Читать книгу Русь. Битва князей - Сергей Короп - Страница 4

Супруга Святополка Ивица, тяжело переживала насильственную разлуку с мужем. Незадолго до смерти Владимира, ее силком увезли из Киевской темницы в Новгородскую. Таков был наказ кагана Красно Солнышко. С какой целью сие деяние было совершено, осталось загадкой, потому как главный инициатор этого действа вскоре скоропостижно скончался при загадочных обстоятельствах.

Ивица была заключена в старинной башне в северной части городского частокола, построенного еще во времена княжения князя Гостомысла. Держали бедную девушку под усиленной охраной, которая подчинялась лишь Ярославу и его доверенному советнику – боярину Афанасию Гадячу.

Даже смерть Владимира не освободила княжну из заточения. Ее продолжали усиленно охранять, правда, условия содержания смягчили. К ней была допущена служанка – девка Ефросинья из придворной челяди, которая старательно ухаживала за пленницей, и добавили кушаний в рацион: куриное мясо и фрукты.

Такое изменение случилось благодаря сыну Афанасия Гадяча – Жанко, влюбленного в красавицу Ивицу. С самого первого дня, едва завидев ее у ворот башни, измученную и в слезах после изнурительной дороги из Киева, он потерял покой. Не проходило дня, чтобы Жанко не думал о прекрасной польской княжне. Его душевные переживания не укрылись от бдительного глаза боярина Гадяча. Отец заставил сына поведать о своих тайных терзаниях. Узнав причину, Афанасий пообещал любимому чаду свое полное содействие. Одним словом, боярич обнадежил родное дитя и разрешил тому изредка навещать пленницу, авось что-нибудь и получится из этого. Отсюда и прислужница, и прогулки по башне, и дополнительные платья для Ивицы.

День стоял пасмурный и душный Тяжелые тучи нависли над горизонтом в преддверии грозы. Где-то далеко, куда досягал взор, виднелись блики молнии и едва слышались слабые раскаты грома.

Ивица, стоя у оконного проема, безучастно взирала на широкие просторы Новгородской земли. Все мысли ее были заняты дорогим ее сердцу супругом Святополком. Жив ли он? Увидятся ли они когда-нибудь? Зачем ее привезли в такую даль? Мысли в ее голове смешались. Ответа бедная княжна не находила, от чего впадала в еще большее уныние. Слезы, чистые как утренняя роса, стекали по обеим щекам. Что ждет ее здесь? Неужто погибель в одиночестве и забвении? Хотя, нет. Все чаще стал наведываться к ней этот назойливый юнец Жанко, кажется так его зовут. Очень неприятный и скользкий, словно змей… Да, точно, змей. Ивица даже невольно усмехнулась, найдя в Жанко сходство с ползучей гадиной. Говорит льстивые речи, проявляет видимую заботу, а зеленые глаза его говорят об обратном. Ложь содержится в речах его и повадках. Не так прост юнец этот, каким хочет казаться. И деяния его неспроста. Рано или поздно откроется правда… Чует душа ее: быть беде…

Ивица закрыла лицо ладонями и заставила себя сдержать слезы.

– Не вольно раскисать, – шепотом произнесла она.

Послышался громкий скрип отворяемой двери. Девушка от неожиданности вздрогнула. На пороге появился стражник с большой корзиной полной яств. За ним появился Жанко. Это был семнадцатилетний юноша, хорошо упитанный толстяк. Его курчавые рыжие волосы высились копной на крупной голове. Из-за круглых мясистых щек глаза юноши казались маленькими щелочками. Сам он был невысокого роста, зато ступни ног имели значительный размер.

– Ставь все на стол и убирайся! – приказал Жанко стражнику.

Тот исполнил наказ и молча удалился.

– Отведай кушаний, княжна, – подобострастно ухмыльнулся Жанко, – проголодалась, поди.

– Дзенькуеме бардзо[3], я не голодна, – сухо ответила Ивица.

Жанко раздраженно пожал округлыми плечами.

– Ух, не голодна! Дзеньку… тьху! – передразнил ворчливо. – Как то не голодна? Ведь цельный день проторчала у оконницы, будто дерево… и не голодна. Вон кура жаренная, окорок кабаний и это… яблоки. Даже вина тебе велел положить. Отведай, Ивица!

Жанко подошел к девушке и положил липкую потную ладонь ей на плечо. Ивица брезгливо сбросила его руку:

– Не трожь меня! И не смей называть имя мое! Я не простолюдинка, а княжна крулевской[4] крови! Мой ойциц[5] – великий круль[6] Болеслав Хоробрый!

От такого всплеска гнева Жанко испуганно отпрыгнул назад.

– Да ладно, ладно… княжна, – залепетал, мигая рыжими ресницами, – я же того, не нарочно… Вон поесть принес тебе. Вина…

– Я уж мувила[7] тебе, что не есть глодна[8]!

– Разумею. Не дурак. Так и скажи, а то раскричалась. Тогда я сам поем малость, коль не желает княжна великая… хе-е!

Жанко любил хорошо покушать. Ратному делу обучаться не имел особого желания, а наоборот, всячески старался увильнуть. Он был единственным наследником боярина, остальные – дочери, и отец старался не обременять свое чадо такими ненужностями как воинское искусство и грамота. «Успеется еще, – говорил Афанасий, – у меня достаточно стражников и злата, чтобы вырастить еще одного боярина».

– Я ж не просто так хожу к тебе, – с набитым ртом обратился Жанко к княжне. – Думаешь, охота мне почти каждый день подыматься по этим крутым сходням… – он отрыгнул и сделал глоток вина из кувшина. Отерев губы ладонью, он откусил большой шмат свинины и продолжил: – А ну, как упаду? А? Туточки лететь – ой, как высоко! Кто будет тебе яства носить? Скажи мне… княжна?

Ивица молчала, повернувшись к ухажеру спиной и по-прежнему глядя в окно. Девушка не обращала внимания ни на чавканье обжоры, ни на его признания. Она, предаваясь грустным размышлениям, протяжно вздохнула. Жанко воспринял это как ответ на его признания.

– Вот видишь, таки достучался до твоего сердечка? Может все-таки поешь, ведь ничего же не останется… Ну, на нет и суда нет. Значится, придется самому доедать. Э-х-х, доля видно у меня такая… Все один да один… Вот доем все, и о любви поговорим, – он снова громко отрыгнул.

Наступила тишина. Ненадолго. Раздавался хруст хрящей жареного поросенка, доедаемого юным ухажером. Отдав должное принесенным съестным припасам, толстяк облизал пальцы и проговорил, заглядывая в пустую корзину:

– Надо в следующий раз больше принесть: вдруг захочет откушать.

