или повернется очень привлекательной задницей), то эта дрянь может на коленях передо мной ползать и вымаливать прощение сутками – обратно ее не приму.

По дороге на остановку я купил “колу”. Вышел из дворов, брел, не спеша, по аллейке вдоль девятиэтажки, смотрел себе под ноги, поднял на мгновение глаза, чтобы не врезаться в идущего прямо на меня человека.

– О-о-о, – протянул Игорь, бывший одногруппник. – Ты все-таки решил остаться здесь, не захотел возвращаться в деревню?

– Я не живу в деревне.

– Ладно, поселок городского типа, неважно. Ну, рассказывай, где ты сейчас?

– Да все там же.

– Работаешь?

– Да.

– Где?

– На работе.

– Э-э-э, ладно. Какая хоть зарплата?

– Деньги, – говорю. – Слушай, я тороплюсь.

– Да погоди, ты на автобус? Только что уехал, следующий будет через двадцать минут.

– Нет, не на автобус, меня ждут, всего хорошего. – Я похлопываю его по плечу и ухожу.

На остановке не задерживаюсь, прохожу мимо, брожу по другой аллейке под деревьями, прячась за кустами, через несколько минут иду обратно и располагаюсь на лавочке, допиваю “колу”, и только сейчас понимаю, как все это выглядело. Ну и черт с ним. Не люблю, когда всякие болваны, с которыми я даже не общался раньше, лезут со своими расспросами, а интересует их только работа и девушки. Ни тем, ни другим я похвастаться не могу. А если бы и мог, то вел бы себя точно так же. Они, мне кажется, интересуются твоей жизнью только ради того, чтобы услышать “официант” и ответить “а вот я…”, “а вот у меня…”, “а вот моя…” и все в том же духе. Такое себе самоудовлетворение, жалкая попытка самоутверждения: я нашел место – лучше, получаю денег – больше, целую девушку – красивей, я…

Если сегодня повезет, то вскоре я навсегда уеду и больше нигде не буду задерживаться подолгу. Я уже представляю завтрашнее утро: в трусах у телевизора, кофе в руках, лотерейный билет лежит на столике, на экране идут розыгрыши, неудачники выигрывают жалкие десять гривен, тридцать, восемьсот, кто-то, возможно, угадает пять номеров и получит около шестидесяти тысяч. И у меня все эти номера совпадают, я уже выиграл свою годовую зарплату (если высчитать налог из выигрыша, разумеется). Но остается еще один шарик. Я ставлю кофе на тумбочку, прижимаю к губам судьбоносный клочок бумаги. Лототрон выдает последний номер – я свободен.

Люди начали вставать с лавочки – подъехал автобус. Усевшись возле окна, я продолжил мечтать. Сегодняшний день точно должен изменить мою жизнь: потерял друга, девушка ушла – значит, придут деньги, не могут не прийти. Обычно мы с Мариной ездили за билетом каждую субботу, несмотря на нулевой выигрыш. Она всегда хмыкала и пыталась втолковать мне, что глупее лотереи только игроки в лотерею. Я не совсем понимал, что она хотела этим сказать, но хотел бы посмотреть на нее, когда выиграю хотя бы несколько тысяч. О, тогда бы она тоже начала играть, но вряд ли ограничивалась бы одним билетом в неделю, как это делаю я.

Пока у меня нет идей, как разбогатеть, я играю в лотерею. Да и вообще использую любые, даже самые мизерные шансы, вроде акций, проводимых производителями чипсов, сухариков и газировки, где нужно регистрировать код, чтобы получить возможность выиграть автомобиль, путевку и всякие призы. Пока что вся удача ограничивалась пополнением мобильного счета, но и на том спасибо.

Обычно из восьми игорных полей, я закрашиваю номера только на одном, но сегодня великий день, я в этом уверен, поэтому заполненными оказываются целых два поля. Пусть это и обойдется мне в два раза дороже, но такое расточительство увеличивает мои шансы на выигрыш. Женщина принимает бланк, регистрирует его и выдает билет, желая удачи. С черной работой покончено, теперь лишь ожидание.

