Читать книгу Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг. - Сергей Магид - Страница 39

В тот год я приучал себя к смиренью

и свойства тростника практиковал,

не доверял ни слуху, ни везенью,

лишь собственному зренью доверял

и очень смутно видел ваши лица, —

как будто сквозь многозеркальный ряд

лицо возникнет, удесятерится

и растворится, отойдя назад.

Я жил тогда в озёрной глухомани,

корявым был моих соседей слог,

бок о бок впрягшихся в чужие сани, —

я тоже был готов подставить бок,

но в чей-то локоть вечно упирался

и в тот четверг, я помню, что устал

и прочь пошел и на гору поднялся,

и глянул вниз, и воду увидал.

Там озеро лежало без движенья

и сверху я заметил в глубине

летящее косое отраженье,

знакомым показавшееся мне,

я поднял голову и обомлел, раскаясь,

что весь открыт и сам, как на беду, —

а он, ногами леса не касаясь,

уже оглядывался на лету

и медленно кивнул, – и сразу темень

пошла валиться вниз, седлая лес,

навстречу ей, затрепетав, поочередно зелень,

воздух, всё потянулось, чернея, было без

четверти десять, холодом подсвечен,

вылез луны скуластый круг.

Я оглянулся: вечер

уже не выпускал меня из рук.

Ладно, я вытер лоб пилоткой

и на траву исподнее сложил,

еще чуток пересидел за лодкой,

и втихаря знаменье сотворил,

щепотью обведя, хотя б снаружи,

лоб, плечи, пуп, – и в омут, с головой,

и вынырнул, – порядочно от суши,

вернее от одной её шестой,

где всё сбылось, но как-то так, печально,

всё шло путем, но задом наперед,

а ночь вверху была так изначальна

как подо мною толща этих вод,

где я лежал на туговатой глади,

над пропастью раскинувшись крестом,

и мучился опять, – чего же ради

мы эти сани чёртовы везём?

Тут что-то ёкнуло и сосны зашумели,

рябь искоса по озеру прошла,

задвигались и зашептались ели

и мысль из головы моей ушла,

мне стало страшно. Тёмное сгустилось.

Ни ветерка, ни всплеска, ни волны.

Я был один. Как сердце колотилось,

когда я выбирался из воды,

подпрыгивал, не попадал в штанину,

как трясся я, как путал сапоги!

А главное, не понимал причину

своей боязни, что за пироги

со мной творятся, превратив в идиота, —

и липкий пот мне спину заливал,

пока в слезах я не облобызал

родной тюрьмы знакомые ворота.