Он с опаской приблизился к Ивице. Потоптавшись на месте, Жанко приступил к разговору:

– Ты не думай… княжна, я не в обиде на тебя. Да, ты – княжна. Дочь королевская. Это ведомо мне, но и я же… боярич. Будущий. Гм. Нет не то…

Почесав пятерней затылок, он сделал несколько шагов к двери и обратно. Затем, снова приблизился к Ивице и начал разговор по-новому:

– Выслушай меня, княжна. Гм. Молю тебя.

Ивица слегка повернулась и с интересом взглянула на Жанко. Мыслями она была все еще далеко… Ободрившись ее вниманием, юноша оживился:

– Княжна Ивица… Я ведь того… могу и сватов заслать…

– Чего? – не поняла девушка.

– Говорю, сватов могу заслать. Даже освободить тебя из темницы…

– Освободить?

– Ну да. Вот с батюшкой поговорю. Он у меня знаешь где? Вот здесь, – Жанко поднял кулак. – Все, что скажу, сделает. Захочу и вызволю тебя из башни этой!

– Интересно. И что попросишь за свободу мою?

– Так ясно что! Супругой… стать.

– Супругой?

– Таки да. Моей жéнкой.

– В уме ли ты своем? О чем молвишь, глупец? Я есть супруга князя Киевского Святополка Рюриковича. Он – мой, пред Богом и на веки вечные!

– Ну и что ж, что супруга?! – вскричал Жанко. – Не ведомо еще, жив ли он: Святополк твой…

– Пся крев[9]! Пшел отсюда, гаденыш! Да я лучше из башни брошусь вниз, чем стану твоей!

Жанко снова попятился, испуганно замахав руками:

– Ты чего это, княжна? Ты погодь, погодь… Я ж так просто сказал про Святополка…

– Вон! – Ивица наступала, глаза ее горели огнем.

В это время сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома. Жанко быстро начал креститься и пятиться к двери.

– Стража! – заорал он. – Отворяй живее!

Дверь отворилась, и на пороге застыл страж.

Посреди каменной комнаты стояла неподвижно княжна. В свете молний она казалась мраморным изваянием. По щекам ее текли слезы, а алые уста подрагивали.

Жанко вылетел за порог и захлопнул железную дверь.

– Глаз с нее не спускать! Не давать ни еды, ни питья!

– Уразумел, боярич: ни еды, ни воды, – повторил стражник.

– Так-то. Поглядим, как запоет птичка через два дня.

В негодовании бросился неудачливый жених вниз по крутым ступеням к выходу. Уже покинув башню, взобрался он на коня и ускакал прочь.

Не обращая внимания на проливной дождь, удары молний и на оглушительные громовые раскаты, мчался во весь опор Жанко по текущим ручьям и, вязкой от влаги, размытой дороге. Мчался он к своему единственному советчику и спасителю, к тому, кто один способен понять его и помочь. Это его родной отец. Душа болела от такого удара высокомерной полячки. Он все делает для нее, пытаясь облегчить ее участь пребывания в заточении. А в благодарность такой плевок, да еще обозвала глупцом. Нет, нельзя больше терпеть, надо что-то делать. Но что? Отец знает. Он все знает и все может.

Жанко стеганул коня и помчался еще быстрее.

Когда он ввалился в покои боярина Гадяча, тот поначалу не узнал свое чадо. Весь мокрый и грязный, оставляющий за собою на полу огромные лужи дождевой воды, Жанко бросился к ногам родителя, рыдая на ходу.

– Тятенька, родимый! Измучился я совсем! – кричал, обнимая отцовские колени. – Христом Богом прошу, нет сил моих терпеть издевательства те…

– Ну, буде, буде, сынок… Ты встань и поведай-ка, чего случилось-то?

Боярин налил в кухоль пива и заставил выпить Жанко до дна. Подождав, пока тот успокоится, он велел прислужнице принести сухую одежду и помог переодеться дрожащему, от холода и волнения, сыну. Закончив, усадил юношу в деревянное кресло и велел рассказать, что такого произошло, от чего так разволновалось его любимое создание. Жанко сбивчиво изложил свой рассказ, но хитрому Афанасию не составило особого труда узнать суть произошедшего. Сыну было отказано в ухаживаниях за польской княжной. Боярин позволил себе еле заметную усмешку. Он удовлетворенно смотрел на родное дитя, отмечая про себя, что юноша уже повзрослел: жениться хочет. Немного поразмыслив, он вдруг оживился, глядя в упор на сына:

– А ведь хорошо придумал, сынок.

– Чего хорошего-то? Отказала же.

– Любишь, поди, княжну Ивицу, а?

– Ты же знаешь, чего спрашиваешь?

– Знаю, знаю, – боярин хитро подмигнул сыну. – А ведь породниться с польским королем Болеславом Храбрым было бы неплохо. Как думаешь?

– Я же сказывал тебе, что супруг у нее имеется. Чуть глаза мне не выцарапала ведьма.

– А ежели бы не стало супруга?

– Куда ж он денется?

– Вдруг помер нежданно-негаданно.

– Угу, помер. Как же. Живой, поди. Ждет его. Все в окно свое зырит. Вдруг явится на белом коне.

– Святополк в темнице томится. И никто не освободил его. И… не освободит, надеюсь.

– Тять, ты чего задумал-то?

– Ответь мне правду, сынок, ты Ивицу действительно в жены желаешь, или это у тебя помутнение временное? Может просто «женилка» зачесалась? Дело молодое, кобелячье.

– Хочу, батенька, хочу, родненький! Жениться на княжне жажду! Ведь люблю ее, окаянную, больше жизни… сучку эту, неприступную…

– Ну, верю, верю! Слушай, что поведаю. Цыц!

Жанко замолчал и послушно стал внимать словам отца.

– Святополка я беру на себя. Думаю, не жилец он на белом свете…

– Что сделаешь с ним?

– Молчи и не перебивай, когда слово умное вещаю!

– Прости, отец родной!

– Так-то лучше. Пока разберусь со Святополком, постарайся не дразнить княжну. Попробуй загладить вину свою. Дары заморские предложи ей. Ну, там придумай чего, но только старайся быть с нею поласковей. Понял, о чем речь веду?

– Понял, батюшка. Все сделаю – век помнить буду! Благодетель мой!

– Ну, хорош жених, – Афанасий по-отечески похлопал сына по плечу. – Взрослый стал совсем. Эх, быстро время бежит. Так и быть, помогу тебе стать князем польским, а там, может и Новгородским, заодно…

* * *

С самого утра князь Новгородский, Ярослав Владимирович, был не в духе. Настроение не улучшилось даже после ободряющей новости о смерти кагана Киевского. Не пойдет теперь отец на сына своего войной. Не видать ему дани из Новгорода. Земля сырая будет ему и властью и данью. Как назло нога еще разболелась. На погоду видать. Ишь как дожди зарядили. Все дороги размыло.