По выходным у меня нет и свободной минуты – все время крадет Марина. Мы гуляем в центральном парке, заглядываем на небольшую площадку у гостиницы, чтобы сыграть в воздушный хоккей или настольный теннис, изредка торчим в темном и душном зале кинотеатра на задних рядах, пиццерии, суши-бары, кафе, ночуем у нее (ее сожительницы почти каждые выходные ездят домой). А в воскресенье проделываем примерно то же самое. Но сегодня проблем с недостатком времени у меня нет. Предоставлен сам себе, я стою у входа в торговый центр и не знаю, чем заполнить огромную пустоту выходного дня. Шумят автоматические двери, впуская и выпуская покупателей, охранников, урвавших минутку для сигареты, гремят наполненные продуктами тележки, автомобили перед моим носом паркуются и освобождают места, снуют девчонки, показывая загорелые ножки… В мыслях появляются ножки Алины в серых лосинах. Как раз подъезжает автобус.

***

Вчера

Марина смотрела на него с подозрением, борясь с все возрастающим желанием развернуться и уйти. Едва ли она слышала, что он говорит, но продолжала кивать и улыбаться, надеясь, что улыбка получается естественной и не выдает ее беспокойства.

– Так ты согласна? – спросил он все тем же мягким, успокаивающим голосом, посмотрел на нее своими глазами, которые сверкнули желтым, отбив свет фар, грохочущего по ямам “ланоса”.

Она рефлекторно пожала протянутую руку, пытаясь теперь по выражению его лица понять, на что согласилась. Он был спокоен, слегка улыбался, намека на что-то грязное не наблюдалось. Марина немного успокоилась, когда из “ланоса” вышла девушка и сказала, что нужно расплатиться с водителем. Он достал из кошелька деньги, добавил туда двадцатку, многозначительно посмотрев на Марину, и оставил их наедине. Они молча смотрели друг на друга, оценивающе, мысленно хмыкая, стремились не выдать во взгляде своего презрения к пышной фигуре, длинным ногтям, блеклому макияжу, красным губам, давно не мытым волосам, слишком высоким шпилькам… “Ланос” развернулся, прогрохотав обратно, к ним сразу же подошел парень этой накрашенной стервы, а буквально через секунду из бара показался “мой друг, с которым я хотел тебя познакомить”. Тут ей стало понятно, на что она минутой ранее согласилась. И она не пожалела.

– А тебя как зовут? – спрашивает этот подтянутый брюнет со спортивной стрижкой и без признаков растительности на лице. Она называет свое имя и пытается придумать, как заставить повторить его свое, но так, чтобы не выглядеть полной дурой. В этом ей помогает его друг: – Ладно, Денис, Марина, хорошего вам вечера.

Тогда они остаются вдвоем, чтобы провести хороший вечер. И ночь.

***

Сегодня

В два дня “Перепутье” пустует. Алина удивляется, увидев меня. Я же, в свою очередь, рад видеть ее. Плохо скрываю улыбку, очень плохо. Анетта безразлично смотрит на меня, приветствует кивком.

– Выиграл джек-пот? – спрашивает Алина. Я начинаю еще шире улыбаться и вместо “просто рад тебя видеть”, выдаю: – Розыгрыш только завтра.

– Оу, ну удачи.

Наступает пауза, она слегка пританцовывает у барной стойки под тихую “Billie Jean”. Я смотрю на нее (преимущественно на серые лосины), она замечает мой взгляд и улыбается: – Что?

– Да просто… Не знаю, кажется, меня бросила девушка.

– Но ты не уверен? – спрашивает она, царапая ногтем какое-то пятнышко на стойке около кофейной машины.

– Вчера она ушла с каким-то парнем, пока шло то представление.

– Ах, эта, что сидела у входа с…

– Да, с моим другом.