Ярослав присел на скамью и привычным движением стал растирать ноющую ступню. В дверь постучали.

– Кто там?

– Княже, – появился мальчик-служка, – боярич просится к Вам…

Не дав ему договорить, вошел Афанасий, грубо оттолкнув служку локтем. Бросив на мальчишку грозный взгляд, он кивком указал ему на выход. Служка испуганно исчез из горницы.

– Чего мальца пугаешь, Афоня?

– Как же, испугаешь оного, – проворчал боярин и низко поклонился князю.

– С чем пожаловал? Небось, вести дурные принес?

– Бог с тобою, великий князь, чего такое молвишь? С хорошими пожеланиями и советами явился я. Как добро принесть в княжий терем, и с ворогами разобраться по совести.

– Завелся. Ну, давай, вещай. Черт, как нога-то разболелась. Неужто к буревою опять?

– Нога? Ай-яй-яй… Может, лекаря прислать?

– Пустое. Мне вон Дарья от матери-ведуньи настоек травяных привезла. Вроде помогает.

– Ох, княже, будь осторожнее с этими язычниками-антихристами.

– Божана с Мечиславом – не такие. Им нет дела до вероисповеданий.

– Все они одинаковы. Так и выжидают, чтоб кинжал в спину засадить праведному христианину.

– Ты за этим пришел?

– Упаси Боже, не гневайся, государь. Мысля́ сегодня ночью посетила меня. Не знаю, как и начать…

– Уж начни как-нибудь. И не испытывай моего терпения! Нехороший настрой имею нынче.

– Ты знаешь, князь, как дорог ты мне, и ведаешь, как служу тебе столько лет верою и правдой!

– Ну.

– Только думается мне, что мал Новгород для тебя! Тесен, однако. Ты на большее заслуживаешь.

– Продолжай.

– Батюшка твой, Владимир, пусть земля ему пухом будет, помер давеча. И наследника правдивого, настоящего не оставил ведь.

– Борису завещал Русь Киевскую.

– Так-то оно так, да не сходится по-справедливому.

– А как, по-твоему, сходится?

– А так, что ты есть самый настоящий князь.

– Хм.

– Вот-вот, княже. Хорошенько поразмысли. Кто первенец Владимира? Ты – сын Рогнеды Рогволодовны, Великой княжны! А остальные наследники, после тебя! И не иначе!

– Ежели на то пошло, то не я старший.

– А кто же еще? – хитро прищурился боярин.

– Святополк! Сын Юлии и Ярополка Светославича.

– Святополк пошел супротив отца своего Владимира, за это был заточен в темницу, вместе с супругой своею Ивицей. Помнишь, он власти возжелал на Руси, разрушить каганат, и батюшку решил отстранить? Нет, не видать ему престола Киевского.

– Как же, будет он спрашивать. Вот выйдет из темницы, соберет дружину и захватит власть в Киеве.

– Он соберет, говоришь?

– Соберет.

– Как выйдет из темницы?

– Ну да.

– А ежели не выйдет из заточения?

– Это как?

– А вот вдруг помрет, как отчим его Владимир, или злодеи могут позариться на жизнь его…

– Гм. Однако речи твои не совсем ясны, боярин, но гляжу – мудрые.

– Ведь правдой служу тебе, великий князь! Преданней пса, пожалуй.

Ярослав быстро встал на ноги и зашагал по горнице. От волнения он позабыл о мучившей боли в ступне. Открыв двери, он убедился, что никто не слушает.

– Ох, и хитер же ты, Афоня. Ну, давай обсудим размышления твои.

– Все зиждется на здравом рассудке и справедливости. Трон Киевский должен принадлежать тебе и никому другому! И это не обсуждается!

– Согласен. Допустим со Святополком…

– Не думай о нем. Я найду, кто поедет к нему в Киев.

– Лады. Ежели не будет Святополка, то остаются остальные братья: Борис, Мстислав, Глеб и Святослав.

– Во-от, – Афанасий поднял указательный палец. – Согласно завещанию, власть передана Борису, так?

– Так.

– Борис, где сейчас?

– Печенегов пошел воевать.

– Это хорошо. Надо воспользоваться и отослать к нему того, кто войдет легко в доверие.

– Тебя, что ль?

– Пошто меня? Я не умею мечом орудовать. Мое оружие – разум и мудрость.

– Кого же тогда? Может, посоветуешь?

– А как же, обязательно подскажу. Твою Дарью.

– Дарью?

– Угу. Она с такими делами лихо справляется. Как-никак, дочь ведьмы.

– Ведуньи.

– Это одно и то же.

– Дарью, молвишь?

– Ее голубушку.

– Дай подумать.

– Чего здесь думать? Это не девка, а витязь в платье. Ты же знаешь, как она сражается. Далеко не каждый ратник справится с нею. А кинжал как бросает? Белке глаз вышибает. Я уж не говорю, как из лука стреляет на скаку.

– Это да. Дарья – мой лучший воин и самый надежный.

– Вот. Ее и отошли убрать Бориса.

– А с остальными братьями, что прикажешь делать?

– Разберемся с этими, а там видно будет, великий князь.

Боярин низко поклонился, касаясь рукою дола.

* * *

Едва Дарья спешилась у крыльца княжьего терема, как навстречу ей выбежал сам князь Ярослав. Он мигом сбежал с крыльца и радостно распростер объятия:

– Дарья! Воительница распрекрасная моя! Позволь обнять тебя по-отечески!

Он трижды расцеловал свою любимицу.

– Ох, не будь я женат, заслал бы сватов к тебе, Дарьюшка! – весело вещал князь.

– У тебя супруга красы невиданной, по всей земле не сыщешь. Пошто тебе я? Скучно со мной будет. Все мои занятия не у печи готовить, а с мечом упражняться, да стрелу метко запустить во вражину.

– Это да! Не хотелось бы мне иметь такого врага как ты, сразу считать себя мертвецом можно.

Дарья внимательно посмотрела на князя. Что-то уж больно разговорчив он. Неспроста это. Князь любезно взял ее под руку и повел вдоль частокола.

– Пойдем, Дарьюшка, прогуляемся вдвоем. Я тебе дар желаю поднести.

Они неторопливо двинулись подворьем. Князь после двух-трех незначительных фраз перешел на деловой тон. Он сделался серьезным, а голос его зазвучал строже обычного:

– Я благодарен тебе за то, что предотвратила губительный поход на Новгород. Моему народу не сладко живется сейчас, и собрать дань было бы для новгородцев смерти подобно.

– Рада служить тебе, князь.

– Придется еще послужить во имя Руси Великой. Готова ли ты исполнить волю Бога и мою?

– Готова. Приказывай!

– Несправедливо решение Владимира ставить на княжение брата моего Бориса. Как считаешь?

– Тебе видней, княже. В делах государственных не сильна я.

– Ну да, ну да. Пришла пора действовать, друг мой преданный. Убрать с дороги брата моего Бориса. Сумеешь?

– Да.

– Будет непросто подобраться к нему. Осторожен он и хитер, аки лис.

– Ничего не происходит без Воли Всевышнего. Ежели на то Воля Его – справлюсь.

– Сделаешь, проси чего пожелаешь. Ничего не пожалею для тебя, Дарья. Ни злата, ни серебра.

– Не за злато служу тебе, а за веру в тебя и за то, что народ свой ценишь и любишь. Но просьбу имею большую.

– Говори. Исполню, ежели по силам мне.

– По силам. Освободи Ивицу Святополкову. Ведь нет уж причины держать ее взаперти.

– Ивицу? А пошто так хлопочешь за нее? Она ведь не родня тебе.

– Как сказать. Матушка ее, Вирия, когда-то спасла меня от… вражины лютой. В долгу я пред нею. А Ивица – дочь ее единственная. Прикажи выпустить ее на волю, княже.

– Эх, Дарьюшка, не все так просто, как кажется. Не забывай, что супруг ее, Святополк, тоже виды имеет на Русь Киевскую. Чую сердцем быть войне кровопролитной.

– Но, княже!

– Погодь, давай сделаем так: по возвращении от Бориса, я придумаю как исполнить просьбу твою, лады?

– Добро, коли так. В таком случае позволь хотя бы увидеться с нею?

– А это еще зачем?

– Хочу вернуть давний подарок Вирии. Этот перстень по праву принадлежит Ивице, – Дарья показала Ярославу перстень с изумрудом.

– Это можно. Я накажу пустить тебя к пленнице.

– Благодарю, великий князь.

– О, вот и пришли! – хорошее настроение снова вернулось к князю.

Они подошли к конюшне. По знаку Ярослава конюший вывел за узду великолепного жеребца черного окраса.

– Это тебе, Дарьюшка. Нравится?

– Какое чудо! – Дарья искренне залюбовалась скакуном.

– Принимай дар княжий, воительница. Нарекаю тебя «Справедливой». Ты заслужила это имя!

– Такому дару цены нет. Только без надобности мне воронóй, потому как имею уже молодую кобылицу резвую.

– Одно другому не помеха, Дарьюшка. Отдай скакуна этого брату своему, Арлексу, или родителю, Мечиславу. Уверен, будут рады дару сему.

– Как пожелаешь, великий князь, – Дарья благодарно поклонилась. – Воистину, королевский подарок.

Разговаривая, не заметили, как неслышно подошел боярин Гадяч:

– Это да, – льстиво проговорил, – можно сказать: царский, не иначе. Где ж такого скакуна раздобыли? Неужто заморский?

Ярослав обернулся и слегка нахмурился. Не по нраву ему было, когда кто-то подкрадывался исподтишка.

– Заморский, заморский. Чего хотел-то? Подкрался тихо, словно кошка.

– Хе-хе-хе… Так ведь, ступаю завсегда одинаково, – угодливо осклабился боярин. – С весточкой пожаловал к тебе, княже.

– С хорошей аль худой?

– Это с какой стороны посмотреть.

– Ну, вещай, коль явился.

Гадяч бросил вопросительный взгляд на Дарью.

– Говори при ней! Ты знаешь, кто для меня Дарьюшка, – молвил князь.

– Ну да, ну да. Поутру лазутчики мои возвернулись. Допросил их как следует. Значится, братец твой, Бориска, вздумал на Киев обратным походом идти.

– Он же на печенегов пошел!? Чего вдруг решил оставить воевать их?

– Оттого, что другой братец твой, Мстислав, собирает тоже дружину. И вот-вот двинет на Киев.

– Вот как?

Ярослав задумался. Он сжал рукоять меча, закрепленного на поясе. На его щеках заиграли желваки. Видно было, что весть принесенная Афоней, оказалась для него не из приятных.

– Видать, пришел и мой черед собирать дружину.

– Думаю, что не сейчас, а малость погодя, княже.

– Это почему?

– Тут надо не силой, а хитростью действовать. Супротив Бориса и Мстислава мы не в силах противостоять. А ежели Глеб со Святославом удумают тоже походом выступить, то для нас смерти подобным станет поход.

– Вижу, удумал чего мудрёного? А?

– Таки да, княже. Долго размышлял и вот чего вышло. А давай-ка не будем мешать Борису и Мстиславу. Пущай повоюют меж собой. Побьют друг дружку, поубавят свои дружины, пока останется один из них. Туточки и мы подоспеем вовремя.

– На победителя? – на губах Ярослава мелькнула еле заметная усмешка.

– Верно, великий князь.

– А, что если Глеб со Святославом удумают ударить?

– И об этом подумал я нынче. Вот, Дарьюшка наша, горлица-воительница, она справится, как справилась с Солнышком Красным, кагановичем ясным.

Ярослав засмеялся и дружески похлопал боярина по спине:

– Ай да хитрец, Афоня! Ай да голова! Вот ведь как продумал все, чертяка!

– Так ведь рад стараться для тебя, великий князь. Ты, и только ты, сын Рогнедов, должен быть главою Руси Киевской!

– Мне бы тоже этого хотелось. Дарья!

– Слушаю, княже.

– Вот и повод явился подходящий, чтобы Бориска поверил тебе и подпустил. Передай ему, что желаю силой ратною подсобить, дабы Мстислава одолеть. Скажи, что верен я отцовскому завещанию: видеть Бориса князем Киевским!

– Дозволь от себя добавить, что три сотни готовишь для выступления?

– Дозволяю. И это… Ты береги себя, Дарьюшка, знаешь ведь как дорога мне. Не хотелось бы потерять друга верного.

– Не волнуйся, князь. Я – воительница, и к тому же, хорошая ведунья. Сделаю, что комар носа не подточит. Будь уверен!

– Знаю. Но молитву все одно прочту Богородице и Николаю Угоднику.

– Позволь откланяться, княже?

– Иди с Богом, душа моя.

– Мне перед отъездом хотелось бы с Ивицей увидеться.

– Нет ничего проще. Афоня, вели Жанко своему провести Дарью к княжне польской!

– Это зачем? – насторожился боярин.

– Э, – махнул рукой Ярослав, – вещицу, от матери ее, передать. Делов то, – князь склонился к уху боярина и шепотом добавил: – Жанко будет присутствовать при разговоре, не боись.

Гадяч согласно закивал и пообещал немедля прислать сына проводником к пленнице.

* * *

Поднимаясь по винтовым каменным ступеням, Жанко все время недовольно ворчал и сопел. Несмотря на молодой возраст, он был толст и неповоротлив. Одной рукой он придерживался за стену, а в другой держал корзину с яствами для Ивицы. Дарье надоело плестись за ним и, оттолкнув его, она прошла вперед.