– Вот сучка.

– Да, – говорю. – Постой, нет, ушла она не с ним.

– А с кем? – все так же безучастно спрашивает она, поправляя теперь салфетки.

Хочется ударить ее головой о стойку и напихать полный рот этих долбанных салфеток… Уж тогда она бы начала меня слушать. А еще хочется увести ее из этого места, увезти из этого города. Я чуть не спрашиваю что-либо подобное, вовремя останавливаюсь. Она бежит принимать заказ у двоих парней, зарабатывает чаевые, виляя задом. Относит его. По направлению их взглядов понимаю, что чаевые они точно оставят, даже если принципиально никогда и никому не оставляли ранее.

Мы вновь молчим. Она пританцовывает, я смотрю на двух парней, они – на ее зад. Такой себе безучастно-ревниво-вожделенный треугольник.

Я прошу в Анетты кофе и сажусь за столик в углу. Через две минуты его мне приносит Алина, задницей вилять не считает нужным, и возвращается к стойке. Я успел сделать один только глоток, когда она вновь подошла ко мне.

– Слушай, не сделаешь одолжение? Там нужно вынести мусор, один маленький пакет?

– Меня бросила девушка, я поссорился с другом, а ты мне говоришь о каком-то мусоре? – я говорил спокойно, старался говорить спокойно, но не мог. На меня уставились два единственных посетителя, готовые в любой момент вышвырнуть нервного парня из бара. Анетта лишь покачала головой и вздохнула.

– Ну нет, так нет, зачем сразу кричать?

– Да пошла ты.

Я оставляю кофе, удивленную Алину, агрессивно настроенных парней и безразличную к происходящему Анетту позади, выхожу на улицу и глубоко вдыхаю. Вот теперь мне хочется выпить.

***

Вчера

Через полчаса ей казалось, что она знакома с Денисом если не всю жизнь, то большую ее часть. Он рассказывал ей всякую ерунду, вроде собачонки, которая повадилась взбираться на стол и мочиться в солонку, или о племянниках, заехавших погостить к нему на недельку. Но делал он это так смешно, так искренне. О, если бы такую чушь рассказывал кто-то другой, ее парень, к примеру, то она велела бы ему заткнуться. Но Денис… Он все говорил и говорил, много спрашивал, а она лишь отвечала на его вопросы и пыталась не краснеть. Сегодня, впервые за долгое время, она даже избавилась от бремени (жившего и убивающего изнутри) лишнего веса. Марина чувствовала себя чуть ли не пушинкой, готовой сорваться с земли и улететь к звездам, как только он посмотрит на нее чуть дольше, чем следует. Она не понимала, что происходит, почему она чувствует себя с ним такой пустышкой, дурой, но ей это нравилось. Раньше она ничего подобного себе не позволяла. “Не ври, хоть самой себе не ври, – подумала она, – раньше и не было возможности почувствовать что-либо подобное”. Нет, конечно у нее были парни, много парней, в колледже, в деревне. Особенно в деревне.

В голове всплыл амбар, заваленный сеном, тишина, только редкие вскрики петуха, тот парень с дурацким именем Гоша, Герасим, Герман? Кажется, Герасим, хотя она не уверена. Зато она уверена в том, что он был таким же деревенским посмешищем, как и она, и только это их и сблизило. Сколько ей было тогда? Двенадцать, одиннадцать? Примерно так. А в амбаре они прятались от других детей, от их колющих словечек, которые проникают в самую душу и оставляют там след на всю жизнь. О, люди не знают, как брошенное слово может повлиять на жизнь, брошенное по глупости, сначала оно наносит рану, а когда рана перестает кровоточить и затягивается, то на ее месте остается большой уродливый шрам – комплекс. Он (пусть будет нечто среднее – Гера) никогда и никак ее не обзывал, и за это она испытывала к нему нечто большее, нежели простая благодарность. Но в тот раз в амбаре она сама напросилась (разве?), вынудила его сказать те слова. Какое это имеет значение теперь? Они были глупыми детьми…

***

Сегодня

– Иногда я просто говорю все, что приходит в голову, не нужно воспринимать меня всерьез.