– Я пойду первой, а то с тобой и до сумерек не доберешься.

– Погоди! Тебя стражники не пустят!

– Тогда шевелись скорее! Ишь брюхо наел, у молодого хряка и то меньше.

– Смотря, у какого хряка, – проворчал Жанко, но шаги ускорил. Уж очень хотелось ему повидаться с обожаемой им княжной.

Стражник, стоявший у двери, молча отворил засов и отступил в сторону, пропуская посетителей.

– Обожди здесь, – сказала Дарья Жанко.

– Не-е, батюшка велел быть подле вас и слушать о чем будете вещать.

– Ну, как знаешь, – согласилась воительница, затворив за собой тяжелую дверь темницы.

Ивица, как обычно, стояла у оконного проема безучастно взирая в небеса. Она повернула голову едва взглянув на посетителей, и снова продолжила всматриваться в окно.

– Мне нужно поговорить с тобою, княжна Ивица, – мягко произнесла Дарья и добродушно улыбнулась.

С первого взгляда Дарья расположила к себе несчастную женщину. Ивица сразу почувствовала, что молодая девушка настроена по-доброму и внушает доверие. Невольно княжна посмотрела на Жанко, по-прежнему сжимавшего в руке корзину с едой. Воительница поняла ее без слов. Она повернулась к толстяку и двумя пальцами: указательным и большим, надавила какую-то точку на шее юноши. Тело его мгновенно обмякло, и он упал навзничь.

– Ты убила его? – испугалась Ивица.

– Только усыпила, на время, – спокойно ответила Дарья, прислоняя Жанко спиной к стене. – Пусть немного подремлет. Наш разговор не для его ушей.

Впервые, за долгое время проведенное в темнице, Ивица слабо улыбнулась. Хоть что-то ее немного развлекло.

– Ты сказала, что нам надо поговорить? – спросила она.

– Да, княжна. Меня называют Дарьей Воительницей, теперь – Справедливой. Кто ты, мне известно.

– От пленивших меня?

Ее реплику Дарья оставила без внимания. Она протянула левую ладонь, где на безымянном пальце красовался перстень, некогда принадлежавший Вирии. Ивица некоторое время внимательно разглядывала изумруд, но тут раздался сильный храп Жанко, и княжна рефлекторно вздрогнула:

– Ой, Матка Боска[10]!

– Не бойся, этот боров крепко спит. Тебе знаком этот перстень?

– Думаю, да. Именно о таком изумруде говорила мне матка еще в далеком детстве.

– А имя: Мечислав, говорит о чем-нибудь?

– О, Езус Христос! Ты… ты… та самая Дарья?! О, Мечислав, кажется тайно любил мою матку… Еще был жрец Вольф…

– Волк.

– Да, да, именно Волк! Я помню! Я с колыбели любила слушать сказания о храбром витязе Мечиславе и Божене…

– Божане.

– Верно, Божане. Они, кажется, погибли давно. Их убил каган, тесть мой…

– И Мечислав, и Божана живы. Они не могли умереть, ибо отец мой – сильный ведун, даже Волка превзошел по мастерству.

– О! Матка будет счастлива это услышать. Так ты – та самая Дарья? Дочь Мечислава?

– Та самая. Теперь, ты поверишь мне?

– Ну, конечно. Я душою чувствую Глас Всевышнего. Своим появлением, Дарья, ты вселила в меня радость пребывания в этих ненавистных стенах.

– И надежду. Маленькую толику надежды на скорое освобождение.

– Ты мувила – освобождение?

– Да, княжна. Я желаю вытащить тебя отсюда.

– Когда?

– Скоро. Но мне нужно уехать по наказу Ярослава Новгородского. По возвращении, клянусь – ты выйдешь из темницы! Либо по воле князя, либо по моей воле.

– А муж мой, Святополк? Не ведомо что с ним? Жив ли он?

– Мечислав с братом моим Арлексом, освободят его из заточения и помогут добраться в Польшу. К отцу твоему, королю Болеславу, где смогут собрать войско для похода на Киев.

– На Киёв? По цо[11] нам Киёв? В нашем крулевстве найдется место для коханого моего Святополка. Не хце[12] Киёв!

– Русь Киевская по праву принадлежит супругу твоему. Он – последний по крови наследник Рюрика из тотема Сокола-Рарога. Его место здесь, на Руси Великой!

– И это ради славы и титула?

– Это ради жизни, ради народа и ради Справедливости и Правды! И сила, и душа, и мудрость Святополкова принадлежат народу. И только он сумеет прекратить хаос и кровопролитие на многострадальной Земле-Матушке, и возродить процветание и радость – наследие предков наших. Вот почему мы с отцом, матерью и братом освободим мужа твоего и поможем взойти ему на правление Русью!

Княжна застыла, осмысливая в уме услышанное. От удивительной незнакомки веяло такой неслыханной волей и верой, что Ивица не посмела ничего возразить ей. Только тихо спросила:

– А что будет со мной?

– Когда я вырву тебя из этого заточения, мы вдвоем отправимся в замок твоего отца. Обещаю доставить тебя в целости и сохранности. Да и за Вирией соскучилась, хотелось бы взглянуть в ее черные очи и послушать ее пророчества.

– Матка уже давно не провидица.

– Почему?

– Как только я родилась, она утратила дар провидения.

– Совсем как женщины – Воины Смерти.

– Кто?

– Не важно. Когда-нибудь расскажу. Думаю, времени будет у нас предостаточно. А сейчас, мне надо уходить.

Ивица брезгливо посмотрела на спящего Жанко, издающего громогласные звуки из полуоткрытого рта.

– А… это?

– Это придется забрать отсюда. Пока что он нам понадобится.

– Понадобится? Зачем? Он… жениться хочет на мне… фу!

– С его помощью, возможно, мы сумеем выбраться на волю, когда придет время. А его влюбленностью можно воспользоваться.

Княжна понимающе кивнула.

– Возьми перстень себе, – Дарья сняла кольцо, – он твой по праву.

Воительница подошла к Жанко и присела на корточки. Она снова дотронулась до его шеи, тем самым, разбудив спящее тело.

– Просыпайся, жених! – Дарья слегка потрепала Жанко по пухлым щекам. – Ты, вместо того чтобы отцовский наказ исполнять, уснул, да еще и воздух испортил, сделав тем самым невыносимым пребывание Ивицы здесь. Пердун какой-то, а не ухажер. Вот пожалуюсь боярину на тебя, засранца, не пустит больше к Ивице…

– Пощади! Не погуби, матушка!

– Какая я тебе матушка? Ишь ты, матушку нашел, лошак похотливый. Ладно, пойдем, по дороге потолкуем. Так и быть, помогу тебе разобраться в чувствах к княжне… Только тс-с-с. Ни звука. Идем!

Простившись ободряющим взглядом с Ивицей, Дарья, подхватив не отошедшего от сна Жанко, направилась к спуску из башни. И только выйдя за ворота темницы, Дарья заговорщицки произнесла:

– Нравится княжна?

– Это… ты…

– Говори, отщепенец, правду. Помочь тебе желаю. Ну!

– Сильно люба мне! Денно и нощно только о ней и думаю!

– Что, правда?

– Истинный крест! – перекрестился Жанко. – Чем помочь можешь? Разве возможно сие?

– Возможно. Открою тайну тебе, только клянись, что не откроешь ее даже под пытками!

– Клянусь! Христом Богом клянусь сохранить тайну!..

– Призналась мне княжна, что ты тоже ей по нраву пришелся…

– Я-а!!? Чего же тогда ерепенится и брезгует?

– Тихо, дурень, услышать могут недруги. Она – девица замужняя, ей положено.

Жанко быстро прикрыл рот ладонью и, вытаращив глаза, внимал каждому слову воительницы.

– Только невольно, княжне замужней, раскрывать свои чувства даже тому, кто мил ее сердцу. Все должно быть покрыто тайной. Улавливаешь?

Жанко кивнул:

– Даже мне?

– Тебе особенно.

– Что же делать?

– Будешь делать, что велю, обещаю: к своему возвращению все уладить с Ивицей. Мы совершим побег.

– Побег? С нею?

– Ну да. Ты и она. А я поспособствую вам.

– А как тятенька осерчает? Наследства лишит.

– Мы недалече убежим. Тятенька твой успокоится и простит сына своего. Кто по молодости не ошибается? Он у тебя добрый и души в тебе не чает. Так ведь?

– Это да. Он даже говорил, что поможет… Святополка убить. Чтоб сердце княжны освободить для меня. А я стану принцем польским, когда женюсь на ней. Только, ты тоже – никому!

– Святополка убить?

– Ага.

– Вот это, действительно, новость. Какой ты умный и честный. И когда боярин сказал, убъют Святополка?

– Не ведомо сие. Сказал, что овдовеет скоро княжна.

– Добро. Сделаем так. Ты продолжаешь ухаживать за княжной и не выдавай свои чувства ей. Уразумел? Ни словом, ни взглядом.

– Мне все ясно, сделаю как велишь… А точно поможешь бежать?

– О, будь спокоен. Пусть Ярило-Солнце очевидцем станет!

На том заговорщики и порешили.

* * *

Вечером того же дня, сидя у костра, Дарья все рассказала Мечиславу и Божане. Не только передала весь разговор с Ивицей, но и о том, что готовит Гадяч князю Святополку.

Волк, присутствовавший при разговоре, твердо произнес:

– Еще до зари отправляйтесь с Арлексом на Киев. Вы должны опередить посланников Гадяча.

– Будет сделано, отец, – коротко ответил Мечислав.

– Дарья, пойдешь с ними пока, а там разделитесь. Тут я с Ярославом согласен. Братьев нужно убрать, тем самым, очистив дорогу для Рюриковича, – Волк поднялся на ноги. – Перед дальней дорогой необходимо поспать и набраться сил. Дарья, не забудь переодеться в простолюдинку – так проще и незаметнее. Да, и оружие припрячь на себе, чтоб никто не заприметил, даже когда обнимать станет!

– Скажешь тоже, обнимать, – вспыхнула воительница, – пусть кто попробует дотронуться, враз руки выкорчую…

Мечислав засмеялся:

– Моя дочь!

– Твоя – удаль, а мое – ведовство, – ревниво отозвалась Божана.

– Да уж, теперь ты окружена детьми: и дочерью, и сыном; но помнится мне, ты – ведунья от Яги-целительницы еще, а?

– Да, и что с того?

– Ведь говорила мне, когда лежал раненым, что нельзя тебе семью иметь?

– Говорила. Помню. Только я сама выбрала свой Путь, и тебя на этом Пути! Я – вершитель своей Судьбы. Такова и прабабка Яга была.

– Ты, то откуда ведаешь про нее? Тебя, то уж точно не было в то время? – поддразнивал Мечислав Божану.

– А вот знаю потому, как не раз явление ее мне было в полнолуние. А в последнее время и того чаще… – без тени шутки ответила Божана.

– Хватит вам уже спорить, – строго молвил Волк. – Сказано – отдыхать пора!

Все подчинились наказу наставника. Безпрекословно.

С первыми проблесками зари все уже были на ногах. Сборы оказались недолгими, прощание с Божаной и Волком – и того короче. Арлекс красовался на вороном жеребце, подаренном Дарьей. Он назвал его Буцефалом, как у Александра Великого, о подвигах которого ему в детстве много рассказывал Волк.

– Да оберегают вас Ветры, да поддержит Вода, да осветит путь ваш Ярило-Солнце. А Велес сопроводит, а Перун охоронит и подсобит. Боже Всевышний, да будет Воля Твоя, но не моя! Пребудь с ними Силушка Вселенская! – громко произнес Волк, поворачиваясь на четыре стороны света.

Когда трое всадников, тронув поводья, пустили коней в галоп, Божана вылила им вслед кувшин чистой родниковой воды:

– Да будет путь ваш легок и чист!

* * *

Мечислав хорошо помнил дорогу из Новгорода до Киева. Не раз доводилось ему проделывать утомительные переходы то в одну, то в другую стороны. Наездился он и во времена Ярополка, и во времена Владимира Красно Солнышко. Почти ничего не изменилось с тех пор: те же тропы, те же деревья. Вон за тем пригорком должен быть водопад, через который почти невозможно перейти. Но если пойти в обход, потеряют полдня пути. Он преодолеет водное препятствие, но как быть с детьми? Хотя, они уже давно не дети. Раздумывать было некогда, Мечислав пришпорил коня и помчался вперед. Арлекс с Дарьей старались не отставать.

Всадники остановились. Водопад, ниспадая с высоты, бурлил.

– Тому, кому вздумается через него перебраться, придется нелегко! – высказался Арлекс. – Надо обойти его, отец!

– Оставайтесь здесь! – Мечислав спешился и взял коня за узду. – Я пойду первым. Если почувствуете что не в силах преодолеть преграду, идите в обход. Встретимся у Вышгородского хутора, о котором говорил вам.

Не говоря больше ни слова, Мечислав стал переходить через поток. Он, осторожно ступая, сумел не только выбраться сам, но и благополучно перевел своего коня.

– Идите как я! – крикнул сыну и дочери. – Отдайтесь и вверьтесь потоку! Помните, как учил вас наставник?

– Я не пойду в обход! – твердо заявила Дарья.