– Все хорошо, – отвечает Вадим, не отрываясь от ноутбука.

– Нет, серьезно, я даже не думал, что моя шутка так тебя заденет. Извини.

– Давай просто забудем, лады? – Он захлопнул ноутбук и посмотрел на меня.

– Значит, все в прошлом?

– Если только ты сейчас заткнешься. – Вадим улыбнулся.

– Тогда с меня пиво, что скажешь?

– Ого, – он рассмеялся. – А я думал, ты не пьешь.

– Разок можно.

– Тогда в “Перепутье”?

– Я только оттуда. Выпил кофе, поговорил с Алиной, послал ее.

– Мужик. – Вадим одобряюще закивал.

– По дороге расскажу. Собирайся.

– Пять минут.

Вадиму потребовалось десять. Мы пошли в бар неподалеку от дома – у нас под боком целых четыре (в одном я работаю) бара в радиусе километра. Я рассказал ему об Алине.

– Забудь. Такие как она, если замуж удачно не выйдут, то будут до конца дней прислуживать в кабаках. Не в обиду тебе, чувак.

– Я “прислуга” только временно. Но ты продолжаю шутить, может, хоть побыстрее сменю работу.

– Но она красотка, не спорю, если бы только не была такой высокомерной.

– Хочешь, познакомлю? – спросил я, не подумав.

– Я как-нибудь сам. Не люблю, когда занимаются сводничеством. Поэтому-то я и твоей отказал – хотела меня свести с подругой.

“Поэтому ли ты отказал ей, или потому, что чертовски боишься девушек?” – подумал я.

– А с Мариной ты все решил окончательно?

– Не знаю, она до сих пор не позвонила. А когда позвонит, лучше ей иметь хорошее оправдание.

– Может, у нее заболел кто-то, или умер? – предположил Вадим.

До этой секунды я даже не рассматривал подобный вариант и его слова сбили с толку, заставили чувствовать себя виноватым. Но нет, что бы там ни случилось, всегда можно найти минуту, достать телефон и набрать сообщение или позвонить, а не ограничиться бесчувственным “потом объясню”.

– Не знаю, – ответил я.

В бар мы вошли в шесть. Валерий в “Перепутье” как раз начинал второй бокал.

***

Лето, 2010 г.

Она не помнила точно, когда это произошло. Скорее всего, летом или на весенних каникулах, потому что было тепло и никаких школьных занятий. Марина старалась улизнуть из дому сразу же после завтрака – не больно хотелось выполнять дурацкие поручения и копаться весь день среди вонючей живности. Убежать удавалось не всегда, но в тот день удалось.

Грунтовая дорога вдоль поля, поворот направо и длинная, такая же пыльная, дорога вдоль бесконечного яблочного сада по одну сторону, огородов и домов – по другую. Когда поспевали яблоки, она все время проводила там. Болтала иногда со стариками, которые курили самокрутки и следили за одной или двумя козами. Но чаще всего просто бродила, сидела в тени дерева или на низкой толстой ветке, ела яблоки до тех пор, пока не появлялась оскомина. Редко удавалось увидеть лисицу (обычно задушенную силками), чаще – зайца. Ежики встречались буквально на каждом шагу, шуршали в траве и сопели, вечно занятые, вечно куда-то идущие, увидев ее, замирали и долго так сидели. Марина отрывалась от книги (обычно один из древних любовных романов из библиотеки), относила животное подальше, чтобы оно могло продолжить свой путь, и возвращалась к слащавой истории.