– Я тоже! – выкрикнул Арлекс.

Друг за другом, не торопясь, они, следуя отцовскому примеру, благополучно оказались на другой стороне.

– Как вам удалось преодолеть бурлящую воду? – только и спросил Мечислав, пряча улыбку.

– Просто, – ответила за двоих Дарья. – Отдавшись и вверившись, я расположила свое тело в волнах и течениях, не смея своевольничать. Мы смело можем теперь войти в любой поток и снова выйти.

– Это правда, – подтвердил Арлекс. – Я хорошо помню уроки наставника. Особенно те, когда выполнял изо дня в день всю тяжелую и грязную работу в его доме. А он и не думал чему-нибудь учить меня.

После водопада начался густой, почти непроходимый, лес и всадники пустили коней шагом. Мечислав охотно слушал сыновнюю болтовню, веселясь в душе.

– Скажи, отец, ты знаешь старика волхва гораздо больше меня, почему он каждый день заставлял меня делать тяжелую домашнюю работу и ничему не учил?

– В этом его секрет, Арлекс. Тяжелой работой ты укреплял тело и обретал навыки важных движений, ты одновременно оттачивал свою волю, обретая мудрость и спокойствие. Ведь мудрость рождается из терпения, а спокойствие проистекает из мудрости. Спокойствие служит основой безпристрастности, что позволяет выполнить любое дело без привязанности или нежелания.

Дарья, ехавшая первой, обернулась к брату:

– Со мной было то же самое. Я злилась на старика и даже ненавидела его частенько. Он только усмехался и заставлял проделывать то же самое ежедневно. Но, когда дал мне в руки меч, я вдруг осознала, что смогу победить самого сильного врага в мире. Это просто чудо какое-то!

Так, за разговорами, не заметили как солнце постепенно стало клониться к закату. Путники уже давно выехали на равнинную местность, где можно было пустить коней рысью. Мечислав теперь ехал впереди, указывая дорогу. Он с удовольствием отмечал про себя, что как и много лет назад, снова на боевом коне, с острой катаной за спиной идет навстречу Судьбе. Снова придется обнажить смертоносный клинок, защищая правое дело. Он как всегда полон сил и энергии. А еще он ощущал в себе мудрость, пришедшую с годами, приумножив во много раз его знания и умения стратегически мыслить и действовать. Если раньше Мечислав обладал в основном силой и отвагой, то теперь прибавил еще и мировоззрение, при этом, что немаловажно, оставаясь молодым и здоровым: все тем же тридцатилетним воином. И это благодаря Матушке. Сколько им с Божаной будет дарована молодость, не ведомо. Но надо радоваться тому, что имеешь, ибо все это во благо. Без Силы Вселенской ничего не происходит в Мире просто так. Все продумано до мелочей. Все взаимосвязано друг с другом. Все построено на мудрости.

А мудрости невозможно научиться, потому что она является учителем себя самой. Ей выучиваются, практикуя ее. Если человек не может практиковать мудрость, то не сможет и научиться ей. Если не может научиться ей, то внутри себя и подавно не может иметь, хоть маленькую толику мудрости. Следуя выбранному пути, идя на препятствия, побеждая свое внутреннее «Я», только тогда достигнешь мудрости… имея твердое желание и волю.

Спустилась ночь. Небо усеялось множеством сияющих звезд. Всадники остановились. Всматриваясь вдаль, все трое различили еле заметные огоньки горящих костров.

– Кажется, это тот хутор, о котором я говорил, – произнес Мечислав. – Поехали, поглядим.

* * *

Хутор стоял на перекрестке трех дорог. Здесь часто останавливались путники для ночлега и отдыха. Даже лесные тати никогда не грабили хуторян, потому как здесь завсегда можно было найти пищу и необходимую помощь: то ли коня подковать, то ли рану подлечить.

У въезда в хутор сидели люди у костра, в основном мужчины. Рядом с ними выделялся один молодой человек в монашеском одеянии, заботливо ухаживающий за своим ослом. На вид ему было около двадцати пяти лет. На спине монаха были закреплены два меча. По его виду можно было предположить, что следует он издалека. Молодые люди радушно пригласили монаха погреться у костра и отведать скоромной трапезы, состоящей из барашка на вертеле, приготовленного на углях.

Женщины разливали вино и подавали полные чаши мужчинам.

– Выпей с нами хорошего вина, отче, – пригласил старший из компании.

– Благодарю великодушно, – поклонился монах, снимая котомку со спина осла, – сейчас только распрягу ослика и с радостью отужинаю с вами, добрые люди.

Когда монах уселся среди пирующих, ему тут же передали большой кусок жареной баранины и чашу полную вина.

– Этот бокал, – произнес старший, поднимая кубок, – мы выпьем за здоровье ослика, что у нас в гостях, за его терпеливый характер. За твой терпеливый характер, ослик! За твои большие глаза и длинные уши, за твои короткие ноги! Желаем тебе сил и выносливости!

Все сидящие у костра засмеялись и опорожнили чаши. К монаху повернулся говоривший тост и представился:

– Меня называют Дегтяр. Мы – паломники, следуем в Византию помолиться святым мощам. А тебя как зовут, святой отец?

– Я – отшельник отец Андрей.

– В таком случае, теперь ты скажи тост, чернец, – с усмешкой предложил один из паломников.

– А стоит ли? Вы, молодые люди, начали хорошо.

– Нет, нет, очередь за тобой! – смеясь, воскликнули все хором.

– Что мне сказать? – монах поднялся с места. – Но раз вы просите, не откажусь. Эх, осел, за твое здоровье! Хоть ты и хороший осел, каждый день возишь меня, но я на тебя не в обиде. Оказывается, у тебя здесь живут такие славные милые друзья, а ты не сказал мне об этом. Я-то думал, что эти молодые люди из дальних краев.

Монах выпил и снова сел. Все замолчали, не зная, как им реагировать на слова отшельника: смеяться, или обижаться. Ведь он назвал их друзьями осла. Но в это самое время к ним подъехали трое всадников. Мужчина, юноша и девушка.

– Здравия, люди хорошие! – приветствовал Мечислав присутствующих.

– И вам здравствовать, – ответил Дегтяр.

– Пустите у костра погреться? – слезая с коня, спросил воин.

– А чего ж, места всем хватит и еды вдосталь.

Пустив коней пастись, Мечислав с детьми присоединились к веселой компании и радушно разделили с ними трапезу. Насытившись, все понемногу раззнакомились, и каждый старался поведать свою интересную историю жизни: что пережил, где бывал. И только монах-отшельник не произнес ни слова, а лишь внимательно вслушивался в речи других.

– Отче Андрей, а ты почему молчишь? – спросила Дарья, внимательно разглядывая молодого монаха. – Все уже по второму кругу поведали о себе, а ты только загадочно улыбаешься.