В тот день яблок не было, иначе она бы не прошла мимо сада прямо до трассы, не свернула бы к центру деревни, чтобы встретить там Геру. Вместе они пошли в магазин, у Марины было немного денег, которые превратились в две пачки печенья и лимонад. Это богатство они намеревались уничтожить на бережку ближайшего ставка, где обычно никого в такое время не бывало. Нужно было выйти по трассе за пределы деревни и преодолеть еще метров пятьсот. Не так-то и близко, но лучше, чем поддаться лени и отправиться на школьный двор прямиком в лапы скучающим “братцам” – как называл Гера всех парней, которые его доставали.

Они вышли из магазина. Марина держала одной рукой большую бутылку лимонада, а другой засовывала сдачу в кармашек платьица. Гера остановился, указал куда-то рукой, выронив пачку печенья.

– Осторожнее, – воскликнула Марина.

Он указывал в сторону ставка. Проезжающий автобус на мгновение скрыл от нее то, что так взволновало Геру, а потом она увидела “братцев”, уже бегущих к ним. Конечно же, они узнали ее желтое дурацкое платье, потому что оно красовалось на ней почти каждый день. Конечно же, затрубили хором: “Му-у-у-рина”.

Они с молчаливого согласия изменили план. Вместо того чтобы выйти на трассу, завернули за магазин и понеслись, вздымая пыль, по дороге, к северной части деревни, где жили они оба. Понеслись не оглядываясь. Оглянулась она лишь раз, перед поворотом, использовав последний шанс увидеть погоню. И увидела, очень близко. Она вскрикнула и понеслась со всех ног. Высокий забор, за которым они скрылись, давал им немного времени на то, чтобы найти местечко, где можно спрятаться, потому что продолжать убегать было бессмысленно – они догоняли, да и не было больше сил бежать, внутри все горело. Тогда она потащила его в высокий бурьян по левую сторону дороги, где они и затаились.

“Братцы” пронеслись мимо, на минуту задержались у следующего перекрестка, повернули направо и пропали из виду за деревьями, скрывающими своими кронами погост.

– Что им опять надо? – шепотом спросил он.

– А то ты не знаешь? – так же шепотом ответила Марина.

Она до сих пор дрожала, сердце никак не хотело успокаиваться. Зато она не переживает это в одиночестве, как часто бывает.

Домой они не пошли, вместо этого поплыли сквозь высокий бурьян подальше от дороги, пролезли сквозь дыру в заборе. Перед ними красовался деревянный амбар с остатками выгоревшей красной краски на стенах, ржавой крышей. Внутри их ждало старое сено, запах мышей, паутина и самое главное – безопасность.

***

Сегодня

Они расположились за столиком подальше от входа. Когда официантка принесла пиво, у меня завибрировал телефон.

“мы расстаемся”, – еще одно сухое сообщение от Марины.

– Ну, давай. – Вадим поднял бокал.

– Сейчас, погоди.

Я звоню ей. Звоню еще раз, но уже не дожидаюсь коротких гудков, завершаю вызов сам и бросаю телефон на стол. Вот теперь мне хочется по-настоящему напиться. Так меня учили фильмы и сериалы, одногруппники и даже одноклассники. Я отгоняю картинки происшествий из далекого детства и просто вливаю в себя пойло, заедаю чипсами, издаю довольно громкую отрыжку.

– Фу, – говорит Вадим, махая рукой возле носа.

– Мы расстались, – говорю ему я.

– Но почему?

– Хотел бы я знать.

После этого прошло несколько часов и много бокалов. Мы успели обсудить “эту дрянь”, прошерстить каждую складочку на ее теле и удивиться, как я вообще мог с ней встречаться.

– А знаешь, – говорю я, когда мы вышли на улицу, – скажу тебе по секрету: она мне, как работа эта, на которой я сейчас. Ну, ты понял, она на первое время, пока не подвернется что-то лучше.

– Знаю.

– Просто я не могу понять, почему так себя дерьмово чувствую. Неужели я влюбился?

– Ой, не неси ты, – говорит Вадим. – Куда мы вообще идем?

– Нужно поговорить с Алиной.

– Зачем?

– Она и есть лучший вариант.