– Жизнь моя довольно однообразна и не представляет собой ничего особенного.

– Ты, наверное, много разных стран повидал?

– Бывало и так.

– Неужто нечего поведать? Ведь должна же быть и у тебя, святого отца, цель в жизни?

– А как же без нее? Цель у всех мирян должна быть. Вот я всю жизнь стараюсь следовать за Правдой.

– Это нелегко, – задумчиво произнесла Дарья. – Особенно сегодня. Кто следует Правде, должен быть очень хорошим человеком…

– Хотите, поведаю вам одну старинную быль? – вдруг предложил монах. – Мне ее один священник из Аквитании рассказал.

Все дружно согласились и стали удобнее умащиваться ближе к догорающему костру. Монах, сделав глоток свежезаваренного настоя из трав, неторопливо стал говорить:

– Это было давно, еще до сотворения Мира. Провозгласил Всевышний, что хочет создать человека. Явилась к Нему Правда, поклонилась вежливо и сказала:

«Не создавай человека, ибо он будет преисполнен лицемерия и лжи, жестокости и алчности».

Но вслед за нею предстало пред Всевышним Милосердие и просило создать человека милосердного и доброго. После Милосердия явилась Доброта и взмолилась:

«На что Тебе этот злой и коварный человек?». И тут вмешалось Правосудие: «Сотвори его, Боже, ибо он заступится за бедного, защитит сирого и убогого».

Выслушав все это, Всевышний взял Правду и сбросил на Землю. «Зачем Ты это сделал?», – спросили ангелы. И ответил Бог: «Человек будет ходить вслед за Правдой, полюбит ее всей душою. И тогда пребудут с ним и Милосердие, и Доброта, и Правосудие».

Образовалась тишина. Каждый из присутствующих осмысливал услышанное.

Дарья не сводила глаз с этого необычного монаха. Что-то неведомое в нем привлекло внимание воительницы. Он был слишком красив, как для монаха-отшельника, и не измучен лишениями и страданиями. Скорее этот инок Андрей был воином, нежели святошей. О чем свидетельствовали его мечи. Широкие плечи, развитая мускулатура и его… острый испытующий взгляд, словно у сокола. Странный чернец.

Нежданно ночную тишь нарушило ржание лошадей, шум мужских голосов и скрип колес перегруженной повозки. Все интуитивно обернулись на звук. Мечислав с Арлексом потянулись за оружием. Все ближе раздавалось бряцанье мечей и приближающиеся голоса людей. И вот, словно из-под земли, появились первые всадники. Это были дружинники в кольчугах.

– Здоров будьте, люди добрые! – поздоровался бородатый воин. – Я – десятник дружины великого князя Бориса Владимировича. Имя мое Евлампий! Пустите заночевать на вашем хуторе?

– Отчего не пустить, будем рады помочь, чем сможем, – ответил за всех Дегтяр.

– Благодарствую великодушно! Случаем, нет ли среди вас лекаря?

Мечислав с Дарьей переглянулись. Воительница без слов поняла, что хотел сказать отец.

– Я – лекарка, – поднялась Дарья и направилась к десятнику. – Захворал кто?

– Раненые у меня. Давеча печенеги напали на наш разъезд. Двоих наших убили одразу, а трое раненых, из которых двое тяжелых. Боюсь, живыми не довезу в стан.

– Идем, покажешь. Меня Дарьей называют.

– Добро, Дарья.

Пока Евлампий размещал своих воинов, девушка осматривала раненых. Один вскоре умер. Двум удалось остановить кровотечение, наложить, имеющуюся у воительницы мазь, и перетянуть раны. Десятник велел вырыть могилу и похоронить убитых. Отец Андрей отпел души умерших.

Помянув у костра товарищей, Евлампий рассказал, что возвращается к Борису, воевавшему с печенегами. Князь наказал всем имеющимся десяткам явиться незамедлительно. Готовится поход на Киев, по причине скоропостижной кончине Владимира Красно Солнышко. Ибо братья Глеб, Мстислав и Святослав решили воспротивиться воле покойного и поделить Русь меж собою. Поэтому, Борис оставляет воевать печенегов и идет исполнить завещанное батюшкой: защитить Киев от самозванцев.

– А когда отправляешься? – спросил Мечислав.

– Отдохнем малость, и поутру выступим. Как раненые, дотянут? – обратился Евлампий к Дарье.

– Ой, не знаю. Совсем плохи. Крови много потеряли. Уход за ними должен быть в пути.

– Уход, говоришь? Что ж делать-то?..

– Дочь моя, – Мечислав тронул Дарью за плечо, – придется тебе ехать с Евлампием к Борису. Иначе, бросить тяжело раненых воинов не по-христиански будет! Таково мое веление!

– Слушаюсь, батюшка, – Дарья покорно поклонилась. – Значит, так Богу угодно.

– Ты не против, Евлампий?

– Храни тебя Господь, Мечислав. Век помнить буду за доброту твою. А за дочку свою не переживай. Под нашей охороной ей ничего не грозит. Обратно отправим целехонькую. Князь даже серебром наградит.

– Пустое. Не за грóши служим Рюриковичам.

– Истину глаголишь, Мечислав, – десятник перекрестился.

* * *

Поутру, по восходу солнца, путники стали собираться в дорогу. Паломники, попрощавшись, первыми покинули хутор. За ними, на своем ослике, удалился монах-отшельник. Мечислав с Арлексом прощались с Дарьей.

– Как только управишься, тотчас возвращайся в Новгород за Ивицей, – тихо говорил Мечислав. – Мы же с Арлексом постараемся вызволить Святополка и прямиком на Польшу. Там и свидимся.

– Поняла, отец.

– Справишься одна в Новгороде?

– Ежели чего, матушка подсобит, да и Волк подскажет.

– Это правда, – Мечислав обнял дочь. – Береги себя, Дарьюшка, не дай вражине одолеть себя.

– Не волнуйся, отец. Во мне собраны силы обоих родов: воинов и колдунов. Не так просто одолеть меня.

– И это правда, – улыбнулся Мечислав.

– Увидимся в замке Болеслава, сестрица! – на прощанье сказал Арлекс и лихо запрыгнул на Буцефала. – Еще раз благодарю за подарок!

– Будешь хорошо сражаться, и кинжал подарю! – улыбнулась воительница, провожая их взглядом.

Она глядела вслед, пока отец с братом не исчезли за горизонтом.

Небольшой обоз десятника Евлампия только после полудня покинул хутор.

– Не бойся, Дарья, – ободряюще говорил девушке десятник, – здесь не должно быть печенегов, а там уже и наши недалече.

– С тем, что ждет меня впереди, я справлюсь. Но мы все безсильны перед прошлым, Евлампий.

Десятник молча согласился.