– Пошли лучше домой.

– К ней? Она на работе.

– Идиот. – Вадим рассмеялся. – В таком состоянии она тебя наверняка примет с широко расставленными руками.

– А мне плевать.

“Перепутье” заполнен, но один свободный столик все же есть. К нам подходит официантка, не Алина, принимает заказ. Играет “Wind of change”, кружатся парочки, грустят одиночки. Все как обычно. Алина носится по залу с подносом, собирает посуду и скомканные салфетки. Со мной не здоровается.

– Когда же ты с ней поговоришь? – спрашивает Вадим.

– А вот прямо сейчас, – говорю я.

Допиваю остатки пива, беру бокалы и иду к барной стойке. Анетта наливает, но Алина уходит, относит кофе. Ее место занимает эффектная блондинка, которую я откуда-то знаю. Мне не требуется много времени, чтобы вспомнить. Возле нее сразу же появляются двое парней, покупают ей выпивку, она уходит к ним за столик. Возвращается Алина.

– Слушай, – говорю я. – Извини за… сегодняшнее?

– Да ты напился, – говорит она, всматриваясь в мое лицо. – Ничего себе.

– Просто столько всего произошло, вот я и сорвался на тебе, – продолжаю я.

– Ничего, забудь.

– Нет, серьезно, извини.

– Я тоже была неправа, – говорит она. Я жду извинения, хоть какого-то, но…

– Тогда мир? – спрашиваю.

– Ага.

Я развожу руки, чтобы скрепить установленный мир объятиями, а она выставляет кулачок, по которому я, как полный идиот, вынужден стукнуть легонько своим. В это время начинается представление. Девушка, еще одетая, уже танцует. Вадима за нашим столиком не видно. Я сажусь у стойки на высокий стул и наблюдаю за происходящим.

***

2010—2017 гг.

После лимонада мочевой пузырь гонит ее в уголок амбара. Она пробирается через паутину, заходит за деревянную загородку, где лежит ржавое ведро без дна, и облегчается. Старается делать это как можно тише, чтобы он не услышал. Длится этот процесс, кажется, целую вечность, она слышит шорохи за заслонкой, думает об огромных крысах, которые бегают по полу, по тоннелям в сене, и сейчас одна из них выпрыгнет, чтобы укусить ее за ногу. Никаких крыс и уж тем более тоннелей нет, разве что в разыгравшейся детской фантазии. Зато в реальности и прямо здесь, сейчас, есть кое-что хуже.

Она натягивает трусики и спешит вернуться к нему. Выходит из укрытия и видит полосу света на полу, где сидел Гера, и пустую бутылку из-под лимонада. Периферией замечает движение. Он стоит возле загородки, спустив шорты до самых щиколоток. Она видит его штучку, выросшую, а не вяло болтающуюся, направленную на нее. О, она знает, что это и для чего нужно. В школе ей постоянно твердят, что она пользуется ими, любит их.

– Ты чего? – Голос ее дрожит.

– Хочешь потрогать? – спрашивает он и потряхивает ею.

Она молчит, но не затем, чтобы подумать, хочет она ее потрогать или нет, а потому, что не может найти слов, не может понять, как себя вести. В конце концов, она преодолевает ступор.

– Ты больной! Извращенец! Иди ты!

На глазах слезы, ее душит обида и злость, злость оттого, что единственный, кого она могла называть своим другом, хочет того же, о чем постоянно шутят все окружающие ее парни. Такого предательства она не ожидала. Нет, она не хочет его трогать, она просто убегает.

– Тебе же нравится, – кричит он ей в спину. А потом добавляет несколько словечек, которые окончательно рушат ее мир – тех самых, которыми ее постоянно дразнят, которые значат, что она пользуется и любит…

Дома Марина плачет и думает, что они все помешаны. Она презирает всех мальчишек, их одержимость, поклонение своей штучке. Она ненавидит их. Понимает, что может избавиться от всех издевок, избавиться от одиночества, если только… Нет, ни за что.

Но уже в следующем году, когда ей исполняется тринадцать, она делает это. Год ей потребовался, чтобы переосмыслить все. Не проходило и ночи, чтобы она не думала о чем-либо, кроме секса, о чем-либо, кроме Геры со спущенными шортами. В ее деревне этим начинали заниматься очень рано, да и в соседних – тоже, так что она могла считаться неполноценной. Хотя, такой ее и считали. Ничего страшного в близости нет, она понимала, ведь все в школе об этом только и говорят. А вообще она пришла к выводу, что боялась не самой близости, а быть высмеянной, когда разденется перед кем-нибудь. Она с детства была полненькой и очень этого стеснялась. Но есть же и другие девочки, который также не могут похвастать хорошей фигурой, а они постоянно болтают о том, чем занимались дома, у ставка, в заброшенном амбаре…

Пить в ее деревне начинали примерно тогда же, когда начинались первые попытки повторить увиденное в фильмах на кассетах, которые родители прилежно прятали. Она впервые попробовала алкоголь в тринадцать, что по меркам юного населения их деревни было слишком поздно и считалось позорным. Это была ее первая дискотека, первый глоток алкоголя, первый мальчик, который повел ее в тот самый амбар. Он не выглядел странным, спустив трусы, не выглядел, как бык, учуявший корову, он совсем не был похож на Геру в тот день годом ранее. И, главное, он никак не дал понять, что ее тело ему противно. Но если бы не алкоголь, она шла бы к этому еще не один год. Вместе с тяжелым похмельем следующим утром, к ней пришло и сожаление о содеянном вчера. Но оно быстро прошло, в отличие от похмелья.

Слух об этом разошелся по деревне – так она поняла, что парням верить нельзя. Зато парни перестали использовать всякие грязные словечки применительно к ней. Но это почему-то начали делать девчонки. А на них она хотела плевать. Спустя две недели, когда у нее все зажило, она и вовсе забыла о девочках. Парни вели себя странно по отношению к ней. Странно и смешно. Она знала, чего им нужно, но теперь это ее не пугало. Смешно было и то, что они делали ей всякие маленькие подарки. Некоторые приглашали пить дедовый самогон на ставок. Некоторые просто приглашали на свидание. Она поняла, что может принимать подарки, но ничего, кроме надежды, не давать взамен. А еще поняла, что парнями легко вертеть, если они ждут от тебя “благодарности”. Не этому ли ее учил все эти годы телевизор?

Таким способом она могла получить многое, но не любовь. В этом отношении ее магия была бессильна. Со временем парни начали интересоваться другими девчонками, а на нее обращали внимание только всякие сопляки и неудачники. В колледже среди этих худышек, которым доставалось все, стало еще хуже. Ей приходилось делать намеки, совершать первые шаги, а потом ею пользовались и высмеивали за наивность. Она почти почувствовала себя счастливой, когда один парень закончил работать над дипломной работой, защитил ее, а потом, наконец, смог начать с ней встречаться (она смутно догадывалась, что он избегает ее не из-за работы над дипломом, но не могла понять, почему). Почти счастливой потому, что конечно же она видела – ни черта он ее не любит. Встречается с ней, да, возможно, она даже ему нравится, но любви нет. Поэтому ее и не мучила совесть, после трех ночей с тремя разными парнями.

До сегодняшнего дня она думала, что никакой любви и вовсе не существует, но Денис… Он дал ей надежду. Они гуляли по ночным улицам, много разговаривали и смеялись, происходящее казалось нереальным, но от этого становилось еще слаще. Если бы только не назойливый телефон. Марина сказала Денису, что за нее беспокоится подружка, и быстро отправила “потом объясню” своему парню, еще ничего толком не решив. Свидание, если это было свиданием, только началось, кто знает, чем оно закончится. А закончилось оно поцелуем под ее подъездом. Он не полез ей в трусики, не схватил за задницу. Чуть сильнее прижал к себе перед прощанием, а потом ушел.

И после этого она не была уверена ни в чем. Марина просто не верила, что все может быть хорошо. Что он пригласит ее завтра на свидание опять. Что он ей не приснился. И только когда на следующий день Денис пригласил ее погулять (свидание, это точно свидание), Марина написала своему парню: “мы расстаемся”. Кратко, бессердечно. Но большего он и не заслужил.

***

Сегодня

Происходило все так же, как и в прошлый раз: танец, в толпу летит футболка, потом туда отправляется и лифчик, только попадают они не в руки похотливым старикам, а падают на пол. Играет какая-то чушь, но блондинка продолжает танцевать. В зале становится тихо, девушка стоит, тяжело дышит. Торжественный момент, момент выбора. И под начальные такты следующей песни она одаривает счастливчика взглядом.

Я поставил бокал на стойку, чтобы случайно не выронить – сегодняшним счастливчиком стал Вадим. Анетта на меня не смотрит. Алина носится от столика к столику. Никто не может так же удивленно посмотреть на меня, чтобы подтвердить – сегодня этому парню, да, твоему дружку, “покажут рай”.

Прошло лишь пять минут, не более, когда из туалета вышел Вадим. О, он держится спокойно, слегка улыбается, идет ко мне неспешно странной походкой: покачивается в стороны, слишком широко разводит руки, делая шаг. Заскакивает на стул (ударяется коленом о стойку) возле меня и делает глоток за глотком, пока наполненный пивом бокал не пустеет. После этого он кладет руку на живот, смотрит на меня, закрывает глаза. Я понимаю, что сейчас произойдет, и он тоже понимает. Он пытается отрыгнуть как можно тише, но черта с два это получается. Я начинаю хохотать, потому что… Потому что нельзя всю жизнь быть тихоней, а в один миг преобразиться в крутого парня. И он только что это доказал своим протяжным пивным ревом.

По дороге домой он мне рассказывает, что она там с ним вытворяла.

– Такого со мной никогда не было, – говорит.

Он говорит всю дорогу, говорит, когда мы заходим в квартиру. Продолжает говорить, пока я в туалете. Снова и снова повторяет то же самое. Он сидит на полу возле двери и говорит. Не понимаю, как ему удается четко выговаривать слова, потому что встать без моей помощи он не может – на радостях пропустил еще не один бокал.

– Когда она схватила меня… – Я тащу его по коридорчику в комнату. – …такие мягкие… – Укладываю на кровать. – …снимает их… – Открываю окно. – …по самые… – Закрываю за собой дверь.

Голос его теперь звучит тише, но я все равно слышу, как он продолжает болтать и переживать драгоценные моменты раз за разом. Заметил ли он вообще, что я ушел?

Мне почему-то невесело. Я даже не чувствую себя пьяным. Прогулка от “Перепутья” к дому оказалась отрезвляющей. Но стоит лечь на кровать, как все меняется, начинает кружиться голова, подступает тошнота. Я боюсь пошевелиться, просто лежу несколько секунд, пока не прихожу в норму. Думаю о Вадиме, думаю о ней. О них. Она хороша, слишком хороша. Почему выбрала на этот раз Вадима? Это меня интересует даже больше, чем причина, по которой она вообще этим занимается.

Не получается перестать думать, заблокировать разум, запретить возвращаться к замочной скважине в двери туалета (я не видел, что там происходило, но примерно представляю). Поэтому я продолжаю подсматривать, но вижу на месте Вадима себя. Чтобы прекратить навязчивое видение, приходится встать и включить свет. Мысли остаются, кадры – тоже, но уже слишком тусклые, чтобы что-то на них разглядеть. Остается также возбуждение.

“Хочу тебя жестко”, – пишу Марине.

Хмель в голове и кровь, отбывшая от мозга, приказывают написать ей. Что мне терять, в конце-то концов?

“сейчас буду”, – отвечает